Троим братьям дали лошадей, снабдив всем необходимым для дороги. Мартирас облачился в привычные ему доспехи; тяжёлый меч висел на поясе у левого бедра, а на плече висел колчан со стрелами и луком. Гавриил, посчитав, что тяжёлое оружие ему ни к чему, взял с собой лишь лук и кинжал. Он предпочёл иметь при себе побольше серебра и золота, чтобы не знать нужды долгое время.

Азъену пришлось поддаться на уговоры и взять с собой орудие убийства, как и братья, хотя он и не представлял, как будет им пользоваться. Вечером он собирал свою сумку, кладя самое необходимое: теперь кроме флейты и пары кусков кремния там лежал небольшой мешочек с монетами — он сильно уменьшился с прошлого года, когда его друзьям требовалась помощь — это единственные деньги, что он с собой взял. Была ещё одна вещь, которую он просто не мог не взять — кларнет Йенса, бережно хранимый им два года. Азъен не хотел его оставлять. Футляр оказался слишком громоздким и не мог поместиться в сумку. Инструмент пришлось завернуть в плотную ткань, чтобы уберечь от повреждений. Что лежало в седельных сумках, он даже не интересовался — всё самое важное для себя он взял.

Катарина крепко обняла своего брата, едва не уронив его. Её слезы размазались по его щекам, а она не могла заставить себя сдержаться.

— Братик, зачем же ты уходишь? Останься… — сквозь рыдания умоляла Катарина.

— Не могу, сестрёнка. Я должен уйти. Я вернусь через десять лет.

— Так долго… Зачем ты уходишь?

— Так нужно. Катя, пообещай мне одно, — Азъен крепко обнял сестру, заговорив почти шёпотом, чтобы их никто не мог услышать. — Позаботься о Дереке, чтобы он не натворил глупостей и не пошёл за мной.

— Азъен, Дерека нет, — так же шёпотом ответила сестра, шмыгнув носом. — Я не видела его уже два дня.

— Я знаю. Он ушёл по моей просьбе. И если он решит вернуться, пожалуйста, Катарина, кроме тебя у него здесь никого нет. Я на тебя надеюсь.

— Я поняла, братик. Я сделаю всё возможное. Я буду очень скучать по тебе.

— Я тоже, Катя.

Катарина поцеловала брата в щеку, отпуская его и вытирая слёзы с опухших щек. Все сестры попрощались с братьями. Самым последним к братьям вышел Фредерик.

— Дети мои, — заговорил он. — У вас впереди долгая дорога, каждого из вас ждут трудности. Я надеюсь, что вы достойно встретитесь с ними лицом к лицу и вернётесь домой через десять лет. Я буду молиться за ваши жизни, за ваши бессмертные души. Сохраните в них то богатство, что имеете и приумножьте его. Возвращайтесь людьми и моими сыновьями. Вам понадобится много мужества, чтобы преодолеть этот путь и вынести для себя урок. Вы наберетесь мудрости на этой долгой дороге жизни, но только от вас будет зависеть, что останется в ваших сердцах. В своём же сердце я буду хранить любовь к вам и надежду вновь увидеть своих сыновей, что знал раньше. Прощайте, дети мой! Запомните этот день, как начало новой жизни.

Фредерик опустил голову, закончив свою речь. Трое его сыновей поклонились отцу, готовые отправиться в путь. Мартирас и Гавриил легко запрыгнули в седла, разворачивая своих лошадей, бросая взгляд на их родной город, который они теперь не скоро увидят. Обменявшись в последний раз рукопожатиями, они попрощались друг с другом, поехав в разных направлениях.

Азъен не удостоился даже одного их взгляда, не то чтобы прощания. Развернув свою лошадь, он ещё раз поклонился своей семье, запоминая всех именно такими.

Его путь лежал к горам, куда звал его неведомый голос.

Пока дорога оставалась ровной, позволяя передвигаться пешком, Азъен пользовался этой возможностью. Каждый шаг до сих пор отдавался острой болью между ягодиц, но он упорно шёл пешком, не желая лишний раз переутомлять лошадь.

Первую ночь Азъен встретил на полпути к горам. Ночи ещё стояли тёплые, поэтому он не разводил костёр — достаточно оказалось небольшого одеяла, найденного им в седельной сумке. Хлеба и сушеного мяса ему хватит на несколько дней, но если за это время он не доберётся до ближайшего города, то будет голодать.

Путь до гор занял два дня. Вторую ночь он провел у самых подножий в густом лесу. Голос не унимался и продолжал звать его идти дальше. Там — где-то за этими исполинами, проходила граница Элладеи с соседним королевством — Орливией. Но до неё нужно добираться несколько дней. Азъен никогда не бывал в тех краях. Лишь в прошлом году, когда братья взяли его на охоту, он имел возможность увидеть бескрайние поля, тянущиеся на многие мили вокруг. По рассказам Леона — через этот лес проходит много дорог для путников и торговцев. Он даже показал место, где можно легко пройти — специальную тропу, чтобы не лезть через горы.

Азъен уже скучал по своей семье: по матери и сёстрам, особенно по Катарине — её будет не хватать больше всего; и конечно, по отцу — по его понимающему взгляду. Он всегда знал, какие слова нужно подобрать для каждого человека, всегда старался по справедливости относиться к людям. Даже если эта справедливость граничила с жестокостью, он никогда не переступал этот порог.

Все они изменятся за эти годы. Азъен тоже изменится. Но, как бы он не старался, не мог себе представить повзрослевшую Катарину и других его младших сестёр. Только Дерека он мог хорошо представить — высокий широкоплечий брюнет с карими глазами. Со временем его губы превратятся в тонкую линию, ладони станут широкими и мозолистыми, а кожа всегда будет оставаться бронзового цвета от не сходящего загара.

Азъен часто вспоминал их последний день — день, когда вернулся отец. Он не мог знать, что им готовит будущее и не хотел рисковать Дереком. После долгих уговоров ему всё же удалось отправить упрямого мальчишку. Куда тот пошел, он не знал, но Азъен просил его не возвращаться раньше, чем через месяц. Может, за это время буря уляжется и всё забудется — Дерек не должен испытать на себе то, что когда-то пришлось пережить его друзьям. А теперь Азъен не знал, вернётся ли мальчишка в конюшню или побоится публичного наказания. Окажись его братья менее терпеливыми, то всё произошедшее могло случиться ещё в конюшне и неизвестно, чем бы это кончилось.

Азъен зажмурился, отгоняя от себя непрошенные видения. Уже неделю он шагал по узкой дорожке через густой лес. Деревья здесь казались намного выше и гуще, нежели в лесах Илай. Создавая густую тень, казалось, что здесь царят вечные сумерки. Две узкие борозды, продавленные многочисленными повозками, постоянно петляли и извивались, огибая массивные деревья или выступившие из земли корни. Для одинокого путника они не представляли серьёзной помехи, а вот телеги часто страдали на этих дорогах.

Хотя лес и казался диким и необитаемым, Азъен встречал не менее пяти путников — торговцев или же обычных людей. Кто-то предлагал свою помощь, желая подвести, с кем-то завязывалась непродолжительная беседа. Торговцы любили обсуждать новости, привезенные из других городов, всегда с охотой слушали что-то новое. Азъен радовался общению с людьми, только на предложение подвести он всегда отказывался. Уходя из дворца, он захватил с собой длинный плащ, который хорошо спасал его от лесной мошкары, постоянно желавшей испить его крови. Плащ с широким капюшоном защищал не только от насекомых, но и позволял частично скрыть свое лицо. Первый же путник, начавший интересоваться природой его седины, вынудил его всегда держать голову закрытой.

Свободное время Азъен коротал, играя на флейте. Иногда проезжающие путники останавливались, услышав льющуюся музыку. Всех интересовало, как называется та или иная мелодия, что он играл. Азъен не мог им ответить, ведь всё, что они могли слышать — чистая импровизация — он просто играл то, что звучало в его сердце.

Не оставлял его ещё один вопрос, на который он не мог ответить — куда же он направлялся? По истечении двух недель он и сам перестал спрашивать себя об этом — он просто шёл, пока дорога не кончалась. Несколько городов остались за его спиной за это время. Азъен не хотел задерживаться в них дольше, чем это необходимо.

***

Звонкая мелодия разливалась по густому лесу, когда Азъен услышал позади скрип колёс и топот пары лошадиных копыт. Он отошел в сторону, чтобы не преграждать дорогу, продолжая играть. Низко опущенный капюшон позволял ему видеть лишь прокатившиеся мимо колеса, но, проехав несколько метров, они внезапно остановились.