В общий зал Азъен спустился в тот момент, когда вся его семья уже пришла к ужину. За длинным столом оставалось ещё много места, несмотря на то, что одиннадцать стульев уже занимали члены его семьи. Помимо двух старших братьев у него имелось ещё шесть сестер — две старших и три младших. Семья ужинала молча, и Азъен не стал нарушать это молчание, сев на свое место рядом с братьями. Те многозначительно улыбались, что наводило на мысли об осведомленности отца о его сегодняшнем побеге. Несмотря на то, что он ничего не ел с самого утра и был голоден, он не мог заставить себя проглотить и одного кусочка. Он бездумно ковырялся в тарелке, а перед глазами он видел свои покрытые кровью пальцы и прикосновения Йенса к ним.

— Азъен! — строгий голос отца вернул его в настоящее время. Подняв глаза, он понял, что кроме их с отцом и братьями в зале больше никого не осталось.

— Да, отец? — он повернулся, встречаясь взглядом с серо-голубыми глазами. Недовольство Фредерика чувствовалось издалека, и очень хорошо читалось по глубоким морщинам, появившимся на лбу и в уголках глаз. В свои сорок пять он выглядел намного старше своих лет — седые волосы практически полностью покрывали его голову, оставив несколько чёрных прядей; на лице давно проступали глубокие морщины, а во взгляде читалась усталость.

— Ты опять сбегал с занятий?

— Отец, я… — Азъен не знал, что ответить. Врать не хотелось, но тот сам всё сказал за него:

— Ты опять убегал, чтобы играть на своей флейте?

— Да, — это хотя бы оказалось правдой и не пришлось отпираться. Он виновато опустил глаза. — Прости меня, отец, но эти уроки ужасно скучные.

— Ты думаешь, стало бы лучше, если бы их совсем отменили?

— Нет. Но в книгах иногда написано намного интереснее, чем нам рассказывают на уроках.

— Петр отличный учитель. Он обучал еще твоих братьев, — Фредерик ненадолго задумался, смотря на своих старших сыновей. — Хотя ты прав — он занудный старик. Даже я иногда сбегал с его уроков.

Азъен поднял на отца удивлённый взгляд. Тот тепло улыбался, а у братьев медленно вытягивались лица.

— Однако, - продолжал Фредерик. — это не должно служить тебе примером, чтобы и дальше сбегать с уроков. Запомни, Азъен — хороший правитель не может быть безграмотным неучем, не знающим истории и элементарных правил этикета.

— Я знаю, отец, но я твой младший наследник, и у меня меньше всех прав на наследование короны. Для этого Мартирас и Гавриил подготовлены, они были рождены, чтобы править.

— Не только короли должны быть обучены грамоте. Быть грамотным и хорошо владеть мечом — это тоже ещё не всё, — он посмотрел на старших детей. — В случае, если моя смерть станет неожиданной, корона, безусловно, перейдет к Мартирасу. Но я хочу, чтобы вы все знали, что в противном случае у вас троих равные права на трон. Это решение я буду принимать сам.

Фредерик закончил разговор и покинул зал, оставив сыновей. Азъен проводил его взглядом и вернулся к изучению своей тарелки. Аппетит так и не появился, но после слов отца ему стало чуть спокойней, а вот его братья, похоже, не разделяли с ним это чувство.

— Гавриил, скажи, ты можешь себе представить Азъена, правящим Элладеей? – спросил Мартирас у брата.

— С трудом. Нашу страну в таком случае ждут тяжёлые времена.

— А я вот очень хорошо себе представляю, как Азъену становится скучно принимать послов или выслушивать проблемы, касающиеся его страны и он сбегает, как сегодня. Азъен, скажи, если на Илай нападут враги, что ты будешь делать — потеряешь сознание или сыграешь им на флейте? — братья громко засмеялись, а Азъен смотрел на них исподлобья. Он уже привык к подобного рода насмешкам и не обращал на них внимание.

Мартираса, который родился на восемь лет раньше Азъена, с раннего детства воспитывали воином, лучшим во всем, потому что он — наследник. Его готовили к тому, чтобы стать королем. И он старался во всем оказываться первым и лучшим: сильный и ловкий, он хотел всегда побеждать, добиваясь своей цели любой ценой; он никогда не испытывал жалости к людям, особенно, если эти люди простолюдины — для Мартираса они не более, чем грязь на его блестящих сапогах.

Гавриил — второй сын короля — всего на два года младше Мартираса, всегда и во всем старался походить на своего старшего брата. Высокий, худощавый, он хоть и учился вместе с Мартирасом боевым искусствам, но больше предпочитал точные науки. Он всегда подражал брату, но, зная его характер, никогда не показывал своего превосходства: тренируясь на мечах, незаметно поддавался; на охоте уступал добычу или намеренно промахивался из лука. Любил считать деньги в казне отца, а ещё больше ему понравилось их зарабатывать, за что уже в двадцать лет отец доверил ему казну и возможность распоряжаться ею.

Азъен никогда не мог похвастаться подобными успехами, что и братья. Науки давались ему с трудом, он всегда отвлекался и «летал в облаках». Боевые искусства он не мог освоить вообще — они его не интересовали, он считал их лишь жестоким решением спора. Только учитель музыки мог привлечь всё его внимание. С ним Азъен мог заниматься часами, забывая о времени. Учитель, видя страсть мальчика к музыке, попытался научить его игре на других инструментах. Ему легко давался любой инструмент, но любовь к флейте оставалась неизменной, как и неутолимое любопытство. Он хотел побывать везде и увидеть окружающий его мир. Возможно, учёба давалась бы ему легче, не будь она такой скучной. Он любил исследовать владения отца, каждый раз открывая для себя что-то новое. Каждый поход в город для него — это целое приключение.

Хоть Мартирас и чувствовал свое превосходство перед братьями, слова отца очень сильно его зацепили, ведь корона принадлежит ему по праву рождения. Азъену не нужна ни она, ни королевство. Он любил свою страну, но не хотел ею владеть. Только если отец решит иначе… Он и сам не мог себя представить на троне, выслушивая бесконечные просьбы, принимая послов из соседних городов. Ещё хуже ему представлялись лица его будущей жены и детей, которых ему придётся завести.

Азъен мысленно скривился, представляя себя с женщиной. Не то, чтобы он испытывал отвращение к противоположному полу, но и влечения к нему у него тоже не было. Раньше он не задумывался над этим, считая, что ещё юн для этого. Но сейчас, когда ему уже исполнилось пятнадцать лет, девушки уже должны начать его интересовать. Должны, но только не интересовали. Возможно, немаловажную роль в этом сыграли его братцы, хвастаясь перед маленьким Азъеном своими достижениями со служанками или шлюхами. Благодаря им он с малых лет знал, что такое секс. Он и до этого знал, откуда берутся дети, но подробное описание, как это происходило у Мартираса, а потом и у Гавриила, вызывали лишь омерзение.

Став чуть старше и открыв для себя потайные двери замка, Азъен иногда видел братьев с женщинами. Первой шок от увиденного прошел достаточно быстро, а после него не осталось ничего, кроме безразличия и смирения. Находясь с женщинами, братья точно превращались в животных, зачастую отвратительных и жестоких. Особенно Гавриил — он любил приводить в покои служанок, связывать их и лишать возможности двигаться. Зачастую девушки уходили от него избитыми и в слезах, но ни одна не осмелилась рассказать об этом — им не поверили бы, да еще и оставили бы на улице без работы.

Тонкая натура музыканта продолжала верить в искреннюю любовь между мужчиной и женщиной, даже после всего увиденного. Но жестокая реальность всё чаще убеждала Азъена, что любовь — лишь выдумки писателей, чьи книги так любят читать его мать и сестры. Он тоже пытался читать эти вымышленные истории, где смелые рыцари или принцы спасают даму своего сердца от чудовищ или врагов. Всё шло прекрасно ровно до тех пор, как Азъен не дочитывал до конца, где традиционно состоялась пышная свадьба, а потом книга закрывалась и отправлялась в лучшем случае в открытое окно, а то и в камин. И всё потому, что каждый раз, пытаясь представить себе первую брачную ночь, перед глазами появлялись Мартирас или Гавриил, вызывая чувство отвращения.