«Ко всей земле ревную я тебя…» Ко всей земле ревную я тебя, О мой отец, о Новый Илия, Уснуло море, наша страсть не штиль: Уже изрек пророчества Вефиль. Я страсть нездешнюю, как знамя над главой, Поднял высоко – сын и призрак твой. И если мой оставишь облик ты, От розы колкой отвратив персты, Жених воспримет облика черты, И облик твой, окутав сердца свет, Подарит мне любовь безбрежных лет, Во мгле обнимут двое пустоту: Ведь пустота есть Плоть, тебе не лгу, И ты, познав желанье Пустоты, Мне молвишь: «Ты уже не ты…», И крови причастишь меня Своей, Шепча любовно: «Новый Елисей…» «Сказав мне “усни, засыпай, о ученый”…» Сказав мне «усни, засыпай, о ученый», И молвив, что пестрые сны радужночерных Желаний Могут быть сладкими, как Патриарха «Осанна», Огненнонежные лу́ны янтарных бесстрастий, Никнувших в росы чаш упоительных Бога, — Исторгнув жало тоски, разъедающей душу, Дивной оливковой ветвью коснулся меня ты: Искусней ран, жесточайших и тихих, Острых и громких уколов Небесного Бога, Нежнонездешнежеланно задевшего сердце, Искр Его многовидных ответов, Скрывших обласканного в пучине, Илонетленного Нила, где ласточки тают, Йоту соклевывая святую Липкомедовых словес Белоснежного лика Юного МальчикоБога, Кем был я обласкан, Болью упившись горячки Любовной… Отчесокрытые черные тайны вбирая, Вернобезликим отцом был я обласкан: Икры в пляске покрылись венками… Мягкость любви застелила безбрежность галактик. Сердце теперь двояко единовидно стучит: «тук-тук». «Я с высей чистых ниспадаю вниз…» Я с высей чистых ниспадаю вниз, В Твои бесстрастные объятья, Боже, Но я – страданья капля, не Иблис. А Ты… как куст, что рос принять не может. Твои цветы, незримые для рос, Всё убегают от моих желаний Укануть в них, и ливнем бурных слез Сбежать с вершин в морскую глубь признаний. Я капля. Ты – бескрайний океан, Безвидный, что подобен Солнцу Ночью. Дай мир летящим в прах костям, Ведь плющ желанья сплелся с ними прочно. Слеза вне слез близка Твоим слезам. И кто останкам грешника поможет, — Руинам, балкам и сухим камням Когда-то плоти любящего, Боже? «Когда о любви к тебе думал и думал…» Когда о любви к тебе думал и думал, Я понял: любовь всего мира есть дудочка только, На ней же играет Сам Дух, через тень твою, трудно изречь, Слова подобрать и тот образ, что это опишет, Там ночь нависала весенняя, полная тайны, В тот миг я почувствовал – Небо Ночное сказало: «Мой Симеон, только Мой! Не дерзай познать это мыслью!» Я испугался величья глаголов нетленных, Боголюбовеявляющетонкотаинносиянных, Ревностнонепостижимосверхлюбовнопалящих, Исступленнокротчайших и сладкоуханных… «Прекрасен серп луны над головою…» Прекрасен серп луны над головою, Мы снова как-то встретились с тобою, Как лев пустынный зарычав во мгле, Ты сердце сына призывал к себе. А я, бежал, взволнованный от счастья, И я увидел: это ты отчасти… А ты расправил руки, как крыла Далекого бессмертного орла, И кистей воск согнув от жара неба, Ты воспорхнул туда, где смертный не был: И ты позвал меня к себе смиренно, И серп луны плыл к сердцу прикровенно, И севши, бедный, во ладью златую, Я плыл к тебе и все еще плыву я, Хоть прах мой ветры тайно разбросали На грудь отрогов, где мы отдыхали. «Взмахни крылами, пророк, упорхни мотыльком……» Взмахни крылами, пророк, упорхни мотыльком… Я услышу трепет крыл твоих, луна заплачет, Как перевернутая чаша неописуемой любви. Улыбнись, пророк, прости, что я подступил так близко К твоей тайне. Крылья тонки, как лучей волоски, и… Неведение мое о тебе, называющее себя «любовью». Я зрел полет твой, тихий, как «слабость» ума… Ты покинул ум, пророк, чтобы научить меня, Что Божественная любовь иная, чем Все мои отражения, кусочки янтаря в ладонях. Все раны сердца ты, возлетев, исцелил: Я видел, как летал мой отец, Стремясь к безвидной страсти высочайшей болезни. Болезнью зову цветонетленную Любовь, Которой меня учат твои опьяняющие движенья. «Мучительная Страсть, тихая Любовь…» Мучительная Страсть, тихая Любовь, Зажгла мои персты, что спали. И вот, Он явился к преступнику, Явился совершенно неявно, как Бог, явным Ветром Безветрия… Грешник пытался уклониться, но не смог! Смягчил он уста, не знавшие поцелуев уст, И вот я, Его тихий смертник, плача, ломаю калам, Но ты, послушник, в нежнейшем желаньи Не утешишь главу раненого льва, Чья лапа в ангельской деснице Почувствовала кольцо обручения, Мучительную страсть потери Его черных покровов, Его сладостных силков! Припади к моим губам в первый день моей смерти, И ты почувствуешь свободу раба, златокудрый брат, милый! Ты отпрянешь, свобода раба непереносима! Так я тщетно сжимал в объятьях древо |
