Но с первой остановкой смутные сомнения забрались в затуманенный радостью разум. Чон Хосок посадил Юнги в карету, а сам вёл свое войско к северным границам. Настолько ли глуп Юнги, чтобы не понять, что его везут не домой, а на казнь. Сначала, может, при нём казнят всю семью, а потом и его самого. Осознав всё, Юнги тут же вскочил, и, невзирая на ночь, вырвался из кареты, побежав под аккомпанемент храпа воинов, направился к шатру короля, запыхавшись, попросил пропустить его внутрь. Стражники лишь качали головами, коротко отвечая, что нельзя. Но Мин не внимал их словам и, спустя пять минут к нему вышел разозлённый Хосок, что тут же завёл в свой шатер, прикрывая рот парнишки своей рукой, глядя прямо в глаза. Юнги казалось, что время давить на жалость настало, поэтому он упал навзничь, хныкая, доводя короля этим самым до белого каления.

Чон поднял принца за шкирки и вопросительно уставился на него. Юнги фыркнул и вырвался с хватки, отряхивая свою одежду.

— Ты собираешься убить меня в любом случае, но разве это не нарушение соглашения? Ты получил меня взамен на мир, а теперь идёшь войной на моё королевство, — неожиданно спокойно проговорил Юнги, не отводя взгляд.

— Ты целый день не мог догадаться? Не такой уж ты и умный, — хмыкнул Хосок, сложив руки на груди. — Ещё что-то?

— Ты убьёшь всех? — тихо прошептал, боясь повышать голос, чтобы не выдать дрожь.

— Нет, только твою семью, — просто ответил Чон разглядывая лицо Юнги. — Рад, что ты не закатил истерику.

— Каково быть таким? — всё так же тихо спросил Юнги, едва сдерживая рыдания. Ему хотелось броситься под ноги королю, умолять свернуть в сторону дворца. Он был даже готов быть запертым в темнице, но не хотел, чтобы его родной дом был сожжён этим тираном, место которому только в огне.

— Каково быть таким слабым, Юнги? — прошипел Чон, схватил Мина за горло, сильно сжимая пальцы.

Юнги уже достаточно привык к такому обращению, так что не дёрнулся, не изменил выражение лица, всё так же пусто глядя на действия Хосока. Ему хотелось прекратить этот цирк и театр в одном, но уязвлённая гордость и ясное «отомстить» снова отчаянно заменили все мысли, подкидывая воображению живые картинки. Чон, заметив такое странное поведение, тут же разжал пальцы, беря Юнги за подбородок, хмурясь и вглядываясь в чёрные глаза.

— Ну же, не надо этого, ты и так знаешь, что не остановишь меня, пока я не совершу задуманное, — уже мягче сказал король, поглаживая щёку Юнги.

— Да, — покачал головой Мин, — я хорошо это понял.

Он слабо улыбнулся и развернулся, направляясь к выходу. Но Хосок перехватил его, прижимая спиной к своей груди.

— Может, в следующей жизни я снова встречу тебя, и тогда ты полюбишь меня. Я не буду связан по рукам и ногам, а ты не будешь принцем чужого королевства.

Юнги резко выдохнул, а нос неприятно защипало, он вырвался из рук и, не кланяясь или оборачиваясь, направился назад к карете, игнорируя любопытные взгляды воинов. Ему хотелось вернуться в тот день, когда грыз кожицу на запястье, и всё-таки перегрызть её, чтобы теперь так не мучиться. Его съедали апатия и грусть, но сильнее всего было чувство ненависти, что пожирало юную душу, не давая надежды оправиться. Чонин никогда не уходил из мыслей, и Юнги был готов в любой момент засадить клинок в грудь Чона. Да поглубже — так, чтобы уже никто не вытащил и пришлось сжигать тело вместе с ним. Иногда проскакивало чувство стыда, ведь Юнги отлично помнил нежные губы Хосока и наслаждение, которое они дарили.

Так, мечась между двумя крайностями и не понимая собственных желаний, принц не мог уснуть, молясь, чтобы дурные мысли не преследовали его, чтобы он мог наконец успокоиться и забыть всё хотя бы на пару часов. Но, нет, перед глазами были пустые глазницы, что грозились донимать Юнги до конца его недолгой жизни, а следом — милое личико Чонина и тихое «Риджин», нечаянно сорвавшееся из уст. Такое сокровенное и личное, что Юнги бы хотелось вернуться в тот день и сразу же помочь Чонину сбежать со дворца, тогда бы он не умер. Тогда бы он не пал тяжким грузом на плечи юного принца Мин Юнги.

========== At that time I was young and had nothing to fear ==========

Even if I go, don’t worry. Because you’ll do well on your own.

Чонгук точно видел мальчишку, что лежал на мокрой земле, а вокруг него — только бескрайнее поле, высокий огонь, который даже дождь с градом не были в силах придушить, он полыхал, и слова женщины раздавались в голове, гнусные слова, которых принц не понимал, не внимал им. Смотрел на Тэхёна, маленького и сжавшегося. Наверняка, умирающего, иначе метка бы так не болела. Сердце обливалось кровью, и Чонгук не мог дотянуться до мальчишки, только оглядывал свои грязные руки, кричал и умолял прекратить.

Видение с мальчишкой распадалось на маленькие кусочки, собрать их назад казалось невозможным. Чонгук перебирал частички, пытаясь собрать их вместе, словно пазл, но они упрямо превращались в пепел, не давая принцу возможности их сложить. Ему было больно и неприятно, хотелось обнять Тэхёна, укрыть его своим плащом, но он мог только брыкаться, мокнуть под дождём и падать на колени, чтобы бессильно кричать. Но его никто не слышал.

Слова женщины эхом раздавались в голове, не было возможности укрыться от них, не было возможности прекратить это, его голова разрывалась от боли, а воспоминания пропадали. Методично, одно за другим улетали, распадаясь в пепел. Чонгук ловил их руками, но они упорно проскальзывали сквозь пальцы, и принц пытался высечь взгляд Тэхёна, пытался запомнить его, но он расплывался, и Чонгук больше не помнил медовых глаз, не видел пред собой копну чёрных, как смоль волос.

— Тэхён.

Пустота и руки Чимина — всё, что приходило на ум после дождя, он видел лишь лицо Пака, пытался проецировать на него свои воспоминания о Тэ, упрямо видел, как душил Чимина, говорил ему прятаться, сам не зная зачем. Он разрывался, понимая безумность и глупость своих новых воспоминаний, но упрямо поддавался их влиянию, а перед глазами были только янтарные глаза.

— Чимин.

Чонгук чувствовал, как закипал, он беспрерывно стонал, пытаясь успокоиться, но ничего кроме лица Чимина и боли не было. Хотелось закрыться от всего мира, попытаться разобраться в себе, понять, куда пропал голос, почему он чувствует в руках шею Пака, почему видит лишь его подле себя. Будто Чимин — единственный, кто был всегда рядом, кто вызывал нежные чувства. Но руки помнят тонкую шею безымянного мальчишки, просят не мучить их новыми воспоминаниями.

И Чонгук приходит в себя. Долго и болезненно, но он открывает глаза, видя перед собой потолок своей комнаты, а в голове лишь мысль о том, что он должен был отбыть с Чимином к северным границам. За окошком светит полуденное солнце, а служанка на стуле задремала, видимо, её разморила жаркая погода.

— Чимин, — прохрипел принц, пытаясь дотянуться до служанки, чтобы разбудить её.

Женщина подскочила со стула, боязливо поклонилась. Ещё не до конца сбросив остатки сна, она стушевалась, не зная, что ей делать.

— Ваше Высочество, — пробормотала, — вы хотите пить?

— Как долго я был в таком состоянии? — хрипло спросил Ким. Пересохший язык не ворочался, Чонгук еле шептал.

— Много дней, вы это, — женщина неловко переминалась с ноги на ногу, — свалились с лошадки, да и лежали тута недельки две.

Чонгук рвано выдохнул и ухватился за волосы.

— Дай пить и сообщи королю, — он поднялся с кровати, но в глазах потемнело, так что он опустился назад, замечая пятна крови на своём плече.

Взяв кружку и напившись, Чонгук сдёрнул с себя рубашку, всматриваясь в шрам на плече, он упрямо не понимал, откуда он, как вообще здесь оказался. Времени на размышления не было, ему нужно было срочно выяснить, что с Намджуном и как далеко продвинулся Чон в своих попытках взять королевство Мин.

Он с помощью служанки умылся и, не дожидаясь лекаря, оделся и покинул свои покои, направляясь к брату.

Намджун похудел и осунулся, его болезненный вид напугал Чонгука, он ошарашенно уставился на брата, забывая поклониться, подбежал к нему и упал на колени перед кроватью, взяв его руку в свою.