Брин сверкнула озорной улыбкой.

– Ты должна быть на моей стороне, Персефона! – с укоризной проговорила Сара и обернулась к дочери. – Твоя бабушка, Брингильда, открыла мне секрет изготовления рэнской ткани и…

– И ты ненавидела ткать! – закончила за нее Брин. – Ты терпеть не могла мать моего отца за то, что она заставляла тебя работать часами.

– Конечно. Я была упрямой девчонкой вроде тебя, и все-таки справилась. Я научилась ткать, и это здорово. Иначе бы ты и половина далля ходили голыми, да и что бы мы делали с шерстью, которую настригает твой отец?

– Быть Хранителем тоже очень важно. Так сказала Персефона, а ведь она помощница вож… – Брин в ужасе закрыла рот рукой, будто нечаянно наступила на едва вылупившегося из яйца цыпленка.

– Ничего страшного, – заверила Персефона, потирая палец, на котором прежде носила кольцо. – Нам всем нужно привыкнуть к переменам.

Снаружи раздалось лязганье – бой начался. Кто-то выругался, кто-то охнул. Зрители вскрикнули, потом захлопали и загудели. С глухим ударом топор стукнул по щиту. Брин помчалась к порогу, но мать схватила ее за руку.

– Не надо тебе смотреть!

– Я за водой. У нас вода кончилась, знаешь?

– Брин… – В голосе Сары прозвучало явное неодобрение.

– Я только…

Раздался недовольный гул и шарканье ног, затем треск и вопль. Зрители снова вскрикнули, только на этот раз вовсе не одобрительно. Схватка за место вождя закончилась, и началась другая битва: женщины далля пытались спасти жизнь проигравшему.

– А ну, шевелись! – крикнула Падера.

Она среагировала первой. Круглая головка, пышная грудь и широкие бедра – Падера здорово смахивала на снеговика в юбке, однако шустро ринулась вперед, обгоняя мужчин вдвое больше нее ростом. Падера была старухой, еще когда родилась Персефона, теперь же она являлась самой старой в клане Рэн. Жена фермера вырастила шестерых детей и бесчисленное множество коров, свиней, цыплят и коз. Падера постоянно выигрывала на осеннем празднике урожая, получая первые призы за самые крупные овощи и лучшие пироги. Никого более уважаемого в далле просто не было.

Услышав Падеру, кольцо сочувствующих разомкнулось. При виде места схватки Персефона вскрикнула. Нога Холлимана была в крови от колена и ниже. Мокрый от пота Коннигер пятился, едва удерживая топор. Заточенное каменное лезвие потемнело, на землю падали капли. Он смотрел на Холлимана со странным выражением на лице. Он будто чувствовал себя виноватым.

Холлиман поднялся на локтях. Выгибая спину и воя от боли, он изо всех сил пытался отползти. Вряд ли он сам знал, куда и зачем. Вероятно, проигравший не понимал, что при движении из раненой ноги хлещет поток крови, которая впитывается в весеннюю травку, окрашивая ее в ярко-красный цвет.

– Держите его! – выкрикнула Падера. – Несите веревку!

По ее команде мужчины схватили Холлимана за руки и прижали к земле, другие побежали за веревкой. Маячившая среди зрителей Роан бросилась к Падере и сорвала с Холлимана кожаный ремень.

– Оберни вокруг бедра, девочка. – Старуха приподняла кровоточащую ногу. – Затяни выше колена.

Роан выполнила указания быстро и четко, будто ей велели завязать мешок с яблоками. Равнодушие Падеры к виду крови было вполне объяснимо. Старуха частенько вправляла кости при вывихах и переломах, даже если обломки торчали сквозь кожу. Ей приходилось зашивать глубокие раны, принимать роды у женщин и у домашнего скота. Однако стойкость и предприимчивость Роан удивили всех. До недавнего времени молодая женщина была рабыней Ивера-резчика и вела себя робко, словно полевая мышка. Она редко разговаривала и почти не выходила из хижины, которую унаследовала после смерти хозяина. И вот она бросилась действовать, не испугавшись ни криков Холлимана, ни того, что подол ее платья мигом пропитался кровью. Похоже, она этого просто не заметила.

Женщины взялись за концы ремня из сыромятной кожи и крепко его затянули. Фонтан крови сократился до потока.

– Добудь палку! – прорычала Падера.

Обе руки Роан были заняты ремнем, и она обратилась к дочери Сары:

– Брин! Достань из моей сумки молоток.

Брин протиснулась сквозь толпу, бросилась к Роан, открыла ее наплечную сумку и достала небольшой молоток.

– Сюда, детка. Клади рукоятку на пересечение ремней! – приказала Падера.

Брин заколебалась, глядя на кровь и морщась от криков Холлимана.

– Давай же! – крикнула Падера.

Персефона протиснулась вперед, взяла у девочки молоток и положила, куда надо. Падера с Роан обернули полосы вокруг рукоятки.

– Закручивай!

Хотя руки сильно тряслись, Персефона нашла в себе силы затянуть жгут. Поток крови сократился до ручейка, потом до капель.

– Так и держи, – скомандовала Падера, потом указала на статую Мари. – Принесите жаровню!

Ближайший мужчина скинул рубаху, обернул ею руки и принес посудину. Падера погасила огонь, оставив лишь тлеющие угли.

Холлиман почти перестал дергаться. Раскаленная кочерга коснулась его ноги, он дико закричал и обмяк. Запах разнесся ужасный, Персефоне пришлось прикрыть нос свободной рукой, другой она все еще крепко удерживала молоточек Роан.

Вокруг них толпились люди, встревожено перешептываясь. Холлиман был лучшим охотником в далле. Добытые им зимой олени многих спасли от голодной смерти. Детей после него не осталось, жена умерла от лихорадки три зимы назад. Снова он не женился. Сказал, что слишком горюет. Вождем Персефона его вряд ли бы выбрала, но человек он был хороший.

Коннигер прислонился к колодцу, все еще сжимая в руках топор. Его Персефона тоже бы не выбрала. Он не производил впечатления мудрого вождя, да и воодушевлять других был вряд ли способен. Типичный воин со щитом и топором.

Падера, заматывавшая почерневшую плоть на колене Холлимана, замерла. Она уставилась на лицо лежащего без сознания мужчины, будто он задал ей вопрос. Оставив в покое раненую ногу, приложила руку к его шее. Морщины на ее грубом лице очертились четче. Проворство старухи умерло вместе с Холлиманом. Она развязала жгут и вернула Роан молоток. Потом встала и пошла к колодцу, чтобы смыть кровь.

– Поздравляю, – бросила Падера Коннигеру. – Теперь ты вождь…

Пока все остальные фрэи в Эриане праздновали, Арион стояла в темной гробнице. Она положила руку на мраморную урну, в которой покоился прах фэйн Фенелии. Отполированный до блеска сосуд достигал восьми футов в высоту, расширялся кверху и сужался книзу.

Неподалеку гуляли толпы народу – на площади Флорелла, на всех проспектах и даже во дворце. В эту ночь повсюду горели тысячи жаровен, возвещая начало правления фэйна Лотиана.

«Не прошло и месяца, а тебя уже забыли».

Арион коснулась урны лбом. Камень был холодный, очень холодный.

– Меня тревожит грядущее и нужен совет. – Она прислушалась, стараясь разобрать даже самый слабый звук.

Фенелия первой овладела Искусством и создала сословие миралиитов. Некогда она в одиночку побеждала целые армии, построила великую цитадель Авемпарта, и стала пятой фэйн, главой всех фрэев.

«Разве так уж необоснованна надежда на то, что она способна говорить со мной с той стороны? Почему бы и нет? Все остальное старушке удавалось вполне».

Впрочем, если бы Фенелия и ответила, Арион не расслышала бы ее из-за радостных возгласов, криков и смеха на улицах празднующего города.

В гробнице было темно – Арион не стала зажигать жаровни. Она оставила дверь открытой, чтобы впустить лунный свет, вместе с ним ворвался и шум. Где-то распевали хором «Проснись, весенний рассвет», но исполнение настолько оставляло желать лучшего, что зима вполне могла бы вернуться. Настроение Арион испортилось окончательно. Ее выводило из себя, что после ухода Фенелии кто-то может быть счастлив. К смерти Арион не привыкла. Как и все прочие фрэи.