Лис крепче смыкает свои обьятия, прижимая Нобару к груди своей, даже более чем точно для себя зная, что свое счастье он будет держать крепко, всеми пятью перстами каждой руки и никогда не отпустит, как бы не сложилась судьба его. Как бы далеко не разошлись дороги его и Брата. И коль придется, он найдет в себе ярость, возбудит злость и гнев, задушит весь сентиментализм воспоминаний прошлого. Станет тем, кем быть рожден, тем, что бурлит в его крови, вены лопает, на горло давит спирая дыхание. И если надо, то убьет. Всех. Каждого. И даже его. Хоть в глубине души мужчина еще и надеется на иной исход.
На следующий день у Акуры-оу ожидаемо болит голова. Чтож, алкоголь до полуночи — плохой рецепт здорового сна и бодрого утра. Поэтому он и сидит с мрачным, измятым видом, промачивая горло водой из горла кувшина. Бьет себя ладонью раскрытой по лицу и тут же морщится повторяя телодвижение снова. Но да, вот так будет лучше, определенно лучше. Боль возвращает с небес на землю, к жизни возрождает, запрещает разлагаться, к выживанию зовет. А ему это надо, он хочет жить и даже здравствовать. Но лишь к вечеру постепенно более менее мужчина обретает привычный вид, раскрытые золотые глаза и желание хоть что-то делать. Вот только задумчивость и отчужденность из его облика никуда не исчезает. Мозг все продолжает анализировать, взвешивать, искать во всем этом свои сильные и слабые стороны.
Поэтому Акура и оказывается во внутреннем дворе, просто берет в руки заточенную сталь и не обращает более ни на кого внимания. Пусть возможно, его поведение и покажется странным тем служкам, кто более менее знает его характер. Но демону плевать. Он хочет найти ответ на свой простой, но и такой сложный вопрос: действительно ли он готов пойти до конца?
Часы один за другим проходят в изрешёчивании стволов деревьев шарами распаленных сфер огня, в метании клинка так, что лезвие врезается в мишень на всю длину. До тех самых пор, пока мышцы в голенях и руках не начинают деревенеть, каменеть, наливаться металлом, знакомой сталью, словно к ним привязывают свинцовые гири. И постепенно Акура понимает, что вновь злится и свирепеет внутри. Чувствуя, как в нем все больше копится яд, точно как гной в открытой ране. Да и сам он только и делает, что извергает маты, негатив, все артачится. Разя и разя, точно как самый настоящий Бог войны — ожесточенно, зло, желая искромсать. И все же приходя к нескольким для себя выводам. Первый. В нем определенно есть опаска, но страх не удара в ответ, а неудачи и того, какими глазами она на него после посмотрит. Второй. Он наконец окончательно понимает, что готов биться и бороться за свое место под солнцем. За девушку, что заменила ему все сны и грезы. Третье. Он хочет скрестить мечи, дать выход всем давящим и рвущим естество чувствам. Хочет крови. Сладкой, влажной, липкой. Так, чтобы можно было умыться ей, слизать ее с пальцев. И комбинация из этих трех факторов вместе со всем комом эмоций внутри служит весомой причиной для принятия решения и ответа на свой вопрос.
Ближе к следующей ночи, у него конечно же ощутимо зудят ладони, отдаются ноющей болью и набуханием на коже, но довольно быстрое восстановление тела, все же заметно глушит этот неприятный импульс. Затылок его стал мокрый, волосы торчат во все стороны практически ершом, а тело покрыто каплями пота. Мужчина спускается скорым шагом по крутой лестнице и заруливает к дверному проему арковидной формы, ныряя в который, почти сразу растворяется средь пара от горячей воды глубокой пальни. И только там, среди мокрого камня, аромата масел в воде и благовоний, запаха разгоряченной, распаренной кожи Акура понемногу приходит в себя. Сердце его унимается, перестает биться с такой силой, ходить ходуном в груди и рвать сосуды. Он лопатками давит о стену, задирает голову, и плещет воду себе на лицо, ртом ловит капли, губы смачивает, глотает, пальцами трет глазницы. Ищет себя, и ритмика его тела все же настраивается на правильный и верный лад.
Акура возвращается в свои покои, когда за окнами уже окончательно темнеет, всю дорогу сосредоточенно смотря на свою раскрытую руку, занозы ища, потому что кожный покров все так же жалит и жалит воздух. Видимо, в этот раз он переборщил и стоило меньше махаться. Он толкает массивную дверь с огромной круглой ручкой, натягивает плащ на плечи и выходит на широкий балкон. Ложится прямо там на холодный камень и просто долго изучает звездное небо, шарит рукой в глубоком кармане и достает тот самый кулон — каплю, сорвавшийся с её шеи. Мужчина вертит его в руке, зажимает меж пальцев, перекатывает в ладони, опутывая руку свою тонкой цепочкой. Лежит и чувствует, ощущает и понимает. Нобару — она для него точно светоч в этом паскудном мире. Девушка, с которой он готов даже повязать себя. И кто бы только мог подумать, что у него все-таки есть сердце. Черное, прогнившее, воняющее смрадом и тьмой, но так лихо бьющееся рядом лишь с этой смертной девушкой.
Он знает, уже осознает отчетливо что за мысли сидят в его голове, какое желание тревожит душу. Предательское, недопустимое, недостойное, низкое. Какая-то часть его несовершенной, демонической натуры хочет, чтобы Лиса не стало. Чтобы Нобару стала одинока, чтобы посмотрела на него теми самыми глазами, этим взглядом, которого он приказывал себе не ждать. О да, Акуре все же хватает сил признаться себе открыто в своих самых темных желаниях. Демон косо двигает губами, и кулон на раскачивающейся цепочке скрывается в его широй ладони. А с Нобару он просто выждет. Продержит взаперти до своего победного финала, пока она сама же к нему не полезет. Ей ведь только дай потрещать, вот и наплетет вновь какую чушь, а после сама в нее же и поверит. У Акуры сердце в груди набатом, и пальцы дрожат. Но это не чувство неизвестности, это что-то совсем иное. Завтра будет схватка, завтра будет смерть и кровавый пир, завтра он возродится самым настоящим Богом Войны.
И Акура понимает. Сейчас начнется его самая серьезная игра. Игра, в которой ставкой и наградой для победителя станет она.
========== Будем только ты и я ==========
Темнота кругом. Темно так, хоть глаза выколи. С листьев и черепицы крыши вдалеке снова капает, отдает сезонной дождливой трелью. И ветер дует северный. Такой холодный. Кроны деревьев гудят под ним, поют свой древний напев, отзываются музыкой спящего леса. Акура поднимает голову к небу, всматривается в темную гладь. Но та молчит взирая на людские земли, на чужие судьбы. Не мигая, не давая никакого знака. Лишь ночной воздух тут же подхватывает его длинные волосы удивительного цвета, играет с ними путая пряди, бросает их в лицо мужчине, вырисовывая причудливые фигуры.
Некоторое время демон слышит лишь тихий шелест травы и голоса деревьев вокруг. Как их листья трутся друг о друга, шуршат, шепчутся, а потом вдруг раздается смех. Звучащий плавно и переливчато. Словно колокольчики. Смех тонкий, девичий, красивый. Акура сразу поворачивает голову на звук, замирает, вслушивается. Там, вдалеке, средь тишины ночи звучит её тихий и далекий голос. Нобару видимо о чем вновь с его Братцем воркует делясь сокровенным. И Огненный демон тихо фыркает себе под нос на все это. Оглядывается, делая глубокий вдох. Он не думает уже ни о прошлом, ни о чести братской дружбы. Желая лишь быть мужчиной рядом с женщиной, которая единственная проникла в его сердце, женщиной, которую он полюбил. Даже девочкой. Совсем еще юной и цветущей в своей юности.
— Опаздываешь.
Голос мужчины звучит резко. И рядом с ним, словно как по приказу, будто сквозь рябь миража, в ту же секунду проступают очертания силуэта второго ёкая. Существа не слишком человеческой наружности, с хвостом подобно крысиному, с когтистыми крючковатыми пальцами на руках и ногах, оно корчит ужимки на лице перед высшим демоном и на манер балагура жмет плечами. Все продолжая жевать какую-то коричневую массу в острых зубах. Стоит двигая челюстями. Чавкает.
— Ты должен будешь забрать ту человеческую девушку и унести отсюда. — говорит Акура и головой в сторону далекого дома средь чащи леса, где окна еще горят светом. — Оставишь одну в моих покоях. И это единственное, что от тебя требуется. Ты понял меня?
