— Мне кажется, что он догадался, что это я помог вам.

— О чём бы он там не догадывался, он закрывает на это глаза ради тебя.

— Может, он просто понимает, что поступил неправильно?.. — предположил Азъен, садясь на пол между друзьями, чтобы те могли его лучше видеть. На правом виске он почувствовал прикосновение мозолистых пальцев Эрика.

— А может, это всё ради тебя? Он испытывает чувство вины, что у тебя появилось это.

Азъен сжал пальцы Эрика в своей руке, но не отпускал их, смотря в ясные голубые глаза.

— Я в этом не уверен. Отец мудрый король и вряд ли он поступил бы вопреки закону лишь ради моей прихоти.

— Ты правильно сказал — он твой отец, — сказал Алэн, кладя руку на плечо друга. — Помимо своего королевства, он заботится ещё и о своей семье. Сейчас он поступил как отец, а не как король.

— Но он не даст вам официального помилования…

— Конечно не даст, — пожал плечами Эрик. — А что бы это изменило? Все в городе знают о нас и даже королевское помилование не убережет нас от «людской» справедливости.

— Я не верю, что люди могут быть так жестоки.

— Азъен, по-твоему человеческая доброта толкала людей совершать над нами насилие? Пока не село солнце, во мне не побывал только самый ленивый, про Алэна я даже не буду говорить. Если бы все в городе были хотя бы в половину такими, как ты, то я бы начал верить в людскую доброту, но, увы…

— Значит, вам придётся уехать, — заключил Азъен, решив не спорить с Эриком, хотя он не хотел верить, что добра в этом мире почти не осталось.

— Значит, придётся… — повторил Эрик, стирая со щеки Азъена скатившуюся слезу. — Главное не унывай — с нами всё будет хорошо. И с тобой тоже, если будешь осторожней. Не то, что мы.

— Но как же вас увидели? Вы же всегда были осторожны.

— Это моя вина, — признался Алэн. — Совсем голову потерял и не закрыл двери. Дирк пришел, когда его совсем не ждали. Мы не питали иллюзий на его счёт и вообще думали, что он нас убьет прям там, — он прикусил нижнюю губу, глубоко вздыхая.

— Алэн, забудь — это всё в прошлом. Я же тебя просил, — Эрик протянул руку к любовнику, касаясь его пальцев на плече Азъена.

— Да, я знаю. Просто очень жаль, что так вышло. Я буду скучать по этой конюшне.

— А я не буду. Я искал тебя, а не лошадей. Если хочешь, мы построим свой амбар и заведем много лошадей…

— Хочу. С тобой хочу, — в его глазах заблестели слёзы надеждой на лучшее будущее.

Азъен сам улыбался, чувствуя радость друзей, но в тот же момент ему хотелось плакать от боли. Он безусловно радовался за друзей, но едва они поправятся, то им придется покинуть город навсегда. Неизвестно — куда. Неизвестно — увидит ли он их снова. В лучшем случае у них есть месяц, а сердце разрывалось от тоски уже сейчас. Это уже третий случай, когда он терял близких ему людей. Сколько таких потерь он ещё сможет вынести, прежде чем потеряет самого себя — неизвестно.

Единственное, что его спасало до сих пор — его музыка. Сейчас братья посмеялись бы над ним, но он не винил их — они такие люди, которые не испытывают подобных переживаний и привыкли справляться с трудностями иначе. А он жил музыкой, которая преображала этот мир, добавляя в него больше тёплых и ярких красок. Создавая для себя свой мир, Азъен чувствовал себя художником, пишущим своими особыми красками, которые нельзя увидеть или потрогать, можно лишь услышать.

Вот и сейчас Азъен хотел, чтобы друзья услышали музыку, звучавшую в его сердце, чувствовали её вместе с ним. Мелодия не спеша растекалась по комнате, создавая свою атмосферу, нашептывая, желая поделиться секретом. Азъен прислонился спиной к кровати Алэна, закрывая глаза. Он перестал чувствовать своё тело, свои ноги, скрещенные на полу; свою спину, опирающуюся на деревянную ножку; свои пальцы, перемещающиеся по клапанам флейты. Ему казалось, что музыка звучит из души, потому что больше у него ничего не осталось. Вся тоска и переживания находили выход с помощью музыки, даря Азъену облегчение. Они никуда не исчезали, но теперь с ними становилось намного легче, и они уже не казались чем-то, что нельзя пережить.

Едва музыка прекратилась, Азъен «вернулся» в своё бренное тело и почувствовал на своем плече руку Алэна и дрожь, проходившей по ней. Подняв взгляд на Эрика, он увидел в его глазах слезы, быстро впитывающиеся в подушку.

— Не грусти, малыш, — прошептал Эрик одними губами, от чего Азъен на несколько секунд впал в ступор. Только после этих нескольких секунд он уже не был уверен, что тот вообще что-то говорил — может, ему всё показалось?

— Если в этом мире и осталось волшебство, то оно есть в музыке. Я давно это заметил, — заговорил Алэн над головой Азъена. — Не теряй его, Азъен.

— Не буду. Вы тоже не теряйте друг друга.

Со стороны лестницы Азъен услышал неторопливые шаги и звук захлопывающейся двери — в помещение вошел Густав. На лице застыло хмурое выражение, а во взгляде читалось недовольство.

— Янес, я могу понять, что ты переживаешь за друзей. Но хочу так же, чтобы ты знал, что я врач и для меня нет ничего важнее здоровья вверенных мне людей. Им нужен покой и тогда они гораздо быстрей встанут на ноги. Тебе это ясно, мальчик?

— Да, я всё понимаю. Простите меня, я совсем не заметил, как прошло время, — затараторил Азъен, стушевавшись под тяжелым взглядом мужчины.

— Густав, нам уже намного лучше. Он нас не утомляет, — попытался оправдать Азъена Эрик, поворачиваясь к лекарю. — Можно ему остаться?..

— Нет! — оборвал его мужчина. — И не спорь со мной. Мне лучше знать, что делать. А будете спорить со мной, вообще к вам никого не пущу!

Эрик и Алэн засмеялись — во время этой тирады Густав хотел показаться грозным, но вышло совсем наоборот. Даже Азъен едва сдерживал улыбку, слыша угрозы мужчины.

— Так, я, кажется, всё сказал. Янес, прошу на выход. Время уже позднее — не заставляй своих родных беспокоиться.

— Когда я снова могу прийти?

— Через два дня.

— Хорошо, — Азъен почувствовал, как его запястье крепко сжала рука Алэна, вынуждая посмотреть на него.

— Янес, — то ли спросил, то ли заметил тот.

— Мы скоро снова увидимся, — пообещал Азъен, целуя друга в щеку. Следом за ним он повернулся к Эрику. — Поправляйтесь скорей.

— Мы постараемся, — улыбнулся Эрик, отпуская друга.

Возвращаясь в замок глубокой ночью, Азъен переживал, что кто-то будет ждать его в покоях и непременно обо всем догадается. Он специально изменил свой путь через потайные ходы, чтобы пройти мимо комнат Мартираса и Гавриила. У обоих горели свечи, создавая полумрак, и звучали женские стоны. Только если в случае старшего брата это стоны удовольствия, то у второго они больше напоминали крики боли. Азъен давно заметил за ним склонность к грубому сексу и принимал это, как факт. Он уже не испытывал к этому отвращения или неприязни — даже интерес отсутствовал. Но в этот раз он почему-то задержался — что-то зацепило его взгляд.

Через небольшую щель в стене при слабом свете трех свечей Азъен видел лишь силуэты людей. Точнее — силуэт Гавриила, закрывающий собой женщину, стоявшую перед ним на коленях. Он двигался резко и быстро, заставляя её кричать каждый раз, когда он погружался в её тело максимально глубоко. От увиденного Азъена прошиб холодный пот — он не испытывал ни малейшего возбуждения — это было узнавание и осознание, что он уже видел подобное совсем недавно. В голове зазвучали слова Мартираса, когда отец спросил, где сейчас Гавриил: «… должен быть где-то здесь» — ответил тогда старший брат.

Перед глазами всё потемнело, а горло словно сдавили канатами, перекрывая воздух. Азъен медленно сполз по стене, зажимая рот, чтобы ни один звук не имел возможности вырваться на свободу. Только через несколько минут, успокоившись и обдумав всё, как следует, он начал убеждать себя, что всё это лишь его домыслы и фантазии. Тем палачом мог оказаться кто угодно и нет никаких подтверждений, что им был Гавриил. Умом он это понимал, а вот сердце продолжало колоть и кричать обратное — брат был тем палачом, кто первый изнасиловал Эрика и кто потом вернулся, чтобы свершить самосуд над мужчинами и нанести ещё тридцать ударов на двоих.