– Я не предлагаю тебе выйти за меня замуж и не думаю, что тебе следовало бы делать это, – заявил Филд. – Поясню свою мысль. Даже если мы безумно полюбим друг друга, а ты будешь удивлена, как часто подобное происходит с людьми, между нами всегда останется финансовый барьер. Я щепетилен по поводу денег. У меня приличные заработки. Их вполне достаточно, чтобы содержать нормальную семью. Но несметными богатствами я не обладаю и уже никогда не стану очень богат. Ты же имеешь в своем распоряжении невероятное состояние. И именно это исключает брак между нами. И не надо так смотреть на меня, дитя мое! Наверное, мне следует сожалеть, что я такой, но у меня развилось нечто вроде фобии. Однажды меня обвинили в охоте за крупным приданым, и я тогда чуть не убил престарелую женщину, бросившую мне это обвинение. У меня как раз оказалась в руке индийская булава, и я даже поднял ее над головой. К счастью, я не нанес удара, хотя был готов сделать это. Чувствовал желание ударить. Никогда в жизни больше не переживал такого страха. Клянусь, еще немного, и я совершил бы убийство!

Филд с облегчением откинулся на спинку кресла, и Фрэнсис осознала, что он не шутит. Она заметила в его глазах не только обычную решительность, но и испуг от откровенных слов.

– Женитьба исключена, – продолжил Филд, – если только ты не найдешь способа пожертвовать огромную сумму из своих средств на нужды какой-нибудь больницы или другого медицинского учреждения, чего я бы на твоем месте не делал. Кто знает, может, мы с тобой не сумеем ужиться. Однако шутки в сторону! Я не вернусь в Нью-Йорк до апреля, а потому если хочешь получить обручальное кольцо, то давай пойдем и купим его.

Фрэнсис молчала. Она до сих пор не была уверена в серьезности его намерений. Предложенный им вариант казался безумным, но имел и свои привлекательные стороны. Дэвид Филд с улыбкой смотрел на нее, и на мгновение она подумала, уж не насмехается ли он над ней. На самом же деле Филд просто разглядывал ее с хладнокровным интересом профессионального живописца. Ему бросилось в глаза, насколько более четкие очертания приобрело ее прекрасное лицо с тех пор, как он писал его пять лет назад, и порадовался ярко выраженной теперь верхней линии ее миндалевидных глаз, которая привела его тогда в невероятный восторг. Фрэнсис стала очаровательной, но, подумал он, в ее красоте присутствовало не только то, что французы называют beauté du diable[1]. Когда Фрэнсис Айвори состарится, как Габриэлла, в ее лице будет читаться та же сила воли и благородство породы, а широкий рот станет, как и прежде, свидетельствовать о сильном характере и чувственности.

– Ну, так что же? – спросил Дэвид.

– Конечно, это уладит одну из моих проблем до возвращения Мейрика, но меня пугает столь неприкрытый обман.

Ее слова прозвучали двусмысленно, и Фрэнсис удивилась, когда Филд расценил их как согласие.

– Все для моей первой клиентки! – весело заявил он. – Значит, договорились. Купим кольцо, отправим уведомление в газеты и оповестим членов семьи. И пусть Рыжий обкусает себе все ногти, а Роберту придется оставить попытки побыть сводней. Так мы выйдем, по крайней мере, из одного неловкого положения. А когда настанет время, ты сможешь променять меня на другого мужчину, или же мы вдрызг рассоримся с тобой по поводу, например, балета, что станет самым утонченным предметом для крупной размолвки. А пока твердо держись своей истории. Это очень важно.

Фрэнсис спросила после паузы:

– А вы никого не сделаете несчастной своим поступком? Какую-то другую женщину?

– Я? Разумеется, нет! Я свободен, ни с кем не связан, никем не любим. – Дэвид рассмеялся. – Ты единственная, кому я оказываю великую честь, доверяя свою вольную жизнь. Надеюсь, ты понимаешь и ценишь это! Я ни разу не был помолвлен. Старый холостяк может вести себя ужасающе грубо и всегда бежит из-под венца в самый последний момент. Ни одному объекту моего восхищения так и не удалось подцепить меня на крючок.

– Почему? Всегда причиной являлись деньги?

Он нахмурился.

– Что? А, да, деньги. Хотя и многое другое тоже. Пойдем! К твоим глазам очень подойдет кольцо с аквамарином.

Выйдя на улицу, оба уже весело смеялись. Разыгравшийся ветер задувал в рукава и бросал им в лица казавшиеся теплыми и мягкими капли дождя, словно отчаянно стремясь привлечь к себе их внимание. Позднее оба вспоминали об этом. Когда на ум приходил каждый эпизод того судьбоносного дня, мотив порывистого ветра неизменно звучал тревожным сигналом, но в тот момент Фрэнсис и Филд оставались глухи к нему и шли предначертанным провидением путем, ни о чем не подозревая.

– Где они сейчас? В зимнем саду? Фрэнсис, как ты могла сделать нечто подобное? Как только осмелилась?

Филлида Мадригал лежала на кушетке среди кружевных подушек и рыдала, глядя на огонь в камине.

– Для меня это стресс. Невыносимый стресс, – шептала она. – Самый слабый звук доставляет мне приступ боли по всему телу. Мало мне пришлось испытать унижения от невероятной сцены с Габриэллой, так и тебе нужно было ворваться в дом, чтобы устроить еще одну с Робертом и Дэвидом Филдом!

Фрэнсис стояла перед камином, в комнате со стенами, обшитыми белыми панелями. «Насколько типично для Филлиды вести себя так после ссоры, не имевшей к ней никакого отношения», – подумала она.

– Я понятия не имела, что бабушка приехала сюда, не говоря уже о том, что она до сих пор здесь, – сказала Фрэнсис, вращая на пальце новое кольцо. – Мне и в голову не приходило ожидать приезда Габриэллы, которая к тому же устроит ссору с Робертом. Она уже совсем одряхлела и вряд ли поняла хоть что-то из того, о чем я с ней говорила сегодня днем.

– Она все прекрасно поняла! – От злости Филлида Мадригал забыла про слезы. – До сих пор сильна, как лошадь, и упряма, как ослица. Боже, до чего же мне хотелось бы обладать ее силой! Стоило ей войти сюда, держась за руку старой Доротеи, как она словно завладела всем домом. Роберт выжил из ума, нагрубив ей. Чистейшее тупоумие с его стороны. Я стояла там, и сердце вырывалось из груди, а это значит, что завтра слягу. Габриэлла выслушала его, позволила выплеснуть свою злобу, говорить с собой в самых непростительных выражениях, а потом спокойно села и велела Доротее подготовить для нее спальню Мейрика. Ясное дело, это вызвало протест у Роберта. Я и сама возмутилась. Какое она имеет право ночевать там? Разве разумно так поступать? Но Габриэлла даже в споры вступать не пожелала. Заявила, что та комната принадлежала ей целых тридцать лет, а потому именно в ней она ляжет сегодня спать. Нам сказать-то было нечего. Я думала, Роберта удар хватит. Наконец Доротея проводила ее наверх. На Роберта Габриэлла вообще никак не реагировала. Просто смотрела сквозь него. Зато хорошо слышала его слова. Она опасна, Фрэнсис. Жесткая, эгоистичная, гордая старуха. И она в нашем доме. Это твоя вина. А сейчас тебе не кажется, что ты должна спуститься вниз?

Филлида села на кровати. Мягкое освещение щадило ее внешность, сглаживая капризные морщины в уголках рта, делая темнее тени под глазами, отливая цветом меди в ее гладко зачесанных волосах.

– Спускайся вниз к тем двоим, Фрэнсис!

– Зачем? Роберт дал понять, что хочет поговорить с Дэвидом наедине. И он выразился недвусмысленно.

Филлида встала и прошлась по комнате, ее кружевная накидка волочилась за ней по темному ковру.

– Фрэнсис, – внезапно произнесла она с такой мощью в голосе, что та вздрогнула. – Тебе никогда не казалось, что Роберт сошел с ума?

Вопрос прозвучал ошеломляюще, поскольку исходил от Филлиды и касался душевного здоровья кого-то, помимо ее самой. А в темноте спальни с тускло мерцавшими в камине углями и с завывавшим за стенами дома ветром его прямота холодом ударила Фрэнсис в грудь.

– Что заставляет тебя об этом спрашивать?

– Ничего конкретного. Я изнервничалась. Больна. Напугана. Ненавижу этот невыносимый дом. Я ведь замужем за Робертом два года, Фрэнсис. Он всегда отличался странным и сложным характером, а в последнее время все стало еще хуже. Он следит за мной, за тобой. Не разговаривает ни с кем, кроме Лукара. И вбил себе в голову, будто ты должна выйти замуж за Лукара.