— Проследите, чтобы господин советник захлебнулся своей же кровью, о нападении в Карстовом лесу никто не должен узнать. Подготовьте всё тщательно, а потом избавьтесь от свидетелей. Мальчика вернуть в замок, — кинул король своим людям.

— Ваше Величество, — один из слуг, вошедших в зал обеспокоенно взглянул на короля, поклонился.

— Что случилось? — тут же спохватился Чонгук.

— Там господин наместник факел разжёг, не подпускает никого к усопшему, мы не можем ничего с ним сделать.

— Мин Юнги, — цокнул Чонгук. — Веди, — бросил слуге, тут же срываясь на быстрый шаг. Ещё этого больного здесь не хватало для полной картины.

***

Зачем жить, если его сердце не стучит, а глаза закрыты навечно? Зачем жить, если он больше не назовёт котёнком и не обнимет, не зацелует до горящих губ? Разве сердце будет биться, если на запястье только выжженная кожа, на которой когда-то были эмоции того, кто был дороже жизни, дороже всего на свете. «Должен был» уже не спасает, а сердце болит, невзирая ни на что. Юнги уже не видел ничего пред собой, его опухшие глаза отказывались смотреть на мир, в котором нет Хосока. Мин ощупывал пальцами грудь Хосока, пытаясь оживить сердце, будто бы это не он проткнул его острым лезвием меча. Но Чон молчал, не отвечал, не улыбался, не делал ничего. Кровь залила одежду обоих, но Юнги это не волновало, он всхлипывал, утирал глаза, размазывая чужую кровь по своим щекам.

Он хотел избавиться от бремя, а взамен получил зияющую в груди дыру, которую не залатать ничем. Его король мёртв. Хосок больше никогда… никогда не позволит Юнги быть вновь счастливым. Теперь он точно мог дать ответ на вопрос «нужно ли ему это?». Нет. Не нужно ничего, если рядом нет Хосока. Пускай бы он сидел в своей столице, не высовывался, изредка звал к себе Юнги, но нет. Ему нужна была война, жадность и желание быть единственным на континенте сыграли с ним злую шутку. Юнги оставалось лишь гладить его остывшую грудь, целовать посеревшее лицо.

И пускай бы он встал, отругал Юнги, даже избил. Но, в конце концов, он бы простил, прижал к себе, сказал, что Мин делает из него дурачка. Юнги бы посмеялся, а потом бы прильнул к тёплым, любимым губам и забылся бы. Но.

Холодный, отчуждённый и такой бесстрастный.

Когда слуги попытались оттащить Юнги от убитого, тот вырывался, кричал, даже размахивал мечом, а потом и вовсе зажёг факел, махая им, угрожая спалить и себя, и их.

Когда в покои Юнги, куда люди Мина перенесли Хосока, вошёл Чонгук, тот отдал факел слуге и упал на колени, цепляясь пальцами за плащ короля.

— Все вон, — просто сказал Чонгук.

— Ваше Величество, — голос Риона заставил Юнги громко всхлипнуть. — Господин Мин не в себе, не слушайте его, — его слащавый голосок раздражал. — Я его советник…

— Пошёл вон! — взревел Юнги из последних сил и умоляюще посмотрел на Чонгука.

— Дважды не повторяю, — прошипел Ким светло-русому юноше. Тот сию же минуту исчез, нервно хлопая дверью.

Мин зашёлся новой волной рыданий и склонил голову к полу, громко завывая. Как же больно: до одури, до поломанных костей и скорёженных ребер. Он был готов отдать всё на свете, чтобы возвратить время, не совершать самую глупую ошибку, не идти на контакт с Сокджином. Если бы он знал, что победа в конце окажется хорошо скрытым поражением — и не дёрнулся бы в сторону королевства Ким, не позволил бы Хосоку отстраниться, обнимал бы его вечность. Сказал бы, что любит.

— Пожалуйста, делай со мной всё, что захочешь, но позволь мне увезти его домой, он не должен быть здесь. Его место в королевстве Чон, — прошептал Юнги сорванным голосом. — Пожалуйста.

— Наместник Мин, — выдохнул Чонгук. Видно было, что ему даже находиться в помещении, наполненном до краёв отчаянием, не было приятно. — Ты предлагаешь мне отдать тебе того, из-за кого множество моих людей не вернулись домой? Ты в своём уме? — Чонгук презрительно взглянул на стоящего на коленях Юнги и подал ему руку. — Вставай, не разводи истерику.

Юнги поднялся на дрожащих ногах, а потом ухватился за плечи короля, впиваясь в его губы колючим поцелуем. Чонгук резко оттолкнул Юнги, стирая со своих губ чужую кровь.

— Ты чего творишь? — зарычал король, видя, как наместник осел на пол, но пополз в сторону кровати, на которой лежал Хосок.

— Только твои губы, — всхлипнул Юнги, хватаясь за руку Хосока. — Ты забрал с собой мою единственную надежду. Ты моя надежда, — он закричал, — ты, Хосок!

— Выметайся, Мин, — прошипел Чонгук, — я не знаю, что тебе пообещал Сокджин, но отныне ты будешь моим наместником. Ты сядешь на трон государства Чон, поэтому сделай так, чтобы я не пожалел, что не прикончил тебя сразу же.

— Отдай мне его тело, — сипло прошептал Юнги.

— Выметайся! — закричал Чонгук. — Если завтра увижу твоих людей в своём замке — казню всех без разбора. У тебя есть время до полуночи.

Чонгук постучал в дверь, двое вооружённых стражников тут же вошли, внимательно слушая указания.

— Отрубить ему голову, — он кивнул в сторону Хосока. — Её на пику, а тело сжечь. Сразу же.

Стражники поклонились, а Юнги зарылся пальцами в волосы. Слёз больше не было. Смысла жить — тоже. Он так и сидел на полу, пытаясь прийти в себя. Даже когда тела Чона на постели больше не было, он не двигался, не реагировал и не слышал ничего.

***

Тёплая чужая рука гладила. Когда Тэхён открыл глаза, первым, что он увидел, стало хмурое лицо Чонгука. Его губы растянулись в улыбке.

У него есть, ради кого жить.

***

Сокджин сжимал маленькую ладошку, но язык не поворачивался. Кровь застилала глаза, он лежал на холодной земле, пытаясь подняться, укрывал собой маленькое тельце, а собственное уже едва двигалось. Лязги тяжёлых мечей и крики воинов были где-то на заднем фоне, самой важной целью стала защита Бэкхёна. Он просчитался.

Он был готов умереть, и его последний вздох был заглушен криками чёрных воронов.

========== Epilogue ==========

Нет у мира начала, конца ему нет,

Мы уйдем навсегда — ни имен, ни примет.

Этот мир был до нас и вовеки пребудет,

После нас простоит еще тысячу лет.

Пять лет спустя

— Больно! — вскрикнул Тэхён, упираясь ладошками в чужую тяжело вздымающуюся грудь. — Кто тебя лечить будет, если меня сейчас здесь закусаешь? — он потёр своё плечо, чувствуя пальчиками следы зубов.

— Не пищи, — прохрипел Ким, хватаясь руками за смуглые бёдра, толкаясь глубже, целуя искусанными губами щёки и лоб лежащего под собой парня. — Я тебя всего съем.

— Да-ах, — простонал Тэ, закидывая голову назад, чувствуя лопатками прохладные простыни, поцелуи на своей шее и слабые укусы, от чего вся кожа покрывалась мурашками.

Тэхён обвил ногами его торс, в привычной манере прижался как можно ближе и провёл пальчиками по спине, слыша тихое рычание прямо в ушко. Раззадоривать зверя, заставлять его быть жёстким, а не носиться, словно со стеклянной куклой, стало любимым занятием господина лекаря Тэхёна. А Чонгук поддавался провокациям, позволял ему единственному вертеть собой, как Тэ только хотел. И ведь рычал, фыркал, но не мог злиться или обижать своего маленького, нежного мальчишку.

В девятнадцать Тэхён стал раскрывшимся цветком, чья кожа была словно шёлк, а чернильные волосы и медовые глаза остались такими же. Прекрасен, словно солнечное летнее утро, когда первые лучики солнца только легонько пригревали, купали в своём ненавязчивом тепле. Он был словно ветер — такой же недостижимый и ускользающий. И Чонгук чувствовал его в своих руках, но не мог поверить, что это не эфемерное видение, а настоящий человек. Тэхён стал самым прекрасным. Он носил длинные чёрные плащи, скрывая свою точёную фигуру, но Чонгук и с закрытыми глазами наощупь мог среди миллионов узнать своего мальчика.

Впервые Тэхён позволил Чонгуку преступить грань дозволенного в день, когда отмечалась третья годовщина победы над Чоном. Тогда, семнадцатилетний Тэхён впервые ощущал лопатками прохладу простыней, горячее тело короля, что навалилось на него сверху, прижимая его к постели, и боль. Но она не была постоянной, на смену ей всегда приходило наслаждение. Чонгук относился к нему, словно к нежному цветку, за которым нужен особый уход. Тэхён бы соврал, если бы сказал, что ему не нравилось это. Он был готов быть кем угодно, лишь бы король целовал, оставлял на теле следы своих рук и любил.