- Усами-сенсей! – прорезал утреннее умиротворение мужчины громкий, требовательный возглас. Акихико невольно вздрогнул и обернулся на зов.
- Марисе-кун...
Мальчишка бежал напрямки через поляну, абсолютно не обращая внимания на размотавшийся шарф, сползающий на плечо из распахнутого ворота куртки. Шаг, еще один – и Каташи настиг Акихико, смыкая крепкие объятья вокруг его шеи, впиваясь настойчивым поцелуем в удивленно приоткрытый рот.
- Прекрати! – мужчина обхватил ладонями лицо парня, с усилием разорвал поцелуй, и принялся отдирать его руки со своей спины. Но пока суд да дело, нахальные губы снова искали встречи с плотно сжатыми губами Усами. – Да что ты творишь?! До вечера потерпеть не можешь?
- Не-а, – довольная ухмылка и задорный взгляд исподлобья. – Я не видел вас со вчерашнего вечера!
- Послушай, я не знаю, что будет тебе, если нас застукают, но меня точно уволят со скандалом, – сердито рыкнул Акихико, продолжая безо всякого успеха попытки высвободиться из цепкой хватки мальчишки.
- Да ладно вам! Оно и к лучшему! Нужен вам этот университет? Вернетесь к творчеству, снова начнете писать! После такого перерыва ваши гонорары взлетят в разы! А читатели... Да я первый же побегу скупать ваши книги!
Усами хмурился. Отчего никак не удавалось объяснить мальчишке, почему не собирается возвращаться к литературе, почему держится за университет, почему каждый раз все упорнее тянет вырваться из его плена? Не настолько же он глуп, чтобы не понять?
Сейчас Акихико часто посещала мысль, что он начал понимать Мисаки. Фактически писатель оказался в шкуре своего возлюбленного. И если раньше на все протесты своего ненаглядного мальчишки он улыбался еще довольнее и утраивал активность, то теперь в полной мере ощутил, что подобная настойчивость очень походит на навязчивость. В ней не чувствуется любви, тепла, она не пробуждает доверия. Наоборот, демонстрирует полное непонимание и нежелание понимать, даже уважать партнера. Действия Каташи не содержали неприятности сами по себе, но в ответ подобному напору всегда инстинктивно хотелось сказать “нет”, а уж о проявлении ответной инициативы речи и быть не могло. Разумеется, провокации со стороны Каташи заставляли Акихико в итоге брать власть на себя – такова уж была его натура, но это было чистым принуждением – не больше и не меньше.
Писатель сильно удивился, увидев в тот вечер мальчишку у себя на пороге, он был уверен, что после первой встречи вторая не может последовать в принципе, так уж сомнительно сложились ее обстоятельства. Усами прекрасно понимал, что повел себя не то чтобы даже некрасиво – омерзительно, и ему было стыдно – и перед собой, и перед Каташи, и перед Айкавой, которая невольно стала свидетельницей его падения. Да, эта женщина не раз заставала писателя в недвусмысленных ситуациях, но с Мисаки то было проявлением силы, заявлением прав собственника на объект любви и преклонения, и Акихико не стеснялся подобных демонстраций. Контакт с Марисе стал демонстрацией бессилия и злости...
Марисе не должен был вернуться, не должен был напоминать Усами о его позоре того июльского вечера. На удивление, мальчишка оказался не слишком щепетилен. Навряд ли произошедшее могло доставить ему удовольствие, но Каташи явно решил заявить права собственника сам. Он не особенно скрывал, что переехал из Киото и поступил в Мицухаши сразу же, как только услышал, будто бы Усами Акихико потерпел крах в личной жизни. Студент не скрывал, что с первой секунды узнал писателя на скамейке в сквере, и изучение книги оказалось лишь удачным поводом для знакомства, ведь и учебник у него уже был, и английским он владел на таком высоком уровне, что сдал переводной экзамен без малейшего затруднения. Иначе говоря, он поставил на эту лошадку – популярного писателя, состоятельного, могущественного, интересного мужчину – и во что бы то ни стало добивался своей победы. Поначалу Акихико даже льстило подобное внимание со стороны Каташи: настойчивые ласки, обволакивающее со всех сторон пристальное внимание, вспышки ревности и обиды на пустом месте как будто мобилизовали писателя, заставили отвлечься от горьких переживаний о потерянной любви – как опрометчиво! Теперь он от всей души жалел, что возможно сам невольными действиями или бездействием поощрил мальчишку остаться.
Присутствие Марисе в жизни Усами тяготило с каждым днем все больше. Он был поблизости – везде и всегда, не давал ни единой спокойной минуты ни на общение с коллегами, ни со студентами, ни на еду, ни на уединенный отдых, ни на работу. Он требовал внимания, он требовал слов любви, он требовал ее проявлений и беззастенчиво вешался на шею писателя при каждом удобном случае. Он постоянно настаивал на чем-то своем, мнение Усами-сенсея, по большому счету, мало его интересовало. Например, изо дня в день он упрашивал мужчину ездить в университет на его шикарной машине. Разумеется, в компании Каташи: чтобы утром привозил к главному входу, а после занятий дожидался ровно там же. Акихико была противна сама эта идея, но кто интересовался его мнением? Парнишка был страшно горд тем, насколько близко подобрался к знаменитости, и жаждал демонстрировать эти отношения всем и вся. Он появлялся на горизонте самым ранним утром, как сегодня, еще до начала занятий, мозолил глаза во время каждого перерыва, поджидал у выхода после работы и тащился следом до самого дома. Волей-неволей приходилось впускать его в квартиру, где он просиживал вечера, а иногда и ночи напролет, и с деликатностью Акихико выставить парня было практически невозможно. Более того, тот практически открытым текстом требовал оставить его в квартире насовсем.
Чем больше это длилось, тем сильнее писателю хотелось избавиться от мальчишки. Всем своим видом тот демонстрировал такую страсть, такую любовь, что невольно становилось стыдно за свои желания. Со временем проявилась и другая сторона этой влюбленности – эмоциональный шантаж. Каташи довольно быстро нащупал эту волшебную кнопку, и теперь беззастенчиво пользовался ей в своих целях. После исчезновения Мисаки, после первых, особенно острых недель переживания, когда писатель опасался не столько за целостность отношений со своим единственным, сколько за саму его жизнь, чувство вины сделало Акихико слишком уязвимым к малейшим проявлениям душевных страданий партнера. И если первые обиды были искренними, но скорее робкими, то дальше они все больше напоминали бурные сцены из дешевых мелодрам. Каташи мог закричать, расплакаться, исчезнуть без объяснения причин. Иногда, казалось, и до рукоприкладства недалеко. Писатель не был глупцом, и прекрасно осознавал, что его эмоциями играют, даже не самым виртуозным образом, но когда после очередного скандала мальчишка убегал из квартиры в слезах, демонстративно хлопнув дверью, Акихико накрывал животный ужас. Он до дрожи боялся, что зарвавшийся Каташи совершит безрассудство.
Так получилось, что все помыслы Усами вынужденно были заняты Марисе Каташи, и суть их сводилось к одному: писатель понимал, что крепко вляпался, и выбраться ему не под силу. Оставалось только молиться, чтобы этот капризный ребенок осознал, наконец, что его попытки завладеть Усами Акихико обречены на провал, и отступился сам.
- Усами-сенсей, вам звонят! – голос Каташи вырвал Акихико из раздумий, а его цепкие пальцы, игриво пробежав по бедру, скользнули в карман и вытащили вибрирующий мобильный. – Не хотите ответить?
- Дай сюда! – писатель довольно грубо отобрал телефон и с усилием прищурился, вглядываяь в имя абонента на экране. – Исака? Какого хрена еще ему нужно?!
- Ну так не берите, потом перезвонят! – заливисто рассмеялся студент и попытался сбросить вызов.
- Не твое дело! – прикрикнул Акихико на своего обожателя и принял вызов. – Усами. Слушаю.
- Акихико, утро доброе! – по обыкновению развязно начал беседу исполнительный директор издательства “Марукава”.
- Доброе, – писатель вовсе не был согласен с подобной формулировкой – утро по определению добрым быть не могло. – Чем могу быть полезен? – он постарался вложить в свой вопрос как можно больше сарказма.
