Она бродит уже так долго, что мысли путаться начинают, словно покрывалом их кутают, морок насылают, ясность ума затмевая. А может пересечь лес и вовсе невозможно, а книги лгут? И в нем так много первобытного, затаенного, опасного. И сейчас она это все так явственно видит. Нет, глупости это, детей малых пугать, что бы со двора не ходили. Нобару усмехается сама себе и таким думам. Но если идти только вперед крепко зажмурившись, да руками посильнее уши закрыть, что бы не слышать все то чего нет. Быть может тогда и кончится эта темная глушина, куда и свет лучей солнца просачивается с трудом. И шепот, шепот, шепот, гулом голосов окружает. Чужих, не ясных. А может зря она бежала без оглядки?

Обернувшись на всплески воды, Нобару видит реку, что тянется серебристой лентой, окруженная не высокими берегами по обе стороны. Не спуститься так просто. Знать, бежит та уже здесь давно. Она приседает рядом, на подвернувшуюся старую корягу, сжимает пальцы в кулак, наблюдая легкую дрожь и покалывания, не нужно думать о плохом, лучше отдохнуть и расслабиться, лесного, прохладного воздуха в легкие побольше набрать.

Нобару баламутит темную гладь речной воды, камни, что под ногами находит, кидает в нее. И этот всплеск отвлекает от общего гула, он резкий, прерывистый, нужный. Она вернется в чужой одежде, на следующий день. Вот о чем нужно побеспокоиться. Люди злословны, Нобару знает это не понаслышке. Никто не послушает, все решат за нее.

— Твои камушки тревожат мой покой, — и Нобару подскакивает на ноги, озираясь вертит головой, стараясь найти источник утробного, вкрадчивого женского тона, словно чьего-то глубокого шепота. — Посмотри вниз, человек, и узри.

И Нобару подчиняется, делая шаг вперед. Она всматривается в ровную и спокойную гладь темной, речной воды несколько долгих секунд. Сначала не видит ничего, но чуть позже водную толщу словно прорезают два огня. Ярких, охровых огня, они все приближающихся и приближающихся, наливаясь ярчайшим сиянием, так, что режет глаза. Нобару падает на спину, делая шаг назад, запинаясь о ту же корягу, а на поверхности показываются чья-то макушка. И она видит женщину, с темными волосами и такими же темными, как смоль глазами, не разглядеть в них ничего. Тело её стройное, тонкое, мокрые волосы льнут к белесой коже, липнут к лицу, скрывая его. Она смотрит на девушку вкрадчиво и пристально, не сводя этого странного, вязкого взгляда. И Нобару чудится, что воздух кругом тяжелеет, как уплотняется.

Она поднимается выше, так, что становятся видны её ногие плечи, головой ведет, осматривается. И взгляд её тяжелый и вязкий вновь возвращается на девушку, что побелев, все так же сидит на возвышенности перед ней.

— А тебя тревожит что-то, — молвит женщина тонким голосом, смотрит пристально, пробираясь в самую душу. Мысли читает, чувства, желания. — Помоги мне выбраться от сюда, и я помогу тебе, — добавляет она протягивая свою бледную руку, но лицо все не показывает.

И Нобару, опутанная странным наваждением, точно тайной магией обманутая, уже готова последовать её просьбе. Подползает ближе, подхватывая длинный рукав юкаты, наклоняется. Как в этот самый миг перед ней вспыхивает синее пламя. Словно разрушая все наваждения, что застилало разум. Нобару взграгивает одергивая руку, а шар обогнув её, точно осмотрев вдруг исчезает. Девушка встряхивается, приходя в себя. — Синим огонь ведь не бывает… — шепчет она тихо-тихо, широко распахивая глаза. Нечисть бесовская с ней играет не иначе. Путает. Обманывает. Лучше идти от сюда пока не поздно.

— Посмотри на меня! — вдруг кричит женщина и девчонку окатывает ледяной водой, тут же пропитывающей её одежду, волосы облепляют плечи, лицо и шею. И Нобару взвизгнула прикрываясь рукой. Туша гигантская, синего цвета чешуя, точно, как со змеиным хвостом, ловит на себе редкие блики солнца. Существо извивается всем телом, поднимаясь ввысь и обрушивается на девчонку, опутывая тугими кольцами. Руки, ноги вяжет. Душит её, гортанно хрипит, шипит. И теперь Нобару видит её звериную пасть, что раскрывается до невероятных размеров, полную острых клыков.

Нобару кричит настолько истошно, когда жуткая голова срывается с шеи, и взгляд остекленевших очей застывает на ней. Голова падает так быстро, и грузное змеиное тело давит на ребра лишая дыхания. И кровь густая теплая бесконечным сильным потоком растекается по грудной клетке, исторгаясь из звериного тела. Вязкая. Липкая. Красит одежду, клеит волосы. И чувство незыблемого страха безысходности стелет сознание. Трясет и колотит. И воздуха нет. Руки зажаты, не двигаются и не выбраться самой. Нобару вскидывает голову, судорожно с хрипом глотая кислород. Натянутая словно струна, тонкие пальцы в кулаки сжимает и чувствует, как сквозь фаланги просачивается рдяная горячая жижа. До агонии в сердце, до бешеного тока крови. Бормочет, кривится. Она так отчаянно извивается, рвясь к мнимой свободе, бьется в окружении железных змеиных колец.

Как слышит вдруг свое имя. И сильные руки отбрасывают мертвечье тело, высвобождая из этой ловушки. — Ты в своем ли уме? — рычит лис, и когтистые пальцы сцепляются на ткани одежды, хватая за ворот, рывком заставляя подняться на ноги. — На что ты надеешься? Чего хочешь добиться? — продолжает он, встряхивает её с такой силой, что голова словно у безвольной марионетки дергается вслед за телом.

— Там не осталось никого из тех кого ты знала, — дополняет казалось в тщетной попытке вразумить и видит, как она медленно все же поднимает взгляд.

— Это не правда, — Нобару тихо покачивает головой, давя ужас осознания, стараясь отрицать очевидное. Слепо отказываясь верить в услышанное. Взлохмаченная, бледная и измученная.

— Все сожжено до пепла, — говорит Лис уже тише, отмечая это опустошения в ней, то, как сгорбились плечи, как губы дрожат, — тебе просто не куда идти, — тыльной стороной ладони стирая еще не запекшийся карминовый развод на точеной женской скуле. — Это правда, Нобару.

— Нет, — отрицание её словно в никуда. Не для него, не для себя. И перед ним сейчас не та девчонка, чей живой смех заставлял замереть сердце. — Не правда, — словно выжженная изнутри тем же пламенем. С погасшим огнем задорной кипучей энергии.

— Не обманывайся, — настаивает, давит не отводя глаз от лица усеянного алыми росчерками. И она замолкает, надолго. Кажущаяся сейчас настолько непривычно слаба.

Он был готов совсем не к этому, когда спешил отыскать так, как никогда не спешил. Гонимый чуждым чувством внутренней тревоги. Готовый найти её с новым вызовом, брошенным ему в глупой, пылкой борьбе. Со вскинутой головой. В этой вечной игре, где он заведомо победитель. С легким привкусом опаски, что она всегда старалась так безуспешно скрыть. Словно с пониманием истины вскрылись все старые, зияющие раны укрытые годами. И теперь Лис корил себя за несдержанность слов, что обмолвился, открыв ей излишнюю правду. Стоило смолчать, как сделал это ранее, ведь изменить что-либо она не имела возможности ни тогда ни сейчас.

— Это все… — говорит Нобару тихо-тихо, — все из-за тебя, — еле ворочая языком, распухшим, давящим все звуки. — Они все умерли из за тебя, — и чувствует, как черная патока отравляющих эмоций медленно разливается внутри оглушая разум. — Ты виноват во всем, что случилось! Ты привел демонов! — наконец вскидывая голову, и крик её столь не похожий сейчас на человеческий, режущий лезвием барабанные перепонки, слишком тонок и высок.

— Нет не я, — выдыхает он в пустоту её отчуждения.

— Ненавижу, — вдруг слетает с женских губ.

И взгляд его выражает настолько противоречивое состояние, казалось не ясное даже для него самого. — Ненавижу, — повторяет Нобару все яростнее, тверже, с хриплым ужасом рыданий в горле. Рвется в его руках со всей доступной лютой силой, созревшей болью в её утлом теле. Преследуя лишь одну цель. Скинуть чужие ладони со своих плеч. И Лис отпускает, отступая на шаг. Он смотрит будто с неверием, брови светлые сводит, и губы его размыкаются силясь нашарить хоть какието слова, да только с них ничего не слетает. — Нобару, — наконец произносит демон её имя. И голос звучит настолько неестественно, стыло, отчужденно. Что и ему становится не по себе.