И тогда мужчина сдается, поднимаясь со своего места.
— Нобару, — шепчет Акура, ладони жаркие опуская на ее бедра, заставляя широко развести ноги, пустить его меж ними, чтобы дать почувствовать сквозь ткань жар его плоти. Заставляя ощутить пульсацию крови во всем теле, каждую мужскую мышцу. — Зачем ты распаляешь меня? Зачем пришла сюда? — и тут же резко и сильно прижимает ее к себе рывком, сдавливая, не думая о том, как сминается ее белая кожа под его натиском. — Ходить ведь потом не сможешь нормально. Оно тебе надо, а? — Мягкий поцелуй на контрасте, губами ловя бьющуюся жилку на шее. И в голову ударяет то, как это сладко и так запретно для него.
Нобару выдыхает рвано, почти ломано. Вскрикивает. Тонко, хрипло. Когда губы его изучают, ласкают, шепчут, острые зубы прикусывают кожу оставляя свой след. А руки сжимают мягкие полушария груди, мнут, забирая полностью, пока они не отзываются болезненным звоном, и девочка до боли не прогибается в пояснице к нему. Такая сладкая, такая мягкая, такая податливая. Нобару лишь шею свою вытягивает, запрокидывая голову, подставляясь под его язык. Веки дрожат, ресницы трепещут. Ненормальная. Сумасшедшая. Безумная. Именно так и думает Акура, когда вдруг она обнимает его, обхватывая поясницу ногами, подается вперед так призывно. И эти тонкие ручонки на его плечах, и эти частые вдохи и выдохи на его ухо изо рта полуоткрыто — теплые, сбитые. И он точно срывается в конец, подхватывая девичью фигуру, прижимая к себе еще более тесно и плотно, наконец накрывая ее рот своим. Ладони его совершенно по-хозяйски считают женские позвонки, проходятся по всей линии спины, сжимают до новой боли ягодицы. Все так же не отрываясь от женского рта, от этого юркого горячего язычка, от влажной и мокрой полости, пока она издает какието сладкие, нечленораздельные звуки. Пока ей не хватает воздуха, когда он хватает ее за лицо обеими руками, глубже проталкивает язык в ее рот. Целуя с таким рвением, словно дорвался, словно клеймит и клеймит, запечатывая, забирая свое.
Акуре хватает всего одного движения потянуть Нобару на себя, чтобы опустить девочку нетвердыми ногами на пол, заставив развернуться к нему спиной. Вдавив ее позвоночник в собственную грудь, подбородком на ее шею, позволив медовым волосам её забиться в его ноздри, мешать вдыхать, чтобы он и дальше дышал лишь ею одной.
— Не говори потом, что я не предупреждал тебя.
Пальцы его грубо задирают юбку её платья, оголяя кожу. И кажется в этот момент она пугается, шугаясь куда-то в сторону. Но мужчина лишь сильнее давит на ее тело, ладонью меж лопаток, прижимая грудью к высокому резному столу, заставляя прогнуться перед ним вперед. Нет. Ты сама предложила. Помнишь? Нобару отталкивается снова, взбрыкнуть пытаясь. Так ей не нравится. И Акура наваливается на нее сильнее, не давая и сдвинуться с места, на темных губах играет легкая усмешка. Рука его спешно тянется к пряжке ремня на брюках, расстегивая ремень. Пальцы касаются ягодичной складки, проходят по трепещущей коже находя вход в ее тело, заставляя замереть. И у Нобару сразу вздрагивают спина и плечи, линия меж лопаток такая напряженная, дыхание частое. Но девчонка там, внизу, горячая и теплая, возбужденная — да, он чувствует на своих пальцах её влагу. Акура хрипло усмехается, нет, пусть тут не кичится перед ним, не строит из себя недотрогу.
Он проникает в нее одним толчком, сразу глубоко, до самого конца, так быстро, плотно и тесно, загоняя себя в ее податливую плоть с такой силой. Что она аж вскрикивает, выгибаясь еще сильнее. А Акура зубы сцепляет, привыкая к тому, как крепко в момент обхватывают его женские мышцы, чуть покачивает бедрами. И Нобару снова дергается от него с тихим шипением. Ладно. Хватит. Она ведь не хочет так. Не привыкла. Демон обнимает ее рукой за талию, крепко и надежно, тянет хрупкое тело на себя, заставляя прижаться к его груди. Одежда чертовски мешает, набивается в один ком, и волосы её все растрепались, лезут ему в лицо. Акура рваными движениями убирает длинные пряди с женских плеч и встречает горящий взгляд, когда девушка поворачивает голову. Глазищи у Нобару красные, такие обвиняющие, впиваются в него. Ну вот, кажется он все-таки сделал ей больно, а ведь предупреждал же.
— Впредь никогда больше не показывай мне свой характер. И не играй со мной в эти игры.
Мужчина чуть склоняется, прикусывает бьющуюся жилку на выгнутой шее, чувствуя, как она дрожит, и он крепче обхватывает ее руками, кусает за мочку уха, ведет влажным языком по пылающей коже. Стягивая с женских плеч одежду, заставляя юкату провиснуть меж их телами на еще подвязанном поясе. И ладони его широкие сразу грудь её накрывают, сжимают, катают меж пальцев и снова сжимают. У Нобару она небольшая, но аккуратная, полная, литая, и так хорошо ложится в его руку. Акура делает мягкое движение бедрами вперед, и тонкая фигура в его руках изгибается сильнее. Ладони ее накрывают его руки.
Он толкается в нее глухо и медленно, аккуратно, неспешно и неторопливо, заставляя чаще дышать, откидывать голову ему на плечо, что-то нечленораздельно повторять. Шептать. Такая мокрая, нежная, раскрасневшаяся, влажная, терпкая, желанная. И вся эта ткань меж ними так сильно мешает. Акура выскальзывает из нее мягко, ощущая, как болезненно пульсирует член, как она нехотя отпускает его с тихим недовольством. Мужчина усмехается, снимает через голову лишнюю одежду, а потом отправляет вниз, на пол, и брюки с широкой блестящей пряжкой ремня туда же.
Платье с женского тела он стягивает нарочито долго, развязывает неспешно пояс на талии, лижет ее шею, наблюдая, как девочка его елозит перед ним, как сама вжимается бедрами в его пах. Как мучительный жар разъедает все ее тело, когда рука его ныряет ей между ног, когда пальцы раздвигают складки. Сладкие, сочные. Такая мокрая, просто насквозь мокрая. Да это двинуться же можно. Акура чувствует, как его фаланги обхватывает томительная нега, когда он проталкивает их вперед, давит, двигает в ней, снова давит, и снова двигает. Нобару дышит шумно, грудная клетка вздымается и опадает. И бедрами она ведет, будто сама на его руку наседает. Просит и жаждет, так сильно хочет, что у мужчины практически срывает крышу, когда она вдруг так громко вскрикивает.
Демон разворачивает её быстро вновь лицом к себе, чуть приподнимает усаживая обратно. Разводит её ноги, и немедленно проникает внутрь, едва удерживая себя, чтобы не сорваться выпустив зверя. Горячие, трепещущие мышцы обхватывают его плоть тут же, и он утопает в её мякоти, жаре и смазке. Из горла Нобару рвется громкий стон, руки вцепляются в его плечи. Мужчина тянет мягкое и хрупкое тело на себя ближе. Обхватывает ее лицо своими ладонями, и видит глаза. Ошалелые, большие, слишком огромные такие пьянительные. Их рты сталкиваются. И Акура дуреет. От запаха ее кожи, от вкуса ее слюны, от этих тихих, осторожных стонов и неразборчивого шепота, от того, какая она горячая и чувственная. От того, как чутко реагирует на каждое движение, и дрожит, и гнется. Боги, ему впервые не хочется просто отыметь. Лишь хочется, чтобы она продолжала быть такой же разгоряченной и безумно красивой в этой неприкрытой естественности и дальше, как можно дольше, рядом с ним. Только с ним. Он сжимает ее сильно, оставляет отметины пальцев на бедрах и спине. Нобару изгибается в его объятиях, вытягивает свою длинную шею, цепляется за плечи тонкими фалангами, путаясь пальцами в его волосах. Движения мучительные, тягучие, вязкие — болезненное трение двух тел. Глухие толчки, едва слышные стоны и шумное дыхание.
Всполохи искр стынут перед ее глазами. И с каждым движением тянущее чувство внизу живота лишь еще более нарастает, затмевая разум. И когда Нобару уже кажется, что она больше не выдержит, что тело ее вот-вот разнесется на миллион осколков, наступает финал, тот самый пик, когда перед глазами лишь свет. Акура изливается в её разгоряченное нутро. И девушка замирает, справляясь с дыханием, не размыкая рук с его плеч. Волосы ее спутались в конец, липнут к шее, лицу, груди и спине, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт и дыхание толчками из него. Пальцы ее все еще подрагивают. Нобару поднимает к нему взгляд, смотрит с улыбкой и тянется вновь к его рту, не позволяя отстраниться.
