— Станешь достойной королевой — все будут стелиться перед тобой, а власти у тебя не меньше, чем у меня. И, да, ты не любишь меня, не забывай это.
С того времени королева уже не боялась своего супруга, она понимала, что она ему больше противна, чем интересна. Чонгук не отрицал этого, а потому с каждым днём Инсан получала всё больше власти, и улыбка расцветала на её губах, делая её любимицей подданных. Она использовала казну в своих целях, а будучи умной молодой женщиной, внимала словам Сокджина и занималась благотворительностью, принимала жён иностранных послов, с которыми королевство имело морские границы. Государственные дела королевства медленно, но уверенно ползли вверх, а значимость семьи Инсан давала Чонгуку поддержку большинства подданных. Он расширял порты и продолжал дело Намджуна, пытаясь улучшить образование: его до сих пор смущала суеверность и глупость деревенских жителей, поэтому он старался привнести свет в королевство путём, выбранным Намджуном. С каждым подписанным документом открывалось всё больше возможностей, а Сокджин неизменно стоял подле, но Чонгук часто замечал его возле покоев Намджуна, которые так и не решился занять. Глаза советника по-прежнему были заплаканными.
К двадцатилетию Чонгука Сокджин вручил ему небольшую зелёную бархатную коробочку с инициалами.
— Подарок Намджуна. Этот нефрит уникален, — сдавленно прошептал он.
Внутри оказалось невероятной красоты кольцо, с большим зелёным камнем, посаженным в квадратную оправу. Чонгук примерял его на свой палец, увлечённо смотря, как дневной свет играл с цветом, переливался и заставлял восхищённо вздыхать.
— Невероятно красивый, — выдохнул король, глядя на февральский снег, который слуги ещё не успели убрать со двора.
И сердце короля забилось сильнее, он впервые почувствовал, что Намджун знал, что так произойдёт, и он заранее позаботился о том, чтобы Чонгук чувствовал поддержку брата даже после его смерти.
А следующим летом король Чон Хосок начал наступление на королевство Ким.
========== Command me to be well ==========
I’ll use you as a warning sign.
Юнги сидел на своей старой кровати, обняв ноги. Ему нравились покои, в которых он вырос, а оборванный цветок алоэ заставлял невольно улыбаться. Нравилось чувствовать защиту в объятьях короля, он понимал, что в руках того, кто способен причинить самую большую боль он может быть наиболее сильным. Халат с золотой вышивкой и красивыми драгоценными камнями украшал его обнажённое тело, и он пил вино, пытаясь забыть сцены, которые проносились в голове, повторялись с неописуемой скоростью. Он хотел чувствовать его пальцы на своей коже, но не хотел видеть эти смущающие картинки, глупые воспоминания, из-за которых тело пылало, а сердце трепетало.
Юнги сдавленно простонал, когда на ум пришло тихое «котёнок», дёрнулся и запустил руку в свои чёрные вьющиеся волосы, взъерошивая их. Поставил бокал на небольшой комод и поднялся с кровати в надежде отвлечься. Юнги не хотелось читать, гулять или заниматься прочей ерундой. Он хотел, чтобы его придавило к кровати сильное тело короля, он хотел выгибаться и безудержно стонать, а потому прикусил руку, когда подумал о том, что, может, стоит пойти и найти Хосока, упасть перед ним на колени и просить повторить все те мучительно-сладкие пытки. Его грудная клетка часто вздымалась, а щёки покраснели, обнажая силу его возбуждения.
Юнги дал себе пощёчину, веля себе успокоиться, и попросил служанку принести ему воду для умывания и подготовить купальню.
Он понимал, что сейчас стоит перед самым огнём, и только в его силах отступить или податься ближе. Стоя на грани, он отчётливо понимал, что его привлекает безграничная сила и власть этого огня, что пылал в короле, но, с другой стороны, пустые глазницы действовали пуще холодной воды, окатывая Юнги воспоминаниями и липким ужасом.
— Ваше Высочество, — одна из старых служанок до сих пор обращалась к нему, как к принцу. Она вошла и вежливо поклонилась, отвлекая юношу от терзаний и сомнений.
— Да, — он рассеянно кивнул и махнул рукой, разрешая говорить.
— Её Величество желает с вами увидеться, — тихо произнесла женщина.
— Разве моей матери разрешено выходить из покоев? — он вопросительно поднял брови, потуже запахивая свой халат.
— Она просила позвать вас, — так же тихо ответила служанка.
— Я не думаю, что мне разрешено с ней видеться, — отчеканил, пытаясь не смотреть ей в глаза.
— Что изволите передать?
— Что я ещё не сдох, — холодно выплюнул принц, злясь и подавляя желание бросить бокал с вином в стену, чтобы увидеть красновато-розовые разводы на светлом фоне. Но он удержался и только сдавленно простонал, когда женщина откланялась и оставила принца одного.
Вся эта неопределённость ела его, он не понимал, что ему стоит делать, а что — нет. Его чёрно-белый мир трещал по швам, а два лагеря с пресловутыми названиями «добро» и «зло» смешались между собой, юноша не знал, как ему поступать, не было ни единой души, которая бы подсказала, как правильно и нужно. Он терялся в словах и действиях окружающих людей, понимал, что с Хосоком их разделяет не только жестокость и меч Хосока, с которого стекает кровь множества людей, но и предубеждения Юнги, что отдаются в сердце неспокойными ударами, сбивая к чертям ритм и мелодику.
Он так надеялся, что мать прояснит эту картину, но она оказалась хуже самого короля Чона: пошла на убийство собственного ребёнка. И в глубине души Юнги понимал, что она сделала это для него же самого, пыталась освободить его из пут камеры в подземелье, но он не хотел принимать это, ему хотелось обвинить кого-то, ему нужно было вознести на свой алтарь жертву своей ненависти. Он настолько привык к чёрствости Хосока и подлости Соа, что мать казалась ему самым верным выбором.
Но он и вправду не ожидал, что станет всё так, как есть. Было тяжело воспринимать правду, иногда хотелось закрыться одеялом с головой и притвориться, что всё в порядке. Но, разве это помогло бы проданному принцу павшего королевства?
Вечером того же дня Хосок не пришёл, а Юнги едва сдерживался, чтобы самому не пойти к нему. На следующий день всё повторилось и больше не менялось. Мин не мог понять, что сделал не так, в чём проблема, почему Чон сначала погладил, а потом оттолкнул, лишая своей ласки.
Юнги хотелось выть от отчаяния и безысходности, он желал забыть то, какими нежными могут быть руки Хосока, как бережно они могут гладить и как ласково может любить король. Но метка на запястье жгла дежурным «безразличием», чем сбивала принца с толку. Он не понимал, что не так с этим мужчиной, а во снах видел его тёмно-каштановые волосы в своих руках, его губы на своей шее и руки, оплетённые вокруг талии. Юнги не находил себе места, но считал, что идти первым ниже его достоинства, поэтому он отсиживался в своих старых покоях, иногда сидел на кухне, просил старых кухарок, которые служили в замке ещё тогда, когда Юнги был совсем ребёнком, рассказывать о приёмах.
Ему нравилось гулять в саду и, однажды, когда он заметил Хосока с одной из придворных дам, что лучезарно улыбалась тирану, который поставил на колени её народ — спрятался за один из пышных цветущих кустов, неловко упираясь ладошками о землю и молясь, чтобы король не успел заметить его. Говорить с ним, а тем более кланяться не хотелось, и Юнги оглядывал свои запачканные землёй руки и прислушался к их разговору, но они подозрительно затихли, а когда он посмотрел наверх, то увидел перед собой лицо Хосока, что склонился над ним.
— Наслаждаешься цветом пионов? — насмешливо спросил король, пытаясь сдержать улыбку.
Юнги отмер и тут же поднялся на ноги, отшатнувшись назад. Их разделял один несчастный куст, но Мин слышал только то, как придворная дама захихикала, очаровательно прикрывая ладошкой рот. Ему захотелось передразнить девушку, но он лишь легко поклонился.
— Не заставляйте даму скучать, — небрежно бросил, разворачиваясь и уворачиваясь от руки Чона, что так и норовила схватить принца за запястье.
