====== Пролог ======
Мисаки представлял свою жизнь как яблоню: вот он — крохотный росточек, проклюнувшийся из теплого, напитанного жизненными силами чернозема. Он тянет свои первые нежные листья навстречу солнцу, ласковому дождику, заботливым рукам родителей-садовников. Он тянется ввысь, к весеннему ярко-голубому небу, он становится сильнее: уже не хрупкий побег, но гибкий прутик, все так же настойчиво оберегаемый от любого малейшего дуновения ветра. И вот, наконец, гибкий прутик зазеленел первыми веточками, их все больше, они все увереннее стремятся ввысь ко всему новому и неизвестному. Когда-нибудь на юном деревце распустятся первые цветы, когда-нибудь... когда-нибудь из цветов появятся яблоки, созреют чудесные золотистые плоды с пряным медовым вкусом, рассыпчатой мякотью, тающей на языке... Нужно только время, и он станет сильным, он сможет все, что захочет, время пройдет, и будет все.
Мисаки еще не знал, что бывают грозные ветры и молнии, ледяные ливни и град, что за весной, летом, осенью всегда приходит зима. Мисаки понимал, что когда-нибудь надежные руки садовников ослабеют, но тогда... тогда, он думал, его большая, раскидистая крона накроет их и защитит от всех невзгод, а чудесных золотых яблок всегда будет вдоволь, чтобы сделать счастливыми всех: и мамочку, и папочку, и братика...
Но однажды, в ненастную, непроглядную ночь не стало больше добрых садовников, исковеркана оказалась цветущая поляна его маленькой жизни, его крохотное деревце оказалось сломлено у самой земли.
Мисаки было всего восемь лет. Тогда он, переживая свое первое настоящее и уже такое огромное горе, впервые понял: если хочет жить, должен жить сам, сам совершать поступки, принимать собственые решения и сам за них отвечать. Отвечать не только за себя, но и за тех, кто дорог. Чувство вины так никогда и не оставило Мисаки. Сам того не осознавая, он жил теперь ведомый собственным чувством вины и отвестственности. Каждый день, который он проживал, каждое решение, которое принимал... он был обязан: погибшим родителям, доброму и самоотверженному братику, самим Мисаки выдуманным ожиданиям и... Усами Акихико.
День за днем проходила жизнь, и он жил как было решено однажды; день за днем крохотный жизнелюбивый побег с новыми силами тянулся к солнцу от самого основания однажды переломленной яблоньки. Мисаки казалось, росток стал сильным, красивым деревом...
Мисаки казалось? Казалось?! Казалось!
Он не заметил, что уже давно в самой сердцевине его души поселился червячок, имя которому «сомнение», он сегодня окончательно понял, что его яблонька сгнила изнутри и теперь оказалась сломана первым же порывом зимнего ветра.
Мисаки вытащил из принтера своего любовника лист бумаги и осторожно опустился в его рабочее кресло, лишь бы не обнаружить своего здесь присутствия. «Усами-сама...» – официально-почтительно написал парень и задумчиво принялся вертеть в руках дорогую позолоченную ручку с пером. Не так-то просто писать прощальное письмо человеку, с которым ты прожил бок о бок, спина к спине три полных года. Может было бы проще писать, проживи их Мисаки лицом к лицу, глаза в глаза с этим человеком? Может, не пришлось бы и вовсе писать эти ужасные слова, может все было бы по-другому, и ни одной подобной мысли даже не зародилось в голове? И жизнь не казалась бы такой невыносимой и неправильной? Для этого, наверное, кто-то из них должен быть совсем другим человеком. Но жизнь не терпит всех этих «бы» и сослагательных наклонений. Поэтому Мисаки внезапно осознал, что весь его мир не принадлежит ему, и сам он себе тоже не принадлежит и не принадлежал никогда. Едва ли не единственное, что теперь казалось по силам решить, – это жить дальше или умереть без особых сожалений.
Мисаки изорвал бессчетное количество черновиков своего прощания – весь рюкзак был набит ворохом истерзанной бумаги. Не осталось ни одного чистого листа. Наконец на прохладную поверхность стола легла большая студенческая тетрадь, раскрытая на последней странице. Крупные неровные иероглифы, детский почерк и недетский смысл...
«Усами-сама, спасибо Вам за все. Я навсегда останусь Вашим должником, но теперь у меня нет больше причин злоупотреблять Вашим гостеприимством, потому что сегодня меня исключат. Я не уверен больше ни в себе, ни в людях, ни в своих чувствах, ни в правильности своей жизни вообще. Простите меня, я не смогу оправдать ваши с братиком ожидания. Я старался быть лучше, чем есть, но ничего не вышло. Вы всегда были правы, я конченый идиот, и в итоге превратился в бесполезное ничтожество. Кроме меня никто не сможет этого исправить, если шанс вообще существует. Я должен узнать, зачем живу, должен хотя бы попытаться стать самостоятельным человеком. Не хочу, чтобы меня искали. Я знаю, у Вас всегда достаточно сил изменить любое мое решение, на этом я и погорел, но не вмешивайтесь больше в мою жизнь, живите своей. Мисаки»
Мисаки закинул рюкзак за плечи, обвёл взглядом идеально прибранную напоследок комнату, пытаясь запомнить ее во всех мелочах, выложил ключи на тумбочку у входа и захлопнул за собой дверь. Теперь возврата к прошлому больше не было, путь в квартиру отрезан, письмо будет прочитано, а если так, то Мисаки Такахаши оставалось стиснуть в кулак остатки гордости и следовать своему обещанию. Это была его последняя надежда обрести себя.
====== Глава 1 ======
Возврата к прошлому больше не было, не должно было быть. Мисаки заставил себя повернуться спиной к дому Усами Акихико и шагать как можно дальше и быстрее от этого места, где еще несколько дней назад он сам себе казался счастливым. Теперь это ужасное слово “кажется” пожирало душу Мисаки, отбрасывало грязно-серую тень на самое светлое воспоминание, как компьютерный вирус по цепной реакции повреждает все новые и новые файлы, пока не взломает все до последнего.
Все ведь было хорошо. Хорошо? Наверное... или не было? Мисаки и Акихико жили вместе долго, даже очень долго по меркам такого молодого и неопытного человека. Все эти объятия, поцелуи, и... то, и это... Мисаки до сих пор даже сам с собой стеснялся называть вещи своими именами. Все эти проявления романтики и физического влечения со стороны Акихико смущали, возмущали, и все равно не были неприятны, даже наоборот, были приятны до безобразия и желанны, но... всегда навязаны. Никогда, ни разу, думал Мисаки, Усаги-сан не прислушался ни к единому доводу, ни к одному возражению... Как если бы Он хотел, и остальное было неважно. В любое время дня и ночи, в любом месте, чем бы ни был занят Мисаки, о чем бы ни думал, как бы себя ни чувствовал, он должен был сдаться на волю Акихико. “Я люблю тебя, Мисаки”, – раз за разом повторял писатель. – “Ты только мой!
Мисаки, скажи, что любишь меня!” Но как, как можно заставлять человека говорить подобные вещи?! Этого Мисаки никак понять не мог, и чем больше давил Акихико, тем труднее было вымолвить хоть звук, хоть взглядом обнаружить свою привязанность, все труднее становилось признаваться даже себе.
Как можно заставлять любимого человека делать все только для тебя, проводить время только с тобой, общаться только с тобой, отпугивать любых друзей, ограждать от знакомств?! Мисаки никогда этого не понимал, но поначалу подобные мелочи казались даже милыми. Поначалу. Дальше, когда хоть какое-то доверие должно было зародиться между нормальными возлюбленными, становилось только хуже. Мисаки не видел доверия к себе! Совсем, никакого.
И чем больше проходило времени, тем сильнее ощущал: что бы он ни делал, это в первую очередь его обязанность. Содержать в чистоте огромную квартиру, стирать, гладить, готовить, ходить в магазин, обслуживать гостей, следить за режимом дня своего домовладельца, контролировать даже его работу. Всегда быть в дружелюбном настоении, не ворчать, не возражать, в любой момент быть готовым с радостью отдаваться любовным утехам в любой позе и на любой поверхности... В этом списке не хватало разве что воспитания детей, но опять же если вспомнить, что Великий и Божественный Усами Акихико своим эгоизмом и требовательностью мог переплюнуть любое, самое капризное дитя, то и ребенок у Мисаки как бы случился.
