Фиаско же было полное, крах, провал в зияющую дыру бездны. И девчонка сопли теперь вновь из-за него размазывает по своему лицу. Потому что братец его для нее едва ли не святой, лучший, надежный, правильный. Хороший мальчик, который не сдохнет в этом мире. Который всегда прорвется. Её защитит. От него защитит. От всего на этом свете. Просто сука. Да, Томоэ, ты сука. И похер, что там было в их общем прошлом. Что он должен и не должен хотеть или делать. Это ведь Лис виноват в том, что ему грудь дерет, раздрабливает бессловесным и бессознательным — чувствами, эмоциями, всем тем, с чем жить ему совсем и не надобно. Это он. Только он. Томоэ.

Акура сплевывает, рот рукавом трет и усмехается криво на свой манер, ощущая всей шкурой чужие глаза на себе. Братец его легок на помине. Выследил своими огнями, вынюхал, следом как ищейка приперся не давая покоя. Стоит молча за его спиной выжидая чего? Объяснений видимо? Молчаливый, задумчивый. Акура вроде и не хочет замечать всего этого, но все равно делает, чуть поворачивая в его сторону голову. Неизбежность такая, что аж смешно над собой становится. О! Пусть Томоэ в только пикнет что-нибудь в его адрес, пусть только заикнется, он покроет его самыми смачными и отборными матами. Его жизнь ведь все больше какая-то хуйня. Так пусть и не мешает прозябать в ней с концами, до самого победного финала, фатального и обреченного.

Но только Лис словно так же играет в молчанку, как и Акура. Да они оба в этом деле даже очень хорошие мастаки, успешные, нервы друг другу удачно всегда треплют. И все, что в Томоэ сейчас вызывает названный Брат — это все то же желание ударить. Встряхнув его со всей присущей демоническому естеству силой, чтобы тот наконец очухался, и вразумел, чтоб мозги его на место встали. Веря, что тот вот-вот уже, и скоро перебесится и все станет на свои места. Что Акура остынет, вспомнит, что он все-таки его друг, что ведь дорог ему, как никто другой в этой жизни. И что шли они по всем дорогам всегда вместе плечом к плечу.

— Акура, нам надо поговорить.

— На хер иди, я все сказал тебе. — Голос Огненного демона холоден и сух.

— Акура…

— Еще слово скажешь, и я тебя за секунду выпотрошу наизнанку, понял? — Акура выплевывает слова, словно яд с губ. Да, смотри, любуйся, узнавай. Я — подонок. Я — тварь. Я — зверь. Неблагодарный, лишенный человеческих понятий, живущий по волчьим законам волчьего мира. Нравится? Нравится?! У Акуры бьет в висках и гудит голова, ударяет в самую подкорку мозга, звезды пляшут перед глазами. — Когтями пройдусь горизонтально насквозь. — цедит демон хлесткими звуками. Что ж ведь если окружающие так хотят видеть его зверем, то он им будет. И будет этим наслаждаться, упиваться. И Томоэ заслуживает этого как никто другой.

— Я еще надеялся, что все не закончится вот так вот.

И повисает оглушающая тишина. Акура не говорит больше ни слова. То ли вид делает, что не услышал, то ли демонстрирует свое пренебрежение, откровенное безразличие. И Лис давит вырывающийся наружу гольный выдох. На его памяти столь серьезно они ругаются впервые, да так, что доходит до молчания, до избегания, до чистого листа памяти и тишины. И ведут они себя так, потому что в первый раз все то, что случилось, принимает такие страшные, такие человеческие обороты, так тасует их отношения, выворачивая все наизнанку.

Томоэ злится еще сильнее, нарочно черепицу на крыше ногой до хруста продавливая, но Брат его названный даже не оборачивается на звук треска, сидит, уставился глазами в одну точку сгорбив спину, словно там важность какая, незаменимая и главная для него. И это раздражает все больше. Каждое его действие или недействие, каждое процеженное, выдавленное слово, каждый взгляд или не взгляд, вся эта ситуацуия — все это бесит до тряски рук. Херовая патетика, и он, наивный такой, еще поговорить хотел, прийти хоть к какому-то консенсусу. А Акура просто спрыгивает с этой высокой крыши вниз, беззвучной, легкой поступью приземляясь на красную землю под собой, намеренно теряясь за секунды своей фигурой, средь мельтешащей толпы, так быстро переставляя ноги.

И мир мигает вокруг него тысячами огней, яркими, пестрыми, такими помпезными, что вызывает рябь в глазах Лиса, провожающего Брата взглядом. Томоэ смотрит на него, изучает словно в последний раз. Он ведь не дурак и не идиот. Порой конечно тоже такой грубый, прямой, топорный. Но конечно и многое понимает. Он ведь знает, как Акура всегда смотрел на нее, знает, что Брат его не из тех, кто так просто отпускает. Но только думал — блажь, ерунда, воспаленное сознание. А вот сейчас видит — нет, правда это. Незримая и удивительная правда, перепутье миров. Надо же, оказываются они похожи еще больше, чем он вообще мог догадываться, думать. И есть лишь единственная женщина меж ними, что стала нужна одна на двоих.

Когда Лис все же возвращается обратно к своему дому, ставит ногу на первую ступень высокого крыльца с резными колоннами по обе стороны, то голову его по прежнему одолевают думы и мысли. Он распахивает дверь седзе легко и практически бесшумно. Мужчина делает широкие шаги в глубь помещения и сразу замечает её фигурку за котацу. Тонкую, хрупкую, с зажатым меж пальцами небольшим томиком. И Нобару сразу поднимает голову. Словно увидела, словно почувствовала его. И книга тут же с хлестким звуком захлопнута.

— Томоэ… — роняет девушка. И ему не нужно больше слов. В звуках его имени заключено все. Мужчина понимает. И её беспокойство его отсутствием, её опасения и страхи грядущего будущего.

— Я уж думал застать тебя спящей, — качает он головой и подходит к ней, садится рядом с Нобару. И она — в своей светло-голубой, легкой юкате, с рукавами длинными — сразу крепко обнимает его за шею, вся вытягиваясь ему на встречу, точно струнка. И Томоэ с легкой полуулыбкой запускает свои когтистые пальцы в ее пряные, уже высохшие локоны. Пока Нобару лишь тихо вздыхает, и взгляд ее зеленых глаз рассеянно скользит по обстановке их спальни. По книгам, что призывно сияют своими золочеными корешками на полках, в свете уже горящих фонарей и лучах закатного солнца, заглядывающих в окно.

— Я так виновата перед тобой, — шепчет Нобару. — Виновата в том, что оказалась меж вами.

— Глупая, — отзывается Лис.

— Пусть меня накажут за это Боги — продолжает девушка, облизывая свои губы, — за наивность, за глупость, за дурость. — И так яростно вдыхает воздух.

— Нобару…

— Нет, — она вскидывает голову, и Томоэ видит, как в ее глазах блестят слезы. — Скажи, как я могу исправить все? — её голос блекнет. И кажется сейчас девушка ему такой тонкой, бледной, поникшей, почти бескровной.

— Нобару… — успокаивает ее Лис и проводит рукой раскрытой по лицу девушки. Голос у него ласкающий. Его палец чертит ее ушную раковину, цепляет волосы за нее. — У Акуры всегда был взрывной характер. — продолжает мужчина, стараясь успокоить и отвлечь её, — И бок о бок мы прошли через очень многое. А в последний раз, когда мы с ним не поладили, перед уходом, он спалил мне на прошлом доме крышу. Так что можно считать, что сейчас он даже милостиво сдержался. — И Нобару на такие слова все же тихо улыбается, опуская голову на мужское плечо. Глаза её закрыты, но рот растягивается в едва заметной улыбке.

И мужчина кладет свой подбородок острый на ее светлую макушку, отпуская понемногу свои тягостные мысли, перебирая ее волосы. И думы его постепенно, невольно начинают течь по совсем иной колие. Вращаться по кругу неразгаданной тайны миров. Человек и демон. Ведь действительно, как они только пришли ко всему этому? Вместе и обоюдно. Пусть не сразу, пусть робко, пусть были трудности и её слезы, недопонимания, упреки, ошибки. И Лис совершенно точно, до сих пор и сам толком не знает ответа. На то, как же так вышло и получилось, что эта девушка, насильно похищенная им и унесенная, разглядела в нем много больше, чем все остальные люди? Перестав постепенно бояться и прятаться за маской своей колкости и грубости, как-то сложилось по первости. И теперь не пугается ни его сущности и внешности ёкая, ни катаны за поясом, ни пляски синевы огня в ладони — ее не пугает ничто в нем. И Томоэ словно до сих пор помнит то оцепенение, которым сковало его тело, когда она едва коснулась своей рукой лица его в их первый совместный вечер, смахивая волосы, глядя такими обеспокоенными глазами. А губы её были мягкими, влажными, теплыми. Девушка тогда сразу так сильно зарделась, растерялась пряча глаза свои. И наверное, именно в ту ночь он понял. Что она действительно должна стать его. Во всех смыслах и выражениях этого слова.