— Не перебивай.

В основном Кестрель сочиняла на ходу. Изображения она не забыла — Арин порадовался тому, как хорошо она запомнила детали мозаики: где находился какой бог, как выглядел язык змеи. Но ее сюжеты не имели никакого отношения к гэрранской религии и иногда казались совершенно бессмысленными.

— Повторим, когда у меня будут силы посмеяться, — предложил Арин.

— Что, так плохо?

— Мм. Для валорианки, пожалуй, сойдет.

Но Арин больше не мог держаться, все вокруг опять поплыло. Мир словно состоял из ваты, которую растягивают в разные стороны. Как долго говорила Кестрель? Может, несколько часов? Он не знал. Когда она успела снова положить голову туда, где билось его сердце? Грудь Арина размеренно поднималась и опускалась.

— Арин!

— Я знаю. Спать нельзя. Но я так устал.

Кестрель принялась сыпать угрозами, но он не расслышал и половины.

— Приляг со мной, — пробормотал Арин. Ему неприятно было думать, что она сидит на земле.

— Обещай, что не уснешь.

— Обещаю.

Но это неправда. Арин понимал, что будет дальше. Кестрель легла рядом. Сон затягивал его: стало мягко, темно, бархатно. Арин вздохнул и перестал сопротивляться.

Когда она проснулась, Арина не было рядом. Сердце Кестрель бешено заколотилось и не успокоилось даже тогда, когда она выбралась из палатки и обнаружила, что Арин кипятит чайник на костре под синим предрассветным небом. Он поворошил угли.

Кестрель потребовала объяснений.

— Нашел коробку чая в палатке. Рошар не станет возражать, — добавил он в ответ на возмущенный взгляд Кестрель.

— Зато я возражаю!

Он недоуменно перевел взгляд на чайник.

— В чем дело?

— Тебе нельзя было спать!

— Мне стало лучше.

Может, и так. Но ей все равно было больно смотреть на него, на густо-фиолетовый синяк, который успел расползтись от лба до щеки, задев даже уголок глаза. На виске ссадина от удара. Арин до сих пор был в грязной тунике — возможно, не хотел пачкать чистую. На его обнаженных руках засохла кровь. От внезапного осознания пережитого под ребрами у Кестрель словно образовалась пустота.

— А мне тем более нельзя было засыпать.

— Тебе нужно отдохнуть после битвы и дороги. Тебе явно пришлось непросто.

— Да.

Арин повертел в руках коробочку с чаем. Внутри зашуршали сухие листочки.

— Спасибо, что спасла мне жизнь.

— Я думала, ты умер. Или умрешь.

Он уставился на коробку.

— Я знаю, это тяжело. Смотреть, как кто-то умирает.

— Не кто-то. Ты, Арин.

Он кивнул, но тут же поморщился и отложил коробочку с таким видом, будто вообще не слышал слов Кестрель. Она уселась возле костра, подогнула колени и оперлась на них рукой, спрятав губы и подбородок в сгибе локтя.

— Тебе до сих пор больно.

— Уже не настолько. Поэтому нам с тобой пора поговорить.

— Арин, мы и так разговариваем.

— О войне.

Кестрель вопросительно посмотрела на него.

— Нельзя отступать к городу, — начал Арин.

— Биться на открытой местности мы не можем. Нам не выстоять против всей валорианской армии. Сражение у Лерралена это доказало.

— Но запираться в городе, дожидаясь осады, — тоже плохой ответный ход. Я уже пытался однажды защищать город от генерала. Он расправился с нашей обороной почти мгновенно и проломил стену.

— Стену успели починить. И теперь у тебя есть союзники на востоке.

— Перестань утешать меня. Если отбросить ложный оптимизм, что бы ты сказала?

Небо постепенно светлело, лагерь оживал.

— Давай говорить начистоту, Кестрель.

— О войне? — Ее голос прозвучал невыразительно.

В глазах Арина мелькнул странный блеск. Он потер подбородок большим пальцем, провел рукой по шраму на щеке.

— А о чем бы ты хотела?

Кестрель видела его усталость. То, как он прячет боль. Ее сердце словно обросло чешуей, но внутри по-прежнему осталось горячим, как алеющий уголек.

— Мы оба знаем, что будет, если наша армия отступит за стены города, — вздохнул Арин.

Кестрель была вынуждена признать:

— Союзники могут задуматься о своих потерях, увидеть близость поражения и бросить тебя… Даже если Рошар захочет остаться.

— И тогда все будет кончено. — Серые глаза Арина смотрели прямо и открыто. — Мне нельзя проиграть. Если это произойдет, у меня ничего не останется.

— Неправда.

Но он уже поднялся. Лагерь пробудился. Костерок Арина потух. Забытый чайник постепенно остывал. Кестрель сидела, опустив голову.

— Надо отступать в глубь полуострова, пока я что-нибудь не придумаю.

Арин подошел к ней. Песчаная почва с редкими травинками приглушила его шаги. Он положил руку Кестрель на шею. Пальцы скользнули вниз, под ворот рубашки.

У Кестрель в голове совсем не осталось слов, подобрать правильные было невозможно. Когда она наконец поняла, что пришло время сказать Арину о своих чувствах, подарить свою любовь, не опасаясь боли, — когда Кестрель осознала все это, Арин уже ушел.

Рошар велел приготовить для Арина крытые носилки, но тот, едва взглянув на них, покачал головой:

— Нет.

— Идиот, — оскалился принц. — Тебя огрели по голове. Ты ужасно выглядишь. Полезай в носилки.

— Я поеду в повозке, — ответил Арин, имея в виду телеги с ранеными. — Не нужно мне особого отношения.

— Нужно, еще как.

Кестрель никогда не видела, чтобы Рошар так злился.

— Почему? — спросил Арин, прищурившись. — Потому, что ты беспокоишься за меня, или потому, что опять хочешь что-то доказать всей армии?

Подобный жест можно было расценить двояко: то ли Рошар хотел показать дакранам, что легендарный гэрранский любимчик богов не такой уж непобедимый, то ли убедить гэррани, что восточный принц дорожит Арином. А возможно, и то и другое.

Губы Рошара искривились в печальной улыбке.

— Тогда я поеду верхом, — решил Арин.

Вечером войско разбило лагерь на невысоком холме, поросшем кустарником с маслянистыми зелеными листьями. Офицер устанавливал палатку для Рошара. Принц стоял рядом, скрестив руки на груди, постукивая пальцами по напряженным мускулам.

Арин исчез. Кестрель думала, что он повел лошадь к ручью, но палатку Рошара давно поставили, солнце село, а Арина все не было. Кестрель почувствовала, как ее окутывает холодный туман тревоги.

— Здесь ему будет удобнее. — Принц кивком указал на свою палатку.

— А ты куда? — спросила Кестрель.

Рошар пожал плечами.

— Арину это не понравится.

— Мне плевать, — отрезал принц, а потом вдруг торопливо добавил: — Я предложил носилки без задней мысли и скрытых смыслов. Не все общаются шифрами. Я просто хочу, чтобы он поправился.

Помедлив, Кестрель ответила:

— Мне кажется, ему уже лучше.

Весь день она следила за Арином. К вечеру его лицо осунулось, но скорее от усталости, чем от боли. Он легко держался в седле и улыбался, когда ловил взгляды, которые бросала на него Кестрель. И ее тревога немного стихла.

Но не исчезла. Поэтому, едва Рошар оставил ее одну, Кестрель обошла весь лагерь. Пальцы сами сжались в кулаки, когда небо цвета индиго стало черным. Пришлось вернуться в палатку и зажечь лампу. Кестрель потерла руки, словно пытаясь согреть их, и уставилась на тлеющий фитиль. Она хотела поставить отметку, дождаться, уровень масла опустится до нее, и снова отправляться на поиски. Но не успел фитиль толком разгореться, как она уже схватила лампу, спеша к выходу из палатки, и… врезалась в Арина, который как раз в эту секунду шагнул внутрь.

Кестрель ахнула:

— Где ты был?

Он пригладил мокрые волосы, покосился на свою влажную рубашку. От него пахло мылом.

— Да вот…

— Ванны принимал?!

— Неподходящее слово для купания в ледяном ручье.

— В темноте?

— Луна светит.

— Я уже хотела идти за Рошаром, чтобы он помог мне тебя отыскать.

— А, я его встретил. Он весьма… настойчиво направил меня сюда. — Арин приподнял брови, показывая, что впечатлен. — В весьма затейливых выражениях.