— Мне тоже, — губы Катарины тронула лёгкая улыбка. — Они мне понравились. Очень красиво играли, а с тобой ещё лучше. Вы словно были созданы друг для друга.

— Спасибо, сестрёнка. Мне тоже очень понравилось с ними играть, — Азъен сильнее прижал к себе кларнет, не желая выпускать из рук.

— Это инструмент того мужчины? — заметив жест брата, жёлтые глазки заблестели от любопытства.

— Я хотел его вернуть, но они не взяли. Сказали, что отдам при следующей нашей встрече, — он умолк, вспоминая слова Хайды: «Отдашь при следующей вашей встрече». Возможно, это ему только показалось или женщина просто оговорилась. Ведь встреча с Йенсом для него теперь возможна только в загробном мире, если он окажется таким же, как и в их религии.

— Значит, они ещё сюда вернутся, — обрадовалась Катарина, на что Азъен лишь покачал головой.

— Возможно. А может просто хотели приободрить, оставив какую-то память о Йенсе.

— Он сказал, что этот инструмент из Гринбергии. Они, наверное, объездили полмира, столько всего интересного повидали. Я бы тоже хотела поехать в Гринбергию, увидеть эту страну, какие там люди, чем они отличаются от нас.

— Сомневаюсь, что люди там другие, но страны я бы тоже хотел увидеть.

— А ты умеешь играть на нём? — заискивающий голос Катарины заставил Азъена повернуться в её сторону. В тусклом свете свечей жёлтые глаза просто светились любопытством и мольбой.

— Как выяснилось — умею, — Азъен улыбнулся, видя, каким восторгом засияли её глаза. На сердце сразу потеплело от одного только вида жизнерадостной сестры.

Азъен поднес к губам мундштук, которого ещё совсем недавно касались губы Йенса. Ему даже начало казаться, что он касается губ мужчины, сливаясь с ним в чувственном поцелуе. Тихая музыка заполнила комнату, перенося музыканта и его слушателя в другой мир. Кларнет словно нашептывал ему ободряющие слова. Он чувствовал в этом инструменте Йенса, в каждой клавише, в каждом клапане. Звуча его голосом, легкая успокаивающая музыка окутывала в теплый кокон, как заботливые руки мужчины, шепчущего ободряющие слова. Словно он находился рядом.

Когда Азъен прекратил играть, в комнате ещё долго звучала музыка, эхом отражаясь от стен. Только сейчас он заметил, что его глаза вновь наполнились влагой и поспешил стереть её рукой.

— Братик, это было так красиво, — Катарина смахивала с лица слёзы пухлой ладошкой, но новые набегали на их место ещё быстрее. — и так больно…

— Мне тоже больно… — эхом повторил Азъен, отворачиваясь от окна. — Йенс был хорошим человеком, что бы ни говорил Мартирас.

Катарина замерла, рассматривая брата, как в первый раз. Таким она его ещё никогда не видела.

— Ты влюбился в него, да? — сделала выводы девочка. Отразившийся на лице брата шок и покрасневшие щеки стали для неё ответом. Пухлый ротик приоткрылся от удивления.

— Не говори об этом никому, Катарина, прошу тебя, — Вымученно взмолился Азъен, прижимая кларнет к груди, словно это его собирались отнять. — Я и сам не понимаю этого…

— Так может быть? Он же мужчина и намного старше тебя. Нам говорят, что это грех и недопустимо…

— Я знаю, но ничего с этим сделать не могу. Он говорил, что их бог не запрещает мужчинам любить друг друга.

— Он говорил с тобой об этом? — круглые щечки девочки порозовели от смущения, в глазах появился интерес и, порожденный им, стыд.

— Не только говорил, — Азъен вспомнил, как Йенс касался губами его пальцев, целовал их, проводил по ним влажным язычком во рту… Зажимавшие кларнет пальцы начали покалывать от воспоминаний. Он не мог рассказать подобное сестре — хотел, но она ещё слишком юна, чтобы делиться с ней подобным. Но что-то он сказать мог. — Когда мы играли вместе, он словно общался со мной. Это было волшебно…

— Когда вы играли два дня назад? — уточнила Катарина. — Тогда это произошло?

— Нет. Я познакомился с ними раньше, когда они выступали на площади.

— Ты играл с ними там? — удивилась девочка. — Они вели себя так, как будто не видели тебя раньше. Они знали, что ты сын короля?

— Я признался в этом Йенсу. Они меня не выдали. Мне так страшно было тогда.

— Мне тоже было бы страшно и, скорее всего, я убежала бы куда подальше. Я так завидую тебе, братик — ты умеешь играть на любом инструменте, как искусный мастер. Мне тоже хотелось бы научиться, но мои неуклюжие пальцы годятся только для верховой езды. Сёстры говорят, что я никогда не научусь играть так же хорошо, как и ты.

— Не расстраивайся из-за этого. Они тоже никогда не научатся так играть, — Азъен улыбнулся, ободряя сестру. Та тихо засмеялась, а в жёлтых глазах заплясали озорные огоньки. — Зато ты лучше всех ездишь верхом и могла бы кого угодно поучить.

— Только не говори об этом нашей матери. Она придёт в ужас, узнав об этом.

Катарина ещё долго сидела с братом, позабыв о сне. Рядом с ней Азъен чувствовал себя не так тоскливо. Он знал, что может рассказать сестре всё, что угодно, не боясь осуждений или непониманий.

========== Глава 7 ==========

Жизнь быстро вернулась в привычное русло, раны на сердце постепенно затянулись. Азъен не забывал о Йенсе, просто теперь воспоминания о нем приносили больше тепла, чем боли. Изменилась только его музыка — она стала более проникновенной, способной дотронуться даже до самой чёрствой души. Вкладывая всего себя, Азъен передавал все свои эмоции, которые могли услышать не только люди.

Теперь, оставаясь в лесу, он замечал намного больше животных, не боявшихся приблизиться к нему, чтобы послушать музыку. Частыми гостями Азъена оказывались олени, лисы, зайцы, позволяющие дотронуться до себя без страха. Волка он больше не видел, как и других хищников, кроме лис. На вопрос об этом, старшие братья отвечали, что в их лесах давно нет волков. Они водятся в горах, как и горные львы, а рядом с людьми они предпочитают не водить соседство. Азъен не говорил, что видел волка в лесу, иначе это послужило бы поводом для очередной охоты.

Мартирас и Гавриил часто любили отправиться в лес на несколько дней. После они возвращались с богатым уловом и поводом, чтобы погордиться собой. Отец хотел, чтобы и младший сын проводил время с братьями на охоте, но мысль об убийстве вселяла в юношу ужас. Иногда ему казалось, что окажись он в лесу совершенно один, то обязательно умрёт от голода, не имея возможности добыть себе пищу. Здесь оказалось бы недостаточно одного умения разжигать костёр.

Азъен часто думал над тем, что произошло в ту ночь, когда он разговаривал с Йенсом в последний раз. Даже от воспоминаний о прикосновениях мужчины сердце начинало биться чаще, а внизу живота накапливалась тяжесть. Но это оставалось ровно до того момента, пока Йенс не спросил его о желании, чтобы на его месте оказалась женщина. Возбуждение быстро проходило, оставляя после себя боль неудовлетворения. Часть его приняла то, что он полюбил мужчину и что этот мужчина уже мертв, но он никак не мог понять, почему его не привлекают женщины. Ему скоро исполнится шестнадцать лет, и он должен испытывать влечение к противоположному полу. Братья всё чаще подшучивают над ним, что пора бы уже становиться мужчиной, «а то седина уже есть, а женщины так до сих пор и не знал. Так и состарится девственником». Азъен с трудом сдерживал себя в такие моменты, чтобы не скривиться. Он вообще не представлял, как из-за этого сложится его дальнейшая жизнь. Катарина лишь качала головой, слыша подобное от брата.

— Может, это придет со временем? — предположила Катарина, расчесывая гриву своей лошади после прогулки.

Они стояли в просторном загоне для лошадей, окружённые десятками таких же. Катарина любила приходить сюда — не в королевскую конюшню, а просторную — на окраине города. Тут расположился большой амбар на двести лошадей не только ездовых, но и пахотных. С трёх сторон его окружали поля и леса, а днём здесь практически не наблюдалось людей и суеты. Большая часть стойл пустовала, и лишь изредка тут проходили посторонние люди.

Азъен не представлял, как можно управляться с таким количеством работы всего двум людям. Дирк — владелец конюшни — практически одного возраста с королем, но из-за своего образа жизни оставался всегда в прекрасной физической форме. Он знал о детях короля, частенько заходившим в гости, и не препятствовал их визитам.