— Я серьёзно… — мурлычет сестра так жалобно, что подделать такой тон ей не удалось бы, даже если бы очень захотелось.
— Жди, скоро буду.
***
Битых полчаса Катарина сновала от окна к окну, упрямо вглядываясь в темноту, пока наконец не заприметила из своей спаленки крупную знакомую фигуру. Штеффи пришла пешком — наверняка поймала попутку, как обычно, да выскочила где-нибудь на соседней улице — уж следы заметать она умеет. Сейчас она бродит вдоль закрытых ворот, то дёргая их на себя, отчего те ни на сантиметр не двигаются с места, то оглядывая хитрый замок. Устав от бесплодных попыток, она прыгает на шлагбаум, а с него — вверх, цепляясь руками за верхнюю кромку ворот. Всё же сноровку не пропьёшь! Подтянувшись на руках, она седлает ворота и, бегло осмотрев внутреннюю территорию резиденции, сигает вниз. Огонёк на фотоэлементе шлагбаума тут же меняет цвет с зелёного на красный, вслед за ним начинает неистово мигать и лампочка в замке ворот, но подругу это не беспокоит — особняк находится в пригороде, и до приезда наряда вневедомственной охраны у них есть как минимум минут пятнадцать… Выловив в окне второго этажа фигурку монахини, она хмыкает — на фоне яркого освещения в комнате та сияет на всю округу коротким полосатым платьем. Тоже мне, прикид для побега. Осмотревшись по сторонам, она поднимает с газона декоративного гнома и делает подруге жест: посторонись! Катарина отбегает в сторону — конечно, она пыталась выбить стекло со своей стороны, но в комнате тесно, не размахнёшься, и стул, которым она махала, лишь наделал беспорядка, не оставив на окне ни царапинки. Гном пробивает стеклопакет и застревает в осколочной кляксе, как сюрреалистичный пришелец из сказки, пожаловавший туда, где его не ждали. Вытолкнув гнома обратно, Катарина оборачивает руку стянутой с кровати простынёй и избавляет окно от остатков стекла. Остывший после жаркого дня воздух врывается в комнату через зазор размером с одну раму. Штеффи внизу, она уже подобрала гнома и готовится швырнуть его снова — чтобы выбить и вторую створку, но Катарина делает ей знак — не надо. В кои-то веки она рада своим скромным формам — пролезет и так. Напялив на ходу новенькие босоножки, сестра неуклюже лезет в зазор — задницей вперёд. Второй этаж — вроде невысоко, а внизу лужайка…
— Ты что — совсем рехнулась? Найди верёвку! Хотя бы на пару метров спустись с подстраховкой, — орёт снизу Штеффи.
Выдохнув, Катарина забирается обратно. Она ощупывает шёлковые простыни, что ещё хранят на себе следы их с Лоренцем соитий… Шёлк не подойдёт — он скользкий и непрочный. Пришлось метнуться на кухню — там шторы от потолка до пола, тонкие, тюлевые, но крепкие и надёжные. Пока сестра снимала их с карнизов, её сердце трепыхалось где-то в горле — то и дело мерещились ей звуки сирен, поворот ключа в двери, даже собачий рык, хотя у господина епископа нет никаких собак… Она связала шторы вместе и закрепила одним концом за ножку кровати, а за другой ухватилась сама. Даже если кровать и сдвинется, сестра достигнет земли раньше…
— Вот блять! — кое-как сгруппировавшись, она оказывается на газоне и тут же бьёт себя по губам рукой — давненько же она так грязно не ругалась!
— Твоя? — Штеффи указывает на блестящий мерседес, спокойно томящийся на парковке. — А ключи?
Неловкой ситуации не получилось — перед тем, как нырнуть в окно, Катарина-таки запихнула ключи от автомобиля себе в трусы — кармана на платье нет, и в трусах оказался ещё и мобильник.
— Бежим!
На полпути через лужайку беглянок настигает ливень. Растерявшись, перепугавшись, они сперва визжат, как сумасшедшие, а потом вовсю резвятся, плескаясь в фонтанчиках автоматически включившейся поливальной системы. Не страшно, что промокнут — в такую жару и заметить не успеют, как обсохнут… Подрулив к воротам, они пялятся на них, подобно тем овцам из поговорки.
— Держись.
Кэт сдаёт назад и, почти достигнув дома, переключает передачу и жмёт по газам. Ворота и шлагбаум не разлетаются на кусочки конечно, но они съезжают в сторону. Ибо нет таких преград, что не устояли бы перед обаянием старого доброго пятисотого мерседеса. По дороге в город им встречаются две машины охраны со включенными на беззвучном режиме оранжевыми мигалками — оставив их далеко позади, девушки немного расслабляются. Bсё, что там — больше не их проблемы.
— Я на условно-досрочном вообще-то… — напоминает Штеффи.
— А мне нужно в Рюккерсдорф, — отвечает Катарина. — Подбросить тебя до общаги?
— Ага, щас. Чтобы после всего вот этого вот, да в общагу? Нет, подруга, веселиться в одиночку я тебе не позволю!
***
Вопрос, где оставить машину, не стоял — добравшись до пролеска по объездной, Катарина заруливает в кусты, подальше от дороги. Маскировать машину ветками времени нет. Ключи и мобильник снова отправляются в трусы.
— А мы тут не одни на постой устроились, — пройдя вдоль дороги чуть вперёд, Штеффи тычет пальцем в соседние заросли.
Ещё одна машина. Подойдя поближе, Катарина сразу же узнаёт фольксваген отца Пауля. Плохо дело. Не размениваясь на напрасные разговоры, дамы ныряют в лес. Все скрытные тропки до самой церкви ими уже хорошо изучены.
В деревне переполох, и оставаться незамеченными на этот раз куда сложнее, чем тогда… Огибая людей, снующих по дорожкам небольшими группками, сторонясь любых подворий, откуда доносится собачий лай, они подбираются к церкви с заднего двора.
— И каков план вообще? — Штеффи озирается, опасаясь случайных соглядатаев.
На самом деле, ей не очень интересна цель их здесь нахождения — она просто устала. Устала мыть судна и кормить безумных стариков с ложечки, устала пресмыкаться перед заведующим отделением — ещё бы: одна негативная характеристика с его стороны, и офицер надзора тут же вернёт решение об условно-досрочном на пересмотр. Устала скорбеть об Александре — его не вернуть, а правды не найти… Устала от пресной жизни, когда всю неделю мечтаешь о выходных, чтобы напиться, а в понедельник кроме головной боли страдаешь ещё и осознанием того, что выхода нет. Никчёмная жизнь закольцована. В тюрьме и то было лучше — люди там живут надеждой, и у них это право есть, право на надежду. Здесь же — всё та же тюрьма, но надежда давно умерла. Штеффи хочет пожить, по-настоящему, как в юности. Пусть недолго — но так, чтобы кровь кипела от адреналина. И поэтому, когда Катарина достаёт из волос одинокую невидимку, до этого удерживающую пару прядок от спадания на лоб, она довольно улыбается. Вот это — её девочка, вот это — её жизнь!
Затворный механизм замка приятно щёлкает, приглашая дам зайти. Прокравшись внутрь, они долго прислушиваются. Ни звука.
— Жди здесь. Я только проверю, тут ли Шнайдер, и сразу валим. В деревне сегодня кое-какие движения намечаются, и мне лучше не светиться…
Оставив Штеффи сторожить заднюю дверь, Катарина чуть ли не ползком пробирается в молельный зал. Сначала, осмотрев пустые скамьи, она ничего не замечает, но стоит её взгляду обратиться к алтарю…
— Отец Кристоф! Отец Пауль! — она бросается к неподвижным телам, застывшим в объятиях, и чуть не поскальзывается. Рухнув на одно колено, она обнаруживает его перепачканным чем-то тёплым и красным.
Её крик заставляет Штеффи оставить свой пост и ринуться на выручку — так вопить может только человек, попавший в очень большую беду.
— Не ори, а то сейчас сюда вся деревня сбе…
Реакцией самой Штеффи на увиденное становится молчание, перехватившее её дыхание на полуслове.
Оттолкнув обезумевшую от непонимания происходящего подругу, она опускается над телами и натруженными пальцами пытается нащупать остатки жизни в мужских шеях. Касаться их ей неприятно, но за годы, проведённые за решёткой, а потом — в больнице, на вахте, она отучилась быть привередой.
— Дышат. Оба.
Не бросаясь в объяснения, она шарит глазами по полу вокруг — недалеко от кафедры обнаруживается полуметровый шмат плоской тряпичной ленты. Это он сковывал запястья Клемена, пока тот в припадке религиозного экстаза ждал воссоединения с “отцом”, склонив голову на пень. Разорвав ленту пополам, она тут же возвращается к пострадавшим. Первый в очереди на скорую медицинскую помощь — отец Пауль, он потерял много крови, и измученное сердце трепыхается в груди на последнем издыхании. Стащив его неестественно изогнутое тело с отца Шнайдера, Штеффи крепким жгутом перевязывает предплечья там, где заканчиваются порезы — почти под самыми локтями.
