– Что они делают сейчас? – спросила Мойя у Брин, глядевшей в открытую дверь хижины. – Где они?

– Все там же, перед крыльцом чертога. Устраивают лагерь, готовят постели на ночь. Знаешь, я вижу всего восьмерых. Один куда-то подевался.

Все расположились в домике Роан. Он был ничуть не меньше жилища Сары, но казался тесным из-за хлама, его загромождали груды рогов, веревки, ветки, камни, ящики, бивни, кости, палки, сушеные травы и пустой улей. Вернувшись из леса, Персефона не решилась и дальше злоупотреблять радушием Сары. Ее муж Дэлвин был вовсе не в восторге от перспективы превращения одного гостя в пятерых. Вдобавок один из них был дьюрийцем, другой волком, третий мистиком, четвертый бывшим рабом из Алон-Риста, а Персефона обвинялась в убийстве. В то же время Роан и Мойя приютили их с радостью. Роан даже помчалась за Падерой и позвала ее помогать с ужином. Роан впервые принимала гостей и понятия не имела, что в таких случаях делать. Ей хотелось, чтобы все было как надо.

– Наверно, девятый где-нибудь на стене, – предположил Малькольм. – Галанты – боевой отряд, поэтому всегда выставляют часовых.

– Боги готовят постели? – не поверила Мойя.

– Да, – ответила Брин, бывшая их глазами и ушами. – Один занимается костром. Двое других точат оружие.

– Разве боги спят? – удивилась Мойя.

– Они не боги, – сказал Малькольм. – Вообще-то, они не сильно от нас отличаются. Некоторые считают, что фрэи, дхерги и рхуны сродни.

– Произошли от общего предка? – спросила Персефона.

– Да.

Сидевший на полу позади Малькольма, Сури, Минны и козлиного черепа Рэйт мрачно фыркнул:

– Нет у нас ничего общего!

Малькольм ухмыльнулся.

– Ты куда более умудрен жизнью, чем я думал. Ты довольно их повстречал, так ведь?

Рэйт насупился и поднял череп козла, чтобы освободить еще немного места на полу.

– Я встречала, – сказала Персефона. – И хотя насчет общего предка ты, может, и преувеличиваешь, я понимаю, о чем ты. Схожего у нас много.

Персефона сидела в сетке, подвешенной к основной балке. Висячих кресел, как называла их Роан, было несколько. Она любила мастерить необычные вещи, и весь дом помимо забитого хламом беличьего гнезда напоминал еще и выставку диковинок.

Дом строил Ивер-резчик, который вдобавок приторговывал всякой мелочевкой. В результате в жилище постоянно хранились всевозможные безделушки. Роан была его рабыней с рождения, и выросла среди этого хлама. Зимой Ивер умер, и теперь Роан пыталась научиться жить как свободная женщина. Через несколько недель к ней переселилась Мойя. Учитывая ее легкий характер, все надеялись, что она хорошо повлияет на бывшую рабыню, и Роан понемногу стала отходить. Однако изменения в лучшую сторону на дом пока не распространялись. Как выяснилось, ни Роан, ни Мойю нельзя было назвать чистюлями. Свободное место имелось лишь на полу.

– Чем же мы сходны? – спросил Рэйт.

Персефона пожала плечами.

– Ну, мы спим. Не думаю, что боги нуждаются в отдыхе.

– Кролики тоже спят.

– Да, но кролики не носят одежду, не разговаривают и не используют орудия труда.

Мойя согласно кивнула. Она тоже сидела в висячем кресле и обеими руками держала чашку – маленький глиняный шедевр Гиффорда. Его изящная посуда высоко ценилась всеми жителями далля.

– Брин, как насчет Коннигера? Из чертога никто не выходил?

– Обе двери закрыты, – привычно отрапортовала Брин.

– Пойду-ка я схожу туда, – объявила Персефона.

– Зачем? – одновременно воскликнули Мойя с Рэйтом.

– Нужно рассказать Коннигеру, что происходит. Он вождь и должен знать. Представляю, что он подумал, обнаружив у порога девятерых фрэев.

– Семерых, – поправила Брин. – Семь фрэев, один великан и… Не знаю, что это за существо.

– Кто девятый? – спросил Рэйт у Малькольма. – Ты знаешь?

– Гоблин, – ответила Падера.

Старая жена пахаря проворно ворочала угли в очаге. Она кипятила воду в висящем над огнем кожаном мешке и показывала Роан, как запекать хлеб, обернув его в мокрые листья.

– Гоблин? – Мойя подалась вперед, опасно перевесившись в сетке и пытаясь выглянуть за дверь, которую придерживала Брин. – Как ты умудряешься видеть своими старыми, усталыми гляделками?

Персефоне тоже хотелось бы это знать. Глаза старухи буквально терялись в складках кожи и морщинах, лицо смахивало на смятую дыню. Когда Падера говорила, один глаз – всегда один – распахивался и пристально смотрел, второй крепко сжимался, будто она прицеливалась.

Старуха обратила внимание на Мойю:

– Мои старые гляделки до сих пор способны вдеть нитку в иголку быстрее, чем ты объяснишь, почему ты там висишь и трясешь своими персями перед двумя мужчинами!

Мойя насупилась и села обратно.

– Не думаю, что тебе следует подходить к чертогу, – сказал Рэйт Персефоне. – Пока не появились фрэи, ваш вождь был настроен против тебя. Да и потом он не казался таким уж счастливым.

– Коннигер вовсе не проблема, – заявила Персефона. – Хэгнер лжет!

– Может и так, – кивнула Мойя. – Только если Коннигеру хочется знать, что тут происходит, пускай выйдет и поговорит с фрэями сам.

– Дело не в Коннигере и не в том, как ему следует или не следует поступать, – ответила Персефона. – Ради блага далля вождь должен знать, что происходит!

Роан принесла еще одну чашечку Гиффорда и подала чай Персефоне.

– Спасибо, Роан.

Роан молча кивнула и отправилась сквозь завалы туда, где Падера занималась костром.

– Лучше бы фрэи приняли твое предложение и остановились в чертоге, – озорно усмехнулась Мойя над чашкой чая. – Ты только представь: Коннигеру придется вернуться обратно в семейный дом! Своих родичей он терпеть не может. Тресса перед всем даллем похвалялась, как рада выбраться из теснотищи. Расположившись в чертоге, Тресса обозвала Осень и ее мужа свиньями и сказала, что понятия не имеет, как умудрялась жить там раньше.

– Он тебе настолько противен? – спросила Персефона.

– Какую часть фразы «Коннигер заставляет меня выйти замуж за Обрубка» ты не поняла?

– Самое время выйти замуж и не прельщать всех мужчин подряд отсюда и до Синего моря, – прошамкала Падера беззубым ртом. – Из-за таких женщин, как ты, начинались войны.

Мойя насупилась.

– Хватит нести ахинею, старуха!

– Брин? – окликнула Падера.

Брин с трудом оторвала взгляд от происходящего за дверью.

– Из-за Августы Мэлен, дочери вождя Эйсола, началась Битва у Красной реки. Она отказалась выйти за Тео Уоррика. Когда отец Тео погиб в схватке, тот поклялся отомстить и призвал под свое знамя весь клан Уоррика. В результате случились Десятилетняя война, забравшая жизни тысячи мужчин, и голод, продлившийся два года.

– Вот видишь, – сказала Падера и отдала Роан цыпленка, которого принесла. – Общипай.

– Увы, тут я согласна с Мойей. – Персефона встала, и сетка закачалась. – Коннигер заставляет ее выйти замуж за человека, который пытался меня убить.

– Зачем? – спросила Падера, уставившись на нее одним глазом.

– Если бы я только знала! – воскликнула Персефона. – Друзьями мы не были, однако я и понятия не имела, что у него ко мне неприязнь. До вчерашнего дня между нами не было никаких трений.

Роан стояла рядом с Падерой и пыталась дергать перья из цыпленка, которого держала за ноги. Старуха вздохнула. Она забрала птицу и сунула в емкость с закипевшей водой. Падера энергично макала ее и вынимала, ждала пару секунд и снова погружала в кипяток. Проделав это несколько раз, она выдернула перо из хвоста и улыбнулась.

– Ну вот, – довольно сказала Падера. – Попробуй-ка теперь.

Роан дернула за перо, и оно вышло без усилий.