Он целует ее бесстыдно, прижимая к стволу дерева, сдавливая, вжимаясь в ее рот, пытаясь заставить ее самой приоткрыть губы. Целуя ее так горячо, страстно, мягко, ласково, словно вкладывая все, что чувствует в этот момент. И боль, и кровь, и жестокость, и что-то еще, такое столь непривычно светлое в груди. Целуя её так что она всенепременно растает, и он ощутит всю волнительную сладость и жар ее рта. Но вместо этого Нобару точно свирепеет, ужом изворачиваясь в мужских объятиях, кусая мужчину за нижнюю губу. До карминовых капель, впивается в него так, что Акура даже вынужденно отрывается от нее с шипением. Лишь теперь замечая проступившие слезы на ее глазах.

Взгляд девушки темнеет. И пощечина такая, что у Акуры даже резко дергается голова, ладонь вибрирует, отдает пульсацией, притоком крови.

— Не смей так поступать со мной и Томоэ, — вдруг выдает Нобару, и голос ее звучит на грани истерики и злости. Глаза блестят соленой поволокой. И чего в нем больше Акура даже разобрать не может: то ли обиды и женских эмоций, то ли чего-то лютого и страшного, явно позаимствованного из его арсенала. И Акура почему-то тихо хмыкает. Так иронично, почти зло и совсем чуть горько.

— Почему он, а не я, Нобару? Чем я хуже?

— Я ведь все помню. Прекрасно помню, как горели твои глаза, когда ты бил меня. Как срывал одежду, когда едва не изнасиловал. — Она выплевывает эти слова ему в лицо. А мужчину они обезоруживают. Ведь он в сущности более всего на свете, опасается ей по своей неоторожности, причинить хоть каплю вреда. Столько раз практически за самую шкирку, в последний момент вырывающий ее из пасти смерти. — Никогда более не касайся меня.

— Что? — Глупо повторяет он.

Но Нобару подбирает юбки и стрелой кидается обратно к дому. Сердце ее колотится, губы жжет и становится так противно. Так тошно и больно в груди. А Акура молча смотрит ей в след, моргает. Все пытаясь осознать. Слова, сказанные с такой странной, даже страшной интонацией, все бьются в его мозгу. И черное чувство патокой разливается где-то внутри. Мужчина и сам не понимает, отчего в нем вновь начинают бурлить мрачные эмоции. То ли от осознания собственной вины перед ней, то ли от агрессии в отношении её отказа когда он раскрылся перед ней, нараспашку обнажив душу, то ли от своего бессилия что либо изменить переписав прошлое. И Внезапно Акура вдруг приходит к простому пониманию.

Он не сможет безразлично относиться к этой девушке. Капкан захлопнулся на шее, лязгнув зубами.

И все поменялось. Раз и навсегда.

Он признался ей в своих чувствах, она отказала.

========== Выбор ==========

Кажется, Тоши лишь все более начинает ненавидеть себя. Питать такую лютую неприязнь, что ей хочется выкорчевать собственное сердце, достать его из грудной клетки и посмотреть, как оно трепыхается в ладони, работает словно насос. Бьется. Сжимается и разжимается. Все такое багряное, в крови, орошающей руки, такой же яркой как его волосы. И ей кажется, что именно так будет правильно. Ведь вместе с сердцем вытечет и вся душа из тела. Ломаная, вывернутая, разбитая. Именно так ощущает себя девушка последующие несколько дней.

— Что? …

У Юко был такой растерянный голос, когда та все обо всем прознала, она тогда едва сдержала брови, ползущие вверх, когда Тоши призналась ей со слезами на глазах. У девушки даже плечи под её взглядом плечи скукожились, белые фаланги впились в дерево гребня резного для волос, и вся фигура её тогда так напряглась, словно ожидая какого-то ярого удара.

— Тоши, как ты могла?

Теперь слова Юко словно тоньше, чуть выше на пару октав, точно прерывистее. Сестрица её явно занервничала. Она ведь верила, считала, что сможет так ладно свести их, успокоив сердца обоим. Ведь девочка эта его действительно его любила, но так глупо и искренне вдруг поверила в то, что никогда не сможет заинтересовать, решившись урвать одной ночью все то, о чем могла мечтала. Ему это не надо — последнее, что сказала Тоши в то утро. А потом у нее вновь заблестели глаза, дыхание осипло. И она так рьяно вцепилась в платье Юко, когда та обняла её.

И спать ложиться стало страшно. Потому что теперь ей снится только он. Это как морок, наваждение. Словно она сходит с ума. И во сне Акура всегда доводит дело до конца. Оказывается внутри нее так глубоко, так сильно, так сладко, сминает своим ртом её губы. И Тоши просыпается в поту. Весь лоб у нее влажный, по виску бегут капли пота. Они же застывают на шее и ключицах. Грудь под тонкой тканью ночной юкаты поднимается и опадает, а между ног томительно ноет, и Тоши в бессилии бьет кулаком по подушке. Потом еще раз, и еще. Тихо, но как можно ожесточеннее, представляя, что на месте наволочки лицо Огненного демона.

Он мучает ее, точно проник острыми спицами глубоко в сознание. И от этого хочется рычать. Видимо вот такая она — любовь ёкаев, та самая, от которой не спрятаться, не убежать. Которая везде найдет и нагонит. Бесценный дар, и вечное проклятье рода.

Реального же Акуру-оу девушка старательно избегает. Да и он, надо признать, не ищет встречи с ней, еще ни разу не появлялся. Но Тоши всегда ходит с опаской, нервно озирается по сторонам. Это даже заметила её наставница Макото и, конечно же, поинтересовалась, все ли у её ученицы хорошо. Девушка лишь кивнула. С ней все хорошо. Это просто сознание играет в дурные игры. На самом деле, это гормоны, возраст юности. Наверное, это нормально и все обязательно пройдет. Тоши вновь и вновь пытается убедить себя в этом, но раз за разом, просыпаясь ночью и все так же ощущая его бесплотные объятия на своей коже.

Ей даже начинает приходить в голову, что она наверное стала просто зациклена на сексе? Может в этом все дело? Но только все это абсурд. Она не из рода потаскух и шлюх, раздвигающих ноги. Но и так жить нельзя. Это не только тело, это сознание, мозг. Это пугающая необходимость в нем. Ей просто необходимо вытравить его из своего сердца, своей души. Хотя бы просто не думать постоянно о том, что произошло, как повела себя, на что решилась. Тем более ведь знает, что ему нет до нее никакого дела. И никогда не будет, правы были сестрицы, когда над ней смеялись. А она — дура такая, все верила, все мечтала, грела свои грезы никого не слушая. И вот на душе её теперь так паршиво и тошно. И пора уже подавить в душе это гадливое чувство, которое все шепчет и шепчет ей об одном.

— Я чувствую себя паршиво, — говорит ей Юко, зажимая меж пальцами тонкую резную кисеру, когда Тоши стоит, подперев стену на том же месте, их теперь все более частых встреч. Трется своим плечом о её плечо. Вглядываясь в зарево заката. Девушка было поначалу даже боялась, что сестрица её непременно закатит глаза, осудит, может даже станет кричать осыпая ей порочными ругательствами блудницы, но вместе всего этого, та лишь одарила её печальным взглядом с жалостью.

— Ты много куришь.

— Ага, приходится. Это успокаивает.

И снова тишина. С Юко вообще оказывается легко молчать. С ней, в этой тишине комфортно и естественно. С другими девушками её возраста всегда надо говорить и обмениваться улыбками. Быть живой и искренней. Обсуждать простые человеческие вопросы. Вот только Тоши чувствует, что становится уже не такая, как меняется, все более разочаровываясь в своей судьбе и жизни без выбора, в этом месте. Еще чуть-чуть и станет такой же, как Акура-оу. Такой же отвратительной, ядовитой, циничной, невозможной.

— Хочешь? — вдруг вновь спрашивает её Юко, протягивая девушке дымящуюся кисеру. И та впервые не отказывается.

Тоши признаться никогда раньше не курила. Даже не пробовала. И горчащий дым табака сразу обжигает ей горло, попадает в носоглотку, заставляя девушку в момент начать заходится долгим, сухим кашлем, словно скребущим со стенок слизистой глотки весь пепел и весь смрад. Так, что у нее теперь дрожат губы и трясется рука.

— Ты совсем не умеешь курить, — заявляет Юко отбирая у брюнетки сигарету. — Учись. Это нравится многим мужчинам.

— Я не хочу так жить. — следует комментарий от Тоши, и Юко косит на нее глаза.