— Я люблю тебя, — впервые прозвучало в ту самую первую ночь. И Тэхён поверил. Он верил каждому слову короля, чувствовал, что тот никогда бы не соврал или сделал что-то против него. Мальчик любил своего повелителя, идеализировал его и закрывал глаза на явные недостатки. Любовь ведь не видит минусов.
— Я тоже люблю тебя, — прозвучало не сразу, Тэ до сих пор видел, как Чонгук иногда ходил в покои Чимина, которые тот не позволял трогать, и сидел там, напивался, а потом приходил к Тэхёну, ища утешение. И Тэ без раздумий открывал свои объятья, он понимал, что человек, с которым Чонгук вырос, навсегда останется в его сердце. Но он любил, поэтому был готов терпеть.
Ленивое воскресное утро, которое застало их в постели, текло плавно и медленно, а Чонгуку было всё мало. Он целовал, ловил рукой чужие запястья, играл и дразнил Тэхёна, прикусывая его кожу.
— Ты забыл какой сегодня день? — едва слышно выдохнул Тэ, наблюдая за пальцами короля, что выводили узоры на его рёбрах.
— Очередной глупый праздник? — хмыкнул Чонгук, поднимаясь с постели. — Сегодня должен прибыть новый повар, шварийцы прислали в честь заключения нового морского договора.
— Сегодня день рождения Бекхёна, — фыркнул Тэ, поднимаясь следом за королём. Он накинул на себя халат. Чонгук тут же повернулся к нему и ухватился пальцами за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза.
— Только без этого недовольства в голосе, я не забыл об этом, — он быстро поцеловал парня и подошёл к двери, веля слугам подготовить свою одежду.
— Вечно ты ворчишь, — прошептал Тэ, чуть выпячивая нижнюю губу, будучи не в силах скрыть недовольство. Он-то знал, что Чонгук наверняка забыл, что его племяннику сегодня исполнится десять лет. — Он скучает по тебе, у него никого не осталось, а единственный родной человек отгораживается от него документами и государственными делами. Я не могу заменить тебя, Чонгук.
— Тэхён, — строго ответил король, цокая, — я не могу смотреть на него. Когда его привезли в замок, а он был весь в крови Джина, я… — он тяжело сглотнул. — Мне стыдно смотреть в его глаза и врать ему, что это разбойники напали на сопровождение и карету. Я могу сколько угодно повторять, что мои люди просто вовремя подоспели и спасли его, но то, что случилось в Карстовом лесу только на моей совести. Так что не проси меня быть с ним, потому что…
Тэ приложил пальчик к губам Чонгука.
— Ты поступил так, как поступил бы любой король. Государственная измена. Господин советник знал, на что шёл, так что не вини себя. Ты очень добр, ведь если бы Бэкки узнал обо всём сейчас, он бы не вынес этой боли, — Тэ пригладил волосы короля, прочёсывая пальцами непослушные прядки.
— Тэхён, — тихо выдохнул Чонгук, прикрывая глаза. Когда в покои вошли слуги, внося одеяния короля, Тэ не убрал руку с его волос, чувствуя, что так надо.
— Я люблю тебя, Чонгук. Тебе не в чем винить себя, пускай всё останется в прошлом, пускай это будет последняя плохая глава. Начни всё с самого начала, дай Бэкки шанс очаровать себя. Я буду рядом с тобой, что бы ни случилось, как бы больно тебе ни было, я почувствую, — он показал на свою метку, — и горе, и радость. Раздели всё со мной, и я приму, не отпущу тебя.
Чонгук едва заметно кивнул и открыл глаза, улыбаясь.
— Ты моё солнце.
***
Юнги попивал вино, сидя на позолоченном троне. Это стало его любимым местом, а бокал крепкого вина в любое время суток украшало его скучное времяпровождение. Он занимался государственными делами, но уделял большую часть времени благотворительности, открыл несколько приютов для детей и матерей, коим некуда податься. Невольничьи рынки закрывались один за другим, но лучше от этого наместнику не становилось. Раз в полгода он покидал стены дворца Чон, чтобы самолично предстать пред Чонгуком, отчитываясь о своей деятельности, часто бывал в замке Мин, но нигде не чувствовал себя, как дома. Даже когда в силу вступили образовательные реформы, а первые библиотеки были возведены на местах борделей, он не испытывал чувства удовлетворения. Единственное — тоска. Не хватало тех острых ощущений, страха и человеческого тепла. Правитель Мин черствел с каждым днём, и ничего не могло уже развлечь его, отвлечь от всепоглощающего чувства вины. Боль пронизывала всё его естество, а единственными счастливыми мгновениями стали часы, проведённые перед гробницей Чон Хосока в усыпальнице. Она была пуста, ведь Чонгук сдержал своё слово — тело Хосока сожгли, а спустя несколько дней голову тоже. Люди боялись, что Дьявол восстанет из мёртвых, потому даже не смотрели в сторону его отрубленной головы, пускали различные слухи, а когда один за другим стали пропадать дети — потребовали сжечь дьявольское создание. Виновника в пропаже детей потом нашли, но слухи остались, а легенды о Дьяволе Чон Хосоке, которому было всегда мало — уже сложены. Они бродили по всему королевству, которое теперь занимало весь континент и было названо Чосоном. Чосон делился на три региона, которые остались неизменными: Ким, Чон и Мин. Прошлые границы были стёрты, а Чонгук при помощи Юнги устранял необразованность и варварство, присущие северянам.
Юнги в своей привычной манере уже с самого утра пил белое вино, почти не чувствуя его вкуса, когда в тронный зал влетел обеспокоенный Рион. Огоньки блестели в его глазах, а задорная улыбка раздражала наместника. Он сдержал слово, сделал его своим главным советником, но не смог пустить в свою постель, ведь она, так же, как и сердце, была навечно занята другим человеком. Неважно, что его не было в живых, он был в самом Юнги.
— Господин, — запыхавшийся советник пытался перевести дыхание, наскоро кланяясь. — Сенёндан пал, — это был самый крупный рынок рабов, с которым Юнги боролся весь прошлый год. Закрывать его сразу же нельзя было, так как тут же бы обрушились тонны недовольства купцов и работорговцев, но по одному точному удару по экономике рынка Юнги убивал его, душил финансы людей, которые торговали себе подобными и ужесточал условия покупки рабов.
В конце концов он пал. Юнги улыбнулся самыми уголками губ и поднял бокал вверх.
— Отлично, Рион, ты хорошо постарался.
Хотелось поделиться этим с Хосоком, и он тут же отставил вино в сторону и направился в королевскую усыпальницу, не внимая конвою слуг, что тут же последовал за ним. Одним жестом он запретил кому-либо беспокоить его и зашёл в своё святилище. Как всегда, здесь было мертвецки тихо и светло, ведь свет проникал сквозь большие окна.
— Я бы хотел посмотреть на твоё лицо, когда ты бы узнал, что твой любимый Сенёндан пал, — хрипло засмеялся Юнги. — Ты хотел, чтобы я вывел их из мрака, но ты так и никогда не узнаешь, Чон Хосок, что в твою честь названа одна из самых больших империй в мире. Чосон уже стала тем, что ты хотел — сильной и независимой. Чонгук думает, что он управляет всем, но ты оставил для меня лазейки, не так ли, милый друг? Знал бы ты, как сложно мне было уговорить его принять это название, но я был готов жертвовать всем, — его размеренный, хриплый голос отдавался эхом, а руки гладили холодный мрамор. — Я скоро приду к тебе, Хосок, ты больше не будешь один. Но смертей больше не будет, достаточно крови, хоть меня уже и не пустят в рай, я не хочу ещё больше пачкаться в этой грязи. Просто жди меня, я должен очистить империю от рабства, а потом я обязательно приду к тебе. Слышишь, я обещаю.
Его монолог прервал скрип больших дверей, а в следующую минуту в усыпальнице показалась молодая девушка. Она подошла к наместнику, и, поклонившись, опустилась перед ним на колени.
— Кто ты? — удивлённо спросил Мин, он уже было хотел разозлиться на то, что стражники пустили эту простолюдинку сюда, ведь он приказал оставить его одного.
— Меня зовут Риджин. Вы наверняка и не вспомните Чонина, но я живу только для того, чтобы поблагодарить вас, — уверенно сказала девушка.
— Чонин, — прошептал наместник, тут же вспоминая мальчишку, которого спас с эшафота, которому выкололи глаза. Хосок выколол.
— На мне была его метка, — она грустно улыбнулась. — Спасибо, что продлили его жизнь, что не позволили умереть тогда, на том деревянном помосте от руки ката. Я видела всё, вы, — она всхлипнула, — вы заслужили быть счастливым, господин. Вы сделали так много, ведь из-за церковной школы, которую вы ввели, я умею читать, — она вытирала слёзы подолом своей накидки.
