- Знакомо. Встать рано утром смерти подобно. И зачем он приходил?

- Хм... Дай попробую вспомнить... Нет, я не знаю, зачем он приходил.

- Проследить за твоим моральным обликом!

- Зачем? С его сестрой я развёлся, какой смысл?

- Мало ли... – расплывчато ответил Акихико и снова задумался о своём. – Ты прав, Сегучи, мне плохо. Я устал делать вид, что все в порядке, я устал засыпать и просыпаться один. Я устал быть ненужным тем, кто мне дороже всего. Мне опостылела моя жизнь. Я вижу, что ошибался, знаю, в чём... Чертовски больно осознавать, что все мои ошибки были от любви и от неумения любить правильно. Чем сильнее я старался, тем хуже становилось. Неужели я действительно заслужил своё пожизненное одиночество?

- Пройдет время, ты не будешь один, ...

- Сам в это веришь?! Сам так можешь? В тебя я тоже смотрюсь, как в зеркало! Ты –

моя боль! Не один раз со времени нашего знакомства я задавался вопросом, что если эта встреча – судьба? В ту ночь мне казалось таким правильным смотреть только на тебя, говорить только с тобой, целовать тебя, держать в своих руках, быть рядом... Я был счастлив, я почти поверил, что для нас обоих не всё потеряно. Но настало утро, и я проснулся от одной надежды на то, что это Мисаки ворочается у меня под боком!

Сегучи с резким стуком опустил свою чашку на блюдце, бесцельно прошелся из угла в угол и остановился у окна спиной к писателю, что-то внимательно высматривая среди голых веток японских слив в скверике.

- Не стоило этого говорить. Прости. Я пойду... – писатель поднялся из кресла и снял с вешалки пальто.

- Останься... – бледным голосом попросил Тома. – За что тебя прощать? Ты же сам сказал, я зеркало твоей боли, ты – моей. Думаешь, я тогда проснулся с другими мыслями? То, что нам хорошо вместе – разве это преступление? Разве мы должны наказывать себя, убивая наши отношения?

- Наверное, нет?..

- Между нами есть одна существенная разница: ты держал свою мечту в руках и упустил, а я никогда не обладал и никогда не смогу. Я часто задаюсь вопросом, хотел бы я поменяться?

- Хотел бы?

- Возможно... Ты мне тогда пожелал перестать жить прошлым. Наверное, я правда живу прошлым, но что там? Ничего похожего на счастье. Усами-сан, ты хотел бы вернуть Мисаки?

- Нет! – поспешно, будто бы ответ давным давно был готов, ответил Акихико.

- Почему?! – не скрывая удивления Сегучи отвернулся, наконец, от окна.

- Знаешь... Часто меня преследует это желание – найти его любой ценой, умолять вернуться, обещать измениться... В минуты отчаяния кажется, я готов забыть всё, в ногах у него валяться, лишь бы он снова был рядом. Но я не стану этого делать. Я жду его каждый день – это так. Не верю, но все равно жду – везде, всегда. Сама лишь попытка быть снова вместе возможна только в том случае, если он вернется сам.

- Может он просто боится вернуться?

- Плевать. Я лучше сдохну в одиночестве, чем еще раз заставлю Мисаки сделать хоть что-то против его воли.

- Я не ты, меня подобные глупости не мучат. Я буду не я, если не найду этого парня.

====== Глава 30 ======

Он был не из тех, кто легко сдается и не из тех, кто легко прощает, – молодой и горячий Марисе Каташи. Он легко вспыхивал и жарко горел. Быстро ли гасло это пламя? Никто не мог сказать, даже он сам. Откуда родилась его всепоглощающая жажда обладания Усами Акихико? Может, приснилась однажды? Может привиделась среди причудливых образов из романов, проступила на страницах десятков драгоценных томиков с золоченными обрезами, тиснёными переплётами и шелковыми ляссе – Каташи всегда покупал книги любимого автора только в самом дорогом подарочном оформлении. Не всякий поймёт благоговейный трепет, с которым он вдыхал запах свежей типографской краски и клея, осязал каждую тисненую букву на корешке, вслушивался в легкий хруст впервые разворачиваемого форзаца... Он читал эти строки – легкие, текучие, как вода в быстрой речке, впитывал глубокие, кристально-чистые мысли – такие неожиданные, такие простые и близкие... Проекция каждой новой книги на внутренний мир юного читателя причудливым образом трансформировала его душу, раз за разом создавая парадоксально точное совпадение. Так же ключ, без усилий проскальзывая в замочную скважину, совершает последовательность поворотов: щелчок, щелчок – остается толкнуть дверь и открыть в себе новую неизведанную грань.

Такой же лёгкой была их первая встреча, первый контакт. Кто-то назвал бы это химией, кто-то роком, кто-то циничным расчетом... Каташи никогда не скрывал, что сознательно искал этой встречи, но она все равно произвела эффект выстрела, прозвучавшего в кромешной тьме. Схема знакомства была слишком банальна и не блистала ни умом, ни тонкостью. Писатель казался до наивного податливым, заглатывал незатейливые наживки одну за другой, и Каташи увлёкся. Увлёкся своей игрой в вероломного покорителя настолько, что не сразу заметил капкан даже тогда, когда он оказался захлопнут.

Была ли это любовь? Каташи вцепился бы в глотку любому, кто посмел сказать, что это не она. “Конечно, любовь! Самая настоящая, самая сильная, самая самоотверженная!” – вот, что он готов был ответить на любой вопрос, что он твердил изо дня в день своему именитому любовнику. “Никакая это не любовь, ничего подобного и на свете не бывает!” – та правда, которую он просто знал. Каташи бросил вызов себе и решил выиграть любой ценой. Выиграть пари у самого себя, отобрать Усами Акихико у жалкого Мисаки, который его никогда не заслуживал, которого, Каташи знал, писатель не в состоянии отпустить из своей жизни, из своего сердца, несмотря на то, что тот давно уже сам себя освободил... Парень мог часами украдкой рассматривать фотографии соперника в заботливо спрятанных на самой дальней полке альбомах, на страницах в соцсетях ощущая в итоге всегда всегда одно и то же – недоумение, досаду. Растрепанный, зеленоглазый мальчишка в бесконечных спортивных кофтах был зауряден, невыразителен до безобразия, в нем не было ничего, чтобы зацепиться взглядом – то есть совершенно ничего, таких миллионы, но он цеплял. Чем дольше Каташи смотрел на Мисаки, тем больше понимал потаённое обаяние внимательного, дружелюбного взгляда, доброго – под любой маской – лица, и тем сильнее въедалась в его сознание ревность.

Надежда на нормальные отношения с Усами Акихико рухнула быстро. Он оказался совсем не тем, кем казался с расстояния. Возможно, ошибка крылась не в дальности дистанции между читателем и писателем, поклонником и кумиром, обожателем и предметом обожания. Мужчина, и в самом деле, стал другим. Писатель больше не был писателем – лишь рядовым преподавателем высшей школы. Блестящий представитель высшего света – нелюдимым затворником. Наследник богатейшей династии – мрачным аскетом. Обаятельный плейбой – ко всему безразличной человеческой оболочкой. Студент слишком поздно понял, что Усами Акихико –

лишь тень прежнего себя – прожигает жизнь, упиваясь одной ему ведомой болью, и не способен больше ни отдавать, ни принимать, ни чувствовать, и если существует кто-то, кому под силу оживить это бездушное тело, то это не он – не Марисе Каташи. Отступать было поздно, мальчишка принял правила самим собой навязанной игры и продолжал стучаться в закрытую дверь, день ото дня все настойчивее и отчаяннее. Он обезумел от собственного бессилия, он был готов на всё.

Каташи, спотыкаясь о раскиданные по всей гостиной книги, путаясь ногами в многочисленных кофтах и джинсах, торопливо проковылял по гладкому, ледяному на ощупь паркету к выходу из квартиры. Он никогда бы не заподозрил в безобидном на вид блондине столько ловкости и силы. Господин Сегучи – Каташи сразу узнал партнера Акихико с компрометирующей фотографии – не был груб, напротив, его прикосновения были даже ласковы, но причиняли нестерпимую боль, таили в себе необоримую власть, а зловещая бирюза гневного взгляда будто гипнотизировала сознание, парализовывала настолько, что не повиноваться было невозможно.

Кое-как, не вспоминая о шнурках, он сунул ноги в ботинки, подобрал брошенную у порога куртку, трясущейся рукой подцепил сумку и буквально вывалился в ярко освещенный холл. Резко откидываясь спиной назад, он захлопнул дверь всем своим весом и замер, не в силах пошевелиться. Едва сдерживаемые рыдания застряли в горле – в коридоре он был не один. Прямо напротив двери стоял незнакомец: темно-серый классический костюм, идеально посаженное по высокой, статной фигуре черное пальто, вычищенные до блеска туфли, казалось, были созданы только для прогулок по коврам, а не по склизким осенним тротуарам. Руки в гладко обтягивающих кожаных перчатках были абсолютно свободны – ни дипломата, ни даже папки, как будто за этим человеком следовала раболепная свита. Человека этого – совершенно очевидно – Каташи видел впервые, хотя на его лице как будто бы мелькнуло смутное узнавание. Аристократичная осанка, черные волосы идеально уложены, линия довольно крупного рта устало кривится вниз, как у обиженного ребенка, темные карие глаза за очками в дорогой оправе взирают на мир настороженно, с потаённой грустью. Студент готов был поклясться, что видел всё это, но где? За исключением цветотипа, мужчина был практически абсолютной копией Усами Акихико, живым, сияющим, полным сил и энергии воплощением качеств, утерянных писателем.