Она знала, что когда-то у нее выходило действительно хорошо. Да чего там скромничать – замечательно выходило. И порой, в этой своей нынешней жизни, в долгие часы одинокого ночного бдения на диване, Алиса, сбросив все степени защиты и повернувшись к самой себе лицом, с печальной обреченностью думала, что пение – лучшее, что она умела делать во всей своей жизни… Когда-то. Но она давным-давно не поет нигде, кроме редких пьяных вылазок с Совой в караоке. Она работает посредственным архитектором в небольшой конторе, в провинциальном городе, проектируя склады и производственные ангары. И это правильно. Так должно быть, и так бывает со всеми. Потому что это разумно. И так будет отныне и вовеки веков. И никто, никто, даже она сама, в этом не виноват.

Песней, поселившейся теперь в ее голове и текшей по горлу, была «Summertime». Алиса вспомнила, как когда-то специально английский учила, чтобы петь эти блюзы. “Голос у тебя, как летний день - густой и медовый», - говорил ей когда-то препод по вокалу, с которым она лет в 19 как-то раз переспала, скорее из любопытства, чем действительно от желания. Он сулил ей будущее. Она не то, чтобы верила – просто ей нравилось это ощущение, когда не поешь – а будто плывешь в мягких, теплых потоках; когда, стоит только запеть – проходит и усталость, и головная боль, и даже расстройство желудка. Когда по-настоящему не видишь никого и ничего вокруг…

Не сразу она осознала, что вжиканье затачиваемого ножа смолкло. Внезапно оборвав очередную музыкальную фразу с пока еще не смелым, робким вкраплением импровизации, она застыла, как вкопанная. Потом выпрямилась и обернулась, сознавая, что щеки ее горят, что в голове вновь стучит, и что как она вообще могла забыться…

Эльф смотрел на нее, по-птичьи склонив голову, без улыбки. «Ну, сейчас он мне задаст!..» - обреченно подумала Алиса.

И Йорвет не подкачал.

- На каком языке ты пела, beanna? – медленно спросил он.

- На английском, - ответила Алиса. Голос ее прозвучал так, будто она извиняется, и она тут же себя за это выругала.

- И что это за язык? – спокойно продолжал эльф. – Где на нем говорят? Какая здешняя раса?

Алиса вздохнула, еще не смея надеяться, что тема, кажется, пошла в другое русло, чем обсуждение ее вокальных данных и, как она подозревала, примитивности человеческой музыки по сравнению с многовековой культурой aen seidhe, и так далее, и тому подобное – полный курс по Йорвету, да еще и отдохнувшему и набравшемуся сил.

- Один из человеческих языков, - сказала Алиса уныло. – Других рас у нас тут попросту нет. Только люди. D’hoine…

Эльф помолчал, испытующе на нее глядя. А потом протянул руку в приглашающем и, казалось, вполне миролюбивом жесте.

- Садись-ка сюда, beanna! – сказал он. – Обед у тебя удался на славу. Дела, я так понимаю, закончены. Думаю, теперь ты не откажешься ответить на мои вопросы? В мирной беседе, разумеется.

Алиса в который раз удивилась, как даже самые простые фразы он умудряется произносить так, будто насмешничает и глумится. И тут же зачем-то ей вспомнилось, что было на рассвете, и тот его взгляд… Обожгло, словно горячим хлыстом.

«В мирной беседе, как же, - подумала она про себя. – Ну, держись теперь, Алиса Витальевна!»

Три с половиной часа Алиса продиралась сквозь мировую историю, понукаемая вопросами, подчас настолько каверзными, что ей оставалось только опешить, и ядовитыми замечаниями. Иорвета совершенно не заинтересовали пресловутые «железные лошади и птицы». Зато он буквально вывернул Алису наизнанку, вытряхивая из нее всё, что она знала о современном устройстве всех значимых государств, о причинах мировых конфликтов и исторической предопределенности. Алиса горячилась, поминутно лазила в Википедию с ноутбука, – эльф сопровождал это взглядом, который Алисе ужасно не понравился - и забралась в конце концов в такие дебри, в которых и сама мало что понимала. Она перескакивала с древних греков на эпоху возрождения, с крестовых походов на колонизацию Америки, с колонизации – на войну в Персидском заливе и почему-то Первую мировую, о которой и в лучшие свои времена имела познания очень расплывчатые; а потом чуть не взвыла от отчаяния, поняв, что совершенно упустила из виду и Китай, и Японию. Она все время ждала, что эльф не выдержит, начнет психовать и ругаться на ее глупость и необразованность; но он терпеливо, вновь и вновь задавал свои вопросы, не перебивая и даже поощряя.

- Зачем тебе вообще нужно всё это знать? – взмолилась в конце концов Алиса. – Тебя послушать – так ты мир наш собрался захватить, не меньше… У меня сейчас голова взорвется, Иорвет, я больше не могу!

- Ваш мир мне ни к чему, - отвечал на это эльф без тени улыбки, со странным выражением.

А потом…

Потом Алиса, увлекшись сверх меры, показала ему документальную съемку, снятую во время Второй мировой. Потом еще одну документальную съемку…

Эльф сидел перед экраном с совершенно каменным, непроницаемым лицом. Потом медленно спросил – что за оружие в руках у солдат, и как именно оно действует. Алиса похолодела. Внезапно всё поняв, она испугалась. Но ни соврать, ни выдумать что-то попросту уже не могла.

Бесцветным голосом она быстро рассказала ему про принципы действия огнестрела. Ей хотелось расплакаться.

Йорвет молчал долго, очень долго. По лицу его, сумрачному и хмурому, Алиса не могла понять, о чем он думает; но она была уверена, что только что совершила ошибку, о которой будет жалеть всю жизнь… Ей вдруг вспомнилось все, что она о нем знала. О том, сколько лет он воевал за свой народ. Против целого света, не гнушаясь ничем… Ей вдруг стало по-настоящему жутко.

Эльф сглотнул. Было видно, что у него пересохло во рту, что слова царапают ему горло.

- Beanna. Смогла бы ты достать мне… - проговорил он хрипло. - Несколько этих ружей?

«Вот оно!» - ударило в ее голове, как колокол.

Глядя на его профиль, она сказала просто и безо всяких околичностей, ожидая самого худшего:

- Нет, Йорвет. Я не могу этого сделать.

Он так и не взглянул на нее. Долго-долго смотрел в экран. А потом сказал:

- Что ж…

И тут же, безо всякого перехода:

- Неплохо было бы пожрать, ты не находишь?

Поднялся и пошел в кухню, на Алису даже не обернувшись.

Она ждала, что за ужином экзекуция продолжится. Что теперь они будут говорить о ружьях и только о ружьях; что эльф, без сомнения, сразу понявший, какой шанс ему подсунула судьба, теперь с живой с нее не слезет.

Но ошиблась.

О ружьях он больше не обмолвился и словом, хотя даже это ухитрился сделать так, что Алиса сразу поняла – отныне это будет ее личный, персональный дамоклов меч, подвешенный над головой. Но тосковать и казниться эльф ей не дал, перекинувшись на начатую вчера тему татуировок с методичностью, от которой Алисе дурно делалось. Она начинала понимать, что скоя’таэльский командир не забывает ничего. Ни малейшей детали, ни единого, даже случайного разговора. И достает их, как козыри из рукава, в самый неподходящий момент…

В общем, пришлось Алисе держать экзамен по скандинавской мифологии и ее символике, а также о роли религии в мире вообще. Мозги ее кипели. Она уже всерьез начала разражаться и даже огрызаться, но эльф был неумолим, как сама смерть. А потом, не меняя каменного выражения лица, вдруг рассказал историю про ограбление одного храма в Вызиме, да так, что Алиса хохотала до слез, враз позабыв про все. Она тут же принялась лихорадочно вспоминать анекдоты, но, как назло, на ум лезли лишь те, которые эльф вряд ли понял бы – в силу, так сказать, внеземного своего происхождения. Тем не менее, беседа вдруг стала куда более легкой. Алиса больше не дергалась и не боялась острить, но куда ей было тягаться с Иорветом и его висельными шуточками… В общем, они, что называется, весьма мило болтали аж до полуночи, изведя почти весь Алисин чай. Алиса сидела на диване, и в какой-то момент с удивлением обнаружила, что эльф больше не восседает напротив, оседлав стул задом наперед и раскачиваясь на нем с непринужденной, прямо-таки цирковой ловкостью. Не прерывая какой-то истории, он переместился на диван, и теперь сидел близко-близко, касаясь Алисы локтем. Ей вдруг стало жарко. Она отчетливо чувствовала его запах – терпкий и приятный, не похожий на человеческий и странно волнующий… «Отодвинуться? – лихорадочно думала она. – Заметит! Заметит и обязательно скажет гадость какую-нибудь!» И она, совершенно одеревенев, так и сидела вплотную к эльфу, с ужасом и стыдом осознавая, что отодвигаться ей уже и не хочется, и что Иорвет это прекрасно понимает…