- Юки?! Юки Эйри?! Ха-ха-ха! – неожиданно для всех расхохотался Усами. – Мисаки, отдай мне уже очки, мне без них как-то неловко, знаешь ли...
- Можно подумать, ты меня не узнал, старый извращенец! – Юки, криво морщась от боли, раздирающей израненные ладони, снова поднялся на ноги.
- Ха-ха-ха! Да я не старше Сегучи буду!
- Не смей даже имя его произносить, урод! Как ты посмел целоваться с этой дешевой шлюшкой после всего, что у вас было с Томой?! Прямо в его клубе! – шипение Юки переполняла ненависть. – Да ты не стоишь ни единой его слезы!
Акихико сделал шаг вправо, ловко обогнул своего худенького защитника и, хрустя подошвами об осколки, ленивой походкой приблизился к Эйри:
- Это тебе за Мисаки, – он отвесил сопернику звонкую, обидную пощечину правой рукой, – это за Сегучи, – добавил левой. – Я хотел бы добавить лично от себя, да не хочу больше пачкаться. Запомни, сопляк, Сегучи – мой друг. Умерь свою больную фантазию, у нас ничего с ним не было и нет. Единственный человек, из-за которого он способен плакать – ты. Но если я узнаю, что это произошло, приложу все силы, чтобы защитить его. По своему усмотрению.
Все тем же размеренным шагом Акихико вернулся к Мисаки, подхватил его под локоть и озарил одной из самых блистательных своих улыбок толпу зевак, со скоростью лавины заполнивших холл.
- Хоть это и не моих рук дело, но запишите урон на счет Усами Акихико, – он подмигнул растерявшимся охранникам, которые в ужасе пытались оценить ущерб, нанесенный заведению двумя неприкасаемыми, согласно постановлению президента, персонами, и осторожно повёл потрясенного Мисаки к выходу, где уже несколько минут кряду перематывало счетчик городское такси.
====== Глава 37 ======
-То-ма-а-а! – раздался у самого уха возглас Сакума Рюичи – в жизни, как и на сцене, способности его голоса оставались воистину впечатляющими. Даже после более десятка лет тесной дружбы с вокалистом Сегучи вздрагивал каждый раз, когда тот подкрадывался незаметно. Рюичи удивительно чувствовал момент, когда непременно настигнет Тому врасплох. Он ни разу не упустил возможности “встряхнуть” друга и всегда наслаждался результатом. Вот и сейчас клавишник заметно дёрнулся, прежде чем повернуться и озарить всю подтянувшуюся компанию своей солнечной улыбкой. Каждый из “Nittle Grasper” умел что-то своё: если Рюичи умело валял дурака и виртуозно пользовался образом заигравшегося ребенка, чтобы обезоружить любого противника и скрыться от настигающей неприятности, то Тома своей мягкой улыбкой и невозмутимым спокойствием умел смягчить любую выходку и обойти все острые углы. Чаще всего Сегучи чувствовал себя терпеливым отцом маленького неуправляемого проказника, тогда как Норико выступала в роли его несчастной матери. Видимо они оба очень любили свое непоседливое чадо, иначе никак нельзя было объяснить, почему его до сих пор никто не отшлёпал.
- Рю-тян! Зачем так кричать?
- То-мааа! Мы едем в Кабуки-тё, на-но-да! – Сакума сиял, как лампочка накаливания, не прикрытая абажуром. В его цепких объятьях были стиснуты сразу двое, и оба были с разной степенью интенсивности окрашены в оттенки розового, – плюшевый кролик Кумагоро и юное дарование Шиндо Шуичи. Последний выделялся сегодня не только марганцовочным цветом волос и душераздирающим колоритом в одежде, но и густым румянцем на младенчески-пухлых щеках. “Снова перебрал с шампанским? Или...” – Тома с подозрением уставился на Рюичи. Ни для кого не было секретом его особое отношение к младшему товарищу, только что крылось за ним на самом деле: то ли ревность, то ли зависть, то ли дружба, то ли покровительство, то ли?.. Что там еще могло быть, доподлинно не известно никому. Клавишник иногда сомневался, ведомо ли это самому Рюичи.
- Ох, уж как я за вас рад, Рюичи! – не сдержал сарказма Сегучи. Впрочем, сарказм этот вовсе не предназначался прямому собеседнику, скорее, команде его сопровождения. Некоторые лица из числа здравомыслящих – такие, как Кей и Норико, – понимающе подмигнули клавишнику.
- Тома, поехали с нами! Будет весело!
Сегучи еще раз в задумчивости прикусил нижнюю губу. Он устал от шума, устал от ежедневного напряжения, устал от одиночества по ночам, да и просто физически устал... Доводов было слишком много, а решение нужно было принять одно. Тома хотел было махнуть на все рукой и поразвлечься раз в кои-то веки, но бросив незаметный взгляд на Шуичи, увидел в его слишком по-взрослому прищуренных глазах столько неприкрытой антипатии, что отказался сразу же и бесповоротно. К чему портить вечер себе и мальчишке. В конце концов, ему и так уже порядком досталось от президента.
Тома, и вправду, устал, но домой идти не хотелось – что там? Да ничего, в том-то все и дело! Все-таки годы брака, хоть и переполненного безразличием, мало-помалу выработали привычку к определенному укладу жизни. А оставаться дома один он вообще не любил с детства.
Постепенно все звуки стихли. Разъехались нагулявшиеся вволю гости. Растащив по закоулкам посуду и мебель, прекратили бесконечные, казалось бы, тараканьи бега офицанты. Рабочие сцены разобрали аппаратуру и потушил свет. Тома остался один. Он умел быть незаметным, когда хотел. Сейчас президент хотел стать незаметным для самого себя, слиться со сценой, с залом без единого зрителя, наполнить музыкой себя, а собой – саму вселенную.
Сегучи щелкнул переключателем на щитке, зажигая один-единственный прожектор из всех. Плотный конус теплого, белого света выхватил из мрака ослепительно-белый рояль фирмы “Knabe”, в точности как у Элвиса Пресли, – давняя мечта и настоящий шедевр со своей собственной индивидуальностью, предмет гордости для его обладателя.
Бесшумными, невесомыми шагами Тома взбежал по ступенькам и пересек сцену. Едва касаясь, провел подушечками пальцев по идеально отполированной крышке рояля и легко открыл её. Хищно прикусив тонкую замшу за самый краешек, он потянул телесного цвета перчатку с правой руки и коротко скользнул обнажившимися пальцами по голубоватым венкам левого запястья, проникая за тугой отворот второго манжета. Полностью выворачивая наизнанку тончайшую кожу, он несколькими неспешными движениями избавил левую кисть от тесного плена другой плотно облегающей перчатки, и небрежно сбросил себе под ноги. Согревающим, чувственным движением Сегучи погладил лакированную древесину и откинул крышку клавиатуры. Пуговица ловко выскочила из петли, и серо-голубая ткань приталенного спортивного блейзера уверенно поползла по тончайшей белоснежной сорочке, открывая плавные линии плеч, изящество рук, гибкость осанки. Он задумчиво потянул за кончики экстравагантной, красно-синей бабочки, расправил клетчатую ленту, небрежно перекинул по обе стороны от высоко поднятого воротничка. Тома ослабил еще пару пуговичек, позволяя прохладному воздуху интимно соприкоснуться с мелькнувшей в узком вырезе сорочки нежной шеей. По-кошачьему грациозное потягивание – и Тома оказался сидящим за клавиатурой.
Точеные пальцы резво пробежались по клавиатуре. Ноты были не нужны. Талант и опыт позволяли Сегучи без затруднений играть любую однажды запомнившуюся мелодию. Музыка полилась со сцены в зал, заполняя этот маленький мир потоками звуков – глубоких и сочных. Мажорные и минорные интонации сменялись вместе с оттенками переживаний Томы, которых случилось в избытке за сегодняшний, такой долгий и непростой, день.
Презентация имела успех, но другого он и не ожидал. Талант авторов и исполнителей, сценаристов, режиссера и звукорежиссера, операторов и продюсеров не вызывал у президента никаких сомнений. И даже Шиндо Шуичи, непрестанно срывающийся аккурат накануне любого мало-мальски значимого мероприятия, на сей раз умудрился удержать себя в руках. Даже не смотря на очевидность постигшей его личной трагедии. То ли дело было в том, что на сей раз творцом собственного несчастья стал он сам, то ли... Память услужливо подсунула внутреннему взору музыканта лучащуюся удовольствием мордочку Рюичи и несколько смущенную, но полную восхищения – Шуичи. Объятие старшего исполнителя не было таким, как обычно – дурашливым, порывистым, резковатым. Оно было непривычно... бережным? “На-но-да!” – добрая улыбка промелькнула по лицу Сегучи, расправляя упрямую складочку между тонких бровей, убавляя и серьёзности, и возраста. Шуичи не был тем человеком, чья судьба волновала музыканта, чего не сказать о Рюичи, который временами, Тома не раз замечал, чересчур уж пристрастно относился к восходящей звезде. “Пусть будет так”...
