Мин закрыл глаза, тяжело дыша, поглаживая спину короля, а в голове не было ни единой мысли. И даже отговорки самому себе искать он не захотел, только мысленно пообещал себе, что подумает об этом позже.
Он вновь обрёл власть над королём. И на этот раз не потеряет её.
***
Они провели целый день в постели, и Юнги нежился в объятьях того самого тирана, напоминая себе, что это только ради того, чтобы втереться в доверие. Нужно убрать Соа с игральной доски, использовав короля. Юнги был уверен, что он выиграет эту партию, но он сомневался, что Хосок легко пойдет у него на поводу и сдастся. Но он был точно уверен в том, что пойдёт до конца, отомстит за тех людей, которых лишили жизни безжалостные приказы Чона, его безграничная жестокость. Он понимал, что король привязан к нему, сам чувствовал странное тепло в районе метки, что растекалось приятной патокой до самого сердца, туманя разум.
— Что мне сделать с твоей матерью? — тихо спросил Хосок, целуя шею Мина.
— Отпустить? — ответил Юнги, подставляясь нежным губам.
— Нет, — рвано выдохнул король, прикусывая кожу ниже ключицы.
— Не убивай, — простонал Мин, выгибаясь дугой, расставляя ноги шире.
— Не буду, — пообещал король, входя в растянутую дырочку.
И запястье продолжало гореть «нежностью».
========== No need to pray, no need to speak ==========
But I’m not giving up.
Чонгук не верил до последнего. Он понимал, что брат был болен, но никак не мог принять его внезапную смерть. Казалось, стоит войти в его покои, и он будет бессменно разглядывать карту континента, висящую на стене, говорить своим тихим, но сильным голосом и улыбаться Чонгуку. Но пришедшее вслед за вестью тайное письмо от главного советника добило принца. В нём шла речь о том, что Чонгуку нужно поскорее прибыть в столицу, где тут же назначат день коронации, чтобы весть о смерти короля не сыграла на руку Чону. Некие крупные землевладельцы начнут высказывать свои претензии насчёт нового правителя, но Сокджин сумеет удержать их в узде.
Чонгук, коротко попрощавшись с управляющим замком Ли Ванджунгом и Чимином, отбыл следующим утром, стараясь не впадать в меланхолию. Он не верил. Не мог заставить себя поверить в то, что остался совершенно один. Доверять Сокджину не хотелось, и Чонгук упрямо не желал думать об этой ситуации, только безразлично скакал дальше. До самой столицы он несколько сотен раз хотел свернуть назад, оказаться в объятьях Чимина, услышать, что это всё — лишь страшный сон, что кошмар пройдёт, если сильнее ущипнуть себя за тыльную сторону ладони. Но он не мог оставить столицу незащищённой, он должен был перенять власть и крепко держать её в своих руках. Прежнее желание стать королём стремительно улетучилось, и Чонгук уже не был так сильно уверен в своих силах.
Как только Чонгук вошёл в город — заметил скорбь на лицах подданных, что всколыхнуло его израненные чувства. Что, если это правда? Что, если Намджун сейчас действительно стынет в гробу, ждёт церемонии для вечного упокоения в королевской усыпальнице?
Глаза Сокджина были под цвет его сюртука — красные. Невыплаканные слёзы клокотали в горле, душили и резали на части душу Чонгука, который не был готов к такой ответственности. Ему нравилось дурачиться, наводить страх на подданных, кричать о том, что станет королём. Но его пугала ответственность, которая свалится на него в тот миг, когда на его голову опустится золотая корона, своим весом придавливая его к земле, забирая последнюю надежду на беспечность. Хочется бороздить бескрайние поля, гладить гриву красивой гнедой кобылы, скакать навстречу ветру и не чувствовать груз, скорбь и печаль.
Чонгук ощущал лёгкую кружевную вуаль траура, что опустился на королевство, омрачил всё, заставил поверить в реальность смерти. Когда он, минуя и не слушая никого направился к Намджуну, не ожидал, что увидит покрытое тонкой синюшной сеточкой лицо. Ему было сложно коснуться закрытых глаз брата, он провел кончиками пальцев по ровному носу, впалым щеками. Нижняя губа задрожала, а лицо принца перекосилось от переполнявших эмоций. Он не верил, нет. Намджун сейчас встанет, улыбнётся своей снисходительной улыбочкой старшего брата, потреплет младшего по волосам и извинится за то, что перепугал до чёртиков. Но, нет, он всё так же бесстрастен и безразличен. Чонгук взял его руки в свои и краем глаза заметил чужую фигуру. Сокджин не решался входить, только приглаживал свои непослушные тёмные волосы руками и стоял возле массивных дверей.
Чонгук подавил рыдания и прижался губами к руке брата, желая, чтобы всё прекратилось, а он проснулся от этого страшного сна. Но разве можно оживить того, кому было суждено умереть? Чонгук был готов поменяться с Намджуном местами — заболеть, умереть, покинуть. Но дать возможность брату оставаться на этой бренной земле чуть подольше.
Осознание потери пришло через несколько дней, когда пожаловало известие о том, что новая библиотека достроена. Каким же глупцом был Чонгук, если он посчитал себя достойным трона, на котором сидел самый выдающийся человек в королевстве. За два недолгих года правления Намджун поднял прибыль от морской торговли, повысил уровень образованности населения. Если сначала его образовательные реформы встречали препирательства, то из-за снижения налогов и изменения сути крепостного права, его полюбили. И любили даже тогда, когда он был мёртв, а на голову его брата опустилась корона. Чонгук порывался выбросить её, сорвать её со своей головы, но лишь покорно слушал советы Сокджина. Советник первым преклонил колени с возгласом «Долгих лет королю!». Чимин всё так же не мог покинуть стены главного оборонного замка, что делало новоиспечённого короля ещё более слабым.
— Женитесь на девушке из влиятельной семьи, — вещал Сокджин, перебирая какие-то документы.
— Почему Чон Хосок затих? — боязливо спрашивали те самые влиятельные семьи, переживая за свои земли и деньги.
Чонгук пытался соответствовать своему новому статусу, но мог лишь кусать подушку, захлёбываясь беззвучными рыданиями, мог вымещать злость на дорогих подарках, присылаемых со всех закутков страны. Он впадал в истерики, рвал простыни и проклинал тот день, когда Намджун заснул и уже не проснулся. Чонгук был рад, что брат умер безболезненно, но это была мрачная радость, которая заглушалась тихим скулежом разбитого ребёнка.
Всё пролетело, словно в бреду: похороны короля, во время которых было невыносимо смотреть на закрытые глаза Намджуна, которые он уже не откроет никогда, коронация Ким Чонгука и праздник, радость которого заглушал страшный и тяжелый траур. Властвование Чонгука началось с претензий. Кто-то был недоволен тем, что у него недостаточно рабов, а указ Намджуна не позволял иметь больше, кто-то требовал отдать замки, принадлежащие королевской семье. Сокджин неизменно стоял подле, лишь качал головой на нелепые просьбы и шептал Чонгуку, как следует поступать.
— Возьмите себя в руки, — наставительно говорил он, когда Чонгук тёр красные глаза, фыркал на заявление очередного глупого подданного, который возомнил себя ровней молодому королю.
— Королями становились и в более юном возрасте, — иногда повторял советник, когда Чонгук совсем раскисал, закрывался в своих покоях, бил посуду и вспоминал, как сжимал руками тонкую шею безымянного мальчишки. Он не мог вспомнить, чья же это была шея, и метался, словно бешеный, отгораживаясь собственными мыслями от государственных дел, в которых жирным почерком прописали «он». Кто это — не имел понятия. Шрам на плече подталкивал начать поиски, вытрясти из окружающих любую информацию, найти в чужой памяти отголоски собственной.
В покоях Намджуна всё оставалось как прежде. Чонгук часто замечал, как Сокджин с заплаканными глазами покидал их, но не смел спрашивать, боясь прикоснуться и разрушить ту невидимую связь, что была между старшим Кимом и советником.
В один из хмурых грозовых дней Чонгук не выдержал очередного взгляда советника, наполненного невыносимой болью. Он поволок Сокджина к покоям Намджуна, невзирая на то, что он вырывался и отнекивался. Первые слёзы начали стекать по прекрасному лицу, когда Чонгук толкнул его на ложе умершего, дал в руки стакан воды и сбросил на пол цветы, которые постоянно меняли в этих покоях. Чонгук не осмеливался переселиться в королевские покои, он спал в своих старых, а остальное время проводил либо в обширной замковой библиотеке, либо в тронном зале. Страшная ревность ела его сердце, он не хотел слышать о том, что брат мог любить кого-то. Хотелось всегда видеть его идеальным, недосягаемым и прекрасным. Но его раздражала затянувшаяся депрессия Сокджина, он хотел видеть прежнюю нахальную улыбку, а не каменное лицо и тихие всхлипы в усыпальнице.
