***

Она приходит в себя с зудящей головой. Едва размыкает слипшееся веки, сглатывает сухой ком в горле. Нобару дергается пытаясь приподняться, одно простое движение и что-то гремит, тяжелое, не ясное. Да, первыми в ее скособоченный, двинутый мир приходят звуки. Они приходят неспешно, едва заметно, постепенно, накрывая с головой, а потом резко врываясь набатом. Нобару ведет подбородком, щурит глаза. Противный, долбящий зуд в голове не проходит. Он только лишь меняет место, бьет по вискам, давит. Нобару упирается ладонями в землю холодную под собой, вспоминая что было последнее. Как встретила некое подобие зверя, а затем мир точно поблек в ее сознании. И вот теперь она здесь.

Второе, чем наполняется ее мир — это ощущения. Ощущение железа на запястьях и еще ощущение чего-то липкого на шее, где-то там, под воротом одежды, застывшего в складках кожи. Обычно так липнет мед, смола или кровь. И вряд ли это дар пчел, или сок деревьев лесных. Это её кровь, возможно из головы, быть может ударилась, когда падала потеряв сознание или что другое. Нобару снова пытается двинуться. Железо не дает, держит руки, лишая возможности выпрямиться, встать. И сталь такая прочная, крепкая, натирает кожу при каждом движении, елозит вверх и вниз, сдирая тонкий покров, точно до мяса желая дорваться.

А после звуков и тактильных ощущений чувств приходит зрение. Оно приходит не сразу, лишь постепенно, будто пленку пелены с глаз снимают. Тянут ее и тянут, обнажая дюйм за дюймом. Нобару снова пытается пошевелиться, чуть двигает головой. Болит. Болит все так же, если не сильнее. Перед глазами — размытое серое марево. Камень и прямые линии света откуда-то сверху. И чьи-то фигуры напротив, в вдалеке. Но вот линии четче, камень явнее, и девушка понимает, что это просто внутренняя кладка дома. Скорее всего, подвал. Потому что запах, наполняющий нос, отдает влажным мхом и сырым камнем. Нобару смаргивает несколько раз в попытке сфокусировать взгляд и, наконец, различает и цепи с легким слоем ржавчины на своих руках, и две фигуры перед ней.

На расстоянии около пары шагов стоит тот самый болотный ёкай и женщина стоит, сложив руки на груди. Ее темные волосы блестят сальным блеском в падающем сверху скудном свете. И глаза её — черны, непроглядны, смотрят с ожиданием. Дорогое платье на ней и блеск украшений. Акеми. Точно она, Нобару в этом сейчас почти уверена, когда смотрит на нее, задрав свою гудящую голову вверх.

— Ты сказал, что она очнулась, — и быстрый кивок в сторону Нобару. Акеми находится все там же, едва переступив порог массивной двери, закрытой за ее спиной. Руки в замке, и пальцами по предплечью перестукивает, выдавая свое волнение от всей этой шаткой ситуации вокруг. Она не глупая, вовсе нет, не лишенная женской мудрости прожитых лет. Один опрометчивый шаг с ее стороны и Лис, прознавший об этой, не случайной встрече, заставит заплатить не мало.

— Так и есть, Госпожа, — сразу отзывается прислужник, словам своей хозяйки. В отличие от нее, церемониться со своей пленницей он явно не намерен. Екай делает два быстрых шага к девушке, заходит за спину и дергает ее за волосы, заставляя изогнуть шею под неестественным углом, подставляя лицо скудному свету. Нобару же лишь сцепляет зубы со слабым шипением боли, поддаваясь точно кукла безвольная. И глазами пристально на женщину перед собой глядит.

— Освободи ее… — вдруг изрекает Акеми, делая легкий взмах рукой. Заставляя слугу своего оторопеть от такой короткой фразы.

— Но как же, Госпожа, — сию секунду возражать начинает он, ослабляя хватку пальцев на волосах девчонки. — Она же…

—…она всего лишь человек. — быстро заканчивает за него женщина оброненную фразу. И существо это ярится, но железо с глухим звоном все же падает в девичьих рук. Нобару ладонями сразу запястья покрасневшие трет, успокаивает кожу и снова глаза большие на женщину вскидывает, вперивает в нее свой взгляд.

— Больно? — Акеми оказывается близко одним плавным движением, почти воздушным. Опускается рядом, руку тянет, заглядывает прямо в глаза, глядящих на нее с опаской. Платье на ней такое же легкое и тонкое, юбки длинные, пестрые, стелются в след. И голос такой мягкий, столь приятный для слуха. Но не добрый, вовсе нет, есть что-то в нем иное, так латентно и ловко запрятанное где-то в глубине. Ладонь ее руки ложится на предплечье и Нобару сразу в сторону, ползет чуть назад, смотрит волком диким.

— Не бойся, я не кусаюсь, — Акеми смеется, улыбка у нее теплая, почти ласковая, она клонит голову на бок и канзаши в ее волосах звенят тихим шорохом по такту движений. Нобару рассматривает ее ненароком, мазками беглыми, невольно сравнивая с собой. Прекрасная она все же, светлокожая, как и полагается женщине из высших кругов, такая тонкая и фарфоровая, будто статуэтка. Кистью писанная. Совершенная во всем, в каждом жесте. И нет у нее ни клыков, ни хвоста, глянешь так ненароком да и примешь за человека простого. Только глаза выдают, другие они, как и у Лиса, но цвета поздней осени. Акеми тянется ближе и ладонь ее таки подхватывает девушку под локоть, помогает выпрямиться, встать.

Нобару же едва держится на ногах, но руку свою все же одергивает, помощь не желая принимать, отмечая всю эту вежливость лишь, как напускную маску доброты. Ведь не спроста она оказалась здесь, совсем не спроста. И мир вновь идет кругом перед глазами, кажется снова размытым пятном, вынуждая ее прислониться плечом на стену холодную позади для большей опоры.

— Возможно, мне стоит извиниться за моего слугу, — снова подает голос Акеми, вновь скрещивая руки на груди, пряча кисти в широких рукавах одежды.

— Не нужно, — быстро изрекает Нобару, стараясь не потерять едва обретённое сознание, давя в зачатке чувство подступающей тошноты. Стараясь отвлечься от боли, что бьется роем в её голове, поднимается все выше и выше, разрастаясь до необъятных размеров. И темные пятна перед глазами большими мелькают то тут, то там.

— Ладно, — Акеми соглашается охотно, все с той же искусной улыбкой на лице, внимательно следя за каждым жестом девушки, — Ты понимаешь причину, по которой оказалась здесь?

А вот на этот вопрос Нобару отвечает не сразу. Сглатывает тихо. Причина конечно ясна, и может быть между ними только одна. — Томоэ.

— Верно, — отзывается её собеседница, и наматывает на палец спадающую темную прядь с головы, успокаивает нервы. Если этот разговор пройдет гладко, то она непременно получит свое. То, в чем так сильно нуждалась все это время. А значит, можно и постараться, можно и услужить, решив все полюбовно, тем более ей есть что предложить. — И ты знаешь кто я? — Нобару кивает кротко, отвечая этим немым жестом на её вопрос. — А вот я о тебе ничего не знаю, — продолжает Акеми дальше, давит гримасу сочувствия на лице. — Я видела тебя вчера, из-за чего ты так страдала? Из-за него?

— Нет, — Нобару отвечает так поспешно, что даже и сама не успевает толком понять врет ей или нет. Но разве не из-за Лиса? Разве не так? Или может от того, что надумала лишнего про него, про нее?

— Милая, — приторно-сладко обращается вновь Акеми к ней, так, что Нобару лишь с призрением кривит губы от подобного слова, воротит лицо в сторону от женской руки, что потянулась к ней. — Нобару, ты можешь не лгать мне, наверное ты хочешь вернуться к людям? Я могу помочь тебе в этом. — и девушка глядит с удивлением и даже чуть заметным замешательством. Уйти? Просто уйти с её легкой подачи? А ведь она бы согласилась, согласилась еще вчера, бежала бы прочь без оглядки.

— Нет, — на выдохе, едва слышно, — не нужно. — Нобару кидает короткий взгляд и видит, что рот у Акеми приоткрывается в удивлении, а в глазах — такая надежда на то, что слух ее подвел, что это не может не заставить задуматься. Она хочет вернуть его?

— Почему? Почему ты не хочешь возвратиться к себе подобным? — вновь так умело возвращая маску заботы на своей красивое лицо. — Неужто тебе может нравиться играть ту роль что тебе отведена? — произносит хозяйка дома, выразительно смотря и на свою «гостью». И взгляд её так мельтешит, не к такому раскладу была готова она, но и отступать ни как не намерена.