Посреди широкого городского бульвара протянулась вдоль старая липовая аллея с уже не модными, но такими удобными скамейками, редкими кустиками живучих цветов между ними, ребристыми бочонками для мусора в обрамлении обрывков этикеток, окурков снаружи, на сухой земле и прочих «издержек» быта от промахиваюшихся и вечно спешащих горожан. Многолюдье и несмолкающий разноголосый фон этого примечательного места практически сошли на «нет» за последние десятилетия. Насиженные предшественниками места для влюбленных парочек, заядлых шахматистов, любителей уткнуться в книгу, забыв об окружающем мире, заботливых бабушек с непоседливыми чадами или отдыхающих по праву возраста пенсионеров ныне занимает поколение совсем других жителей… явившихся будто из другого, незнакомого мира. Эти молодые люди, почти мальчишки и девчонки, разговаривают на каком-то чужом языке, лишь отдаленно напоминающим русский из-за обилия в нем чужеродных выражений, а порой очень знакомых, но ругательных слов. Они словно не знают, что в общественных местах, каким и была долгие годы эта уютная аллея, стыдно кричать, плевать где попало, бросаться жвачкой и пивными бутылками, сидеть с ногами в обуви на спинках скамеек, пачкая сиденья… То есть абсолютно не уважать ни себя, ни других людей. Собираясь в групки для большего куража, они задевают прохожих, даже не помышляющих о соседстве с ними на ближних скамьях, выкрикивают им вслед обидные оскорбления, сопровождая их глумливым смехом, или кидаются смятыми пакетами от чипсов и пустыми банками от колы или пива… Воображая себя героями друг перед другом.

Однажды, теплым летним вечером похожая праздная компашка явилась на аллею в надежде бесплатно поразвлечься за счет унижения других людей. На их привычной скамейке лежал яркий, видимо, кем-то забытый пластиковый пакет. Один из подростков первым схватил его и сразу полез рукой вовнутрь, сгорая от любопытства насчет содержимого нечаянной находки. Но вытащив горсть спутавшихся очков, похожих на окуляры для подводного плавания, разочарованно выругался… Толстые как линзы, стекла в них были вставлены в оправы в форме сердечек. Для бездельников, не знающих, чем себя занять, любая новая деталь – в «тему», лишь бы создавала видимость действия. Шутки ради, он же первым, кривляясь, напялил на себя найденные очки… и застыл на месте…

Лица его приятелей, еще не успевших в подражание ему вовлечься в этот импровизированный карнавал, превратились в отталкивающие маски животных… Кто-то выглядел как скулящий шакал, кто-то – как дрожащий от страха заяц, одна из девчонок походила на обманщицу-лису, другие же верещали как обезъяны, выкрикивая бранные слова… Он не успел подумать, что среди них не оказалось ни одного благородного представителя фауны – льва, тигра, орла, лошади, собаки… Его внимание переключилось на очень странное явление. Изо рта произносящего ругательство выходила струйка черного дыма, которая затем сгущалась, превращаясь в бесформенную черную кляксу, повисающую в воздухе. Затем эта мерзкая клякса приклеивалась к проходящему мимо человеку, особенно если брань была в его адрес, и будто впитывалась в его тело. Было видно, как человек вздрагивал как от удара и слабел на глазах, особенно, если таких разноразмерных клякс в него «выстреливали» очередями, будто пулями из автомата… Подросток видел, как эти кляксы, словно вирус, перескакивали на других людей, «заражая» их своей чернотой, забирая хорошее настроение, улыбки, радость, здоровье… Более того, он увидел этим новым волшебным зрением, что его компания, как и он сам, сплошь покрыта такими же черными кляксами, которые лишь множились, когда ребята обращались друг к другу по обидным кличкам, насмехались над слабостью, проявлением добрых чувств… Эти кляксы будто грязью покрывали то потаенное святое, что есть в сердце любого человека, независимо от возраста. И в каждом из этих молодых людей тоже было свое, спрятанное от всех, хорошее, но оно было замазано таким толстым слоем дешевой бравады перед сверстниками, что они почти полностью вжились в выдуманные ими для себя образы «крутых» героев из плохого кино, в котором агрессия и насилие возводятся в ранг доблестей…

Когда прошел внезапный шок, страх и «столбняк» от увиденного, и парень в смятении уже был готов сорвать с себя этот случайный перископ в неведомое, невдалеке возник какой-то яркий свет… По мере приближения становилось ясно, что он идет от молодой девушки, бесстрашно проходящей мимо сомнительной и опасной компании. И этот непостижимый свет от нее будто невидимой стеной ограждал ее, защищал и отталкивал от себя кляксы, которые с шипением испарялись под его воздействием… Оглянувшись по сторонам, участник этого странного происшествия стал замечать подобный свет и в некоторых других прохожих, только яркость его была разной. Он сорвал с себя чудо-очки, но свечение, идущее от незнакомки, не исчезло. Его приятели в странных очках походили на групповую скульптуру «Шок для всех» на щите для рекламы новой коллекции оптической продукции. Воспользовавшись возникшей паузой, мальчишка сорвался с места и устремился за сияющей загадкой… Ему не терпелось узнать, КАК она стала такой, КАК она это сделала…

Подсказка же была уже дана в форме оправы для очков. Самые чудодейственные очки, открывающие человеку новое вИдение Жизни, заключены в его сердце. Нужно только освободить свое сокровенное от старых засохших клякс и распахнуть душу пошире навстречу всем мирам.

В первый раз это случилось, когда мальчику было всего три года. Ася уже жила одна. Ее муж Андрей перед отъездом в очередную «горячую точку» напутствовал маленького сына: «Остаешься за главного! Береги маму до тех пор, пока я не вернусь…» И не вернулся. Но ребенок воспринял слова отца всерьез и чувствовал себя ответственным за свою так неумело скрывающую слезы отчаяния, и такую молодую маму. Он видел, как она старалась постоянно чем-то себя занять, механически делая домашние дела после работы. Когда ей кто-то звонил, она уходила с трубкой в другую комнату или закрывалась в ванной, чтобы сын не слышал, как она плакала, рассказывая о том страшном письме с известием о гибели его отца. А он слышал… Не столько слова, не всегда понятные детскому уму, сколько боль материнского сердца, отзывавшуюся в его маленьком теле каким-то острым ранящим звоном… Мальчику тогда хотелось немедленно вырасти «до взрослости», чтобы защитить самое дорогое в жизни – любимую маму…

В тот памятный вечер Ася пришла в комнату сына, чтобы, как всегда, прочесть ему на ночь сказку про героев, по традиции, заложенной отцом. Ася вспомнила, что даже имя сыну – Святослав – они выбрали также по просьбе Андрея – героическое, прославляющее старинную военную династию его семьи. «Погоди! – смеялся тогда ее муж, – Этот пацан еще так прославит нашу фамилию, что его имя в историю впишут!». «Эй! Не посрами династию, сынок!» – горделиво улыбался он, укачивая довольного мальчугана.

…В отличие от мамы Славик засыпал довольно быстро, хотя старался держаться и дослушать историю до конца. Ася укрыла его, поцеловала, убавила свет ночника и пошла коротать еще одну бессонную ночь. Все шло как обычно, она даже задремала. Но посреди ночи ее что-то резко встряхнуло, она вскочила, сердце бухало набатом, возвещающим беду. Слегка помедлив спросонья, она кинулась в комнату сына, включила ярче свет и – обомлела… Славик лежал на спине, откинув подушку, в странной, какой-то «неживой» позе, бросалась в глаза восковая бледность застывшего как в мраморе личика… И он …не дышал! В порыве объявшего ее ужаса Ася схватила сына, начала его трясти, слушать – бьется ли сердце, заливаясь слезами, громко звала его по имени и готова была упасть в обморок прямо рядом с застывшим, не просыпающимся ребенком… «Только не это! За что? Господи! Не отнимай у меня и его!» – горестно приговаривала она, невпопад тыкая одеревеневшими пальцами в телефон для вызова скорой помощи. А дозвонившись и не зная, как пережить ожидание, без конца щупала пульс малыша, гадая, что же могло с ним вдруг случиться.