— И король подумал на неё, но это не она, стражники нашли мёртвого человека с остатками яда, он пытался незаметно выбраться из города, но, по непонятным причинам, в его сердце оказалась стрела. Кровотечение должно пройти, но у вас внутри некие повреждения, и я переживаю. Вам нужно есть только то, что я сам принесу вам, и пить много лечебного отвара, хорошо? — голос старого лекаря успокаивал Юнги, и он едва заметно кивнул, тут же прося еды. Мужчина лишь улыбнулся и удалился, возвратившись с мисочкой перетёртого сладкого картофеля.

— Так и знал, что вы попросите есть, — усмехнулся мужчина. — Вы на удивление сильный. Имея такое хрупкое телосложение, вы очень быстро очнулись.

— Может, — Юнги отвлёкся от запихивания в себя пюре. — Может, я просто очень сильно хочу жить? — холодно спросил он, и на ум пришло «безразличие».

Лекарь только хмыкнул и подал принцу воды, когда тот доел. Бесчисленные гематомы по всему телу сильно болели, и мужчина смазал их смрадной мазью, обещая, что скоро не останется ни следа. Юнги только фыркал и приговаривал, что ему уже ничего не поможет. Он даже боялся просить зеркальце, чтобы не видеть своё избитое лицо, верил пальцам, что проходились по ранкам, вычисляя, останутся ли шрамы. Доктор упрямо обещал, что сделает всё возможное, а Мин уже прощался со своей красотой, понимая, что теперь около Хосока его уже ничего не удержит. Вот же Соа будет злорадствовать. Хотя ей и повода не надо, лишь бы лишний раз унизить и открыть свой поганый рот.

Сказав лекарю, что хочет отдохнуть, Юнги взял одну из книг, которую ему ещё в начале пребывания во дворце притащил Хосок. Тогда Мин вертел носом, а сейчас с удовольствием переворачивал страницы толстой рукописи с завораживающими картинками. Сама книга была усыпана драгоценными камнями, переплетена золотыми нитками, обтянута дорогой кожей. Юнги бы убрал эту вычурность, потому что она не была нужна ей, лишь портила содержание. В ней были написаны сказки, некоторые из которых Юнги рассказывала мама в детстве. Тоска по дому закралась в сердце, и Мин тяжело вздохнул, печально улыбаясь. Как бы он хотел возвратиться в своё детство. Казалось, что сейчас ему не семнадцать, а целых сто.

Захлопнув книгу, чтобы не поддаваться меланхолии, он упрямо пытался игнорировать наплывающие картинки, но зачем делать вид, что всё хорошо, когда это не так? Мин видел перед собой Чонина, глаза которого были выколоты, и детские воспоминания не спасали от депрессии. Сколько мальчишке было? Принц и сам не знал, дал бы на вид пятнадцать, по уму — целых двадцать. Дитя крестьян, отправленное с родной земли на гнусную службу чужому дворцу. Подобный самому Юнги. Мину захотелось, чтобы его похоронили достойно, а не закопали, ставя безымянный крест, но разве его станет кто-либо слушать? Точно не король, который уже даже не различает, где ложь, а где правда.

Хосок вошёл в покои, и Юнги, слабо улыбнувшись, отложил книгу в сторону, прислушиваясь к непривычно мягким шагам Чона. Он присел на край постели, беря руку Юнги.

— Тебе больно? — Мин был готов поклясться, что услышал в голосе сочувствие, но подумал, что ему это точно послышалось. Этому человеку не присущи нормальные, людские чувства.

— Соа и дальше врёт, а ты и дальше веришь? — фыркнул Юнги, вырывая свою руку.

— Хватит о ней! — крикнул король, подрываясь с кровати. — Когда ты успел стать таким язвительным? Не переходи границы, — прошипел он, подсознательно хватаясь за свой кинжал, что висел на поясе.

— Может, когда ты стал избивать меня при каждой нашей встрече? — ответил Мин, закатывая глаза, натягивая до подбородка одеяло, заляпанное капельками крови.

— Юнги, — выдохнул король, — скажи, где второй слуга? — он присел перед постелью, касаясь кончиками пальцев подбородка Мина.

— Что? — удивленно спросил принц. — Ты опять обвиняешь меня в чём-то?

— Чонгук прислал девятнадцать слуг, но были казнены только семнадцать. Мне было плевать, но, если тот сбежавший прячется где-то в замке? Что, если это он отравил тебя и с помощью людей Намджуна нашёл подставную жертву, убив и засунув ему в одежду яд? Мужчина, которого нашли мои люди, был иностранным купцом, и делать такое ему не было смысла.

— Я не знаю, где сбежавший слуга, — просто ответил Мин, отворачиваясь.

Хосок громко рассмеялся, фыркая и хлопая рукой по ноге Юнги, скрытой одеялом. Принц непонимающе уставился на Чона, пытаясь отодвинуться, но Хосок придвинулся вперёд, обхватывая лицо Юнги ладонями. Мин попытался вырваться, но король залез на кровать, укладываясь сбоку ошарашенного парня. Хосок прижал к себе принца, залез руками под одеяло и стал гладить повреждённую кожу, оставляя на животе приятные мурашки. Юнги замер и не знал, что ему делать. Лежать так было неудобно, поэтому он прикрыл короля своим одеялом и, кряхтя, спустился чуть ниже, ложась на грудь Хосока. Тот обнял за талию и прижался губами к макушке, мягко стягивая рубашку, поглаживая грудь, живот и бока.

— Ты опять пьян? — тихо спросил Юнги, наслаждаясь ласками, что отдавали приятным контрастом в сравнении с предыдущими побоями. Ему захотелось стукнуть себя, ведь он не планировал так легко поддаваться, но проклятая метка грела теплом, было слишком приятно. Разум испытывал отвращение, а глупое сердечко забилось вновь, умоляя отложить праведную месть и прочие глупости.

— Нет, я опять люблю, — так же тихо ответил король. — Я так испугался за тебя.

— Ты убил Чонина, думаешь, такое прощается? — всё-таки вырвалось у Юнги, и он сжался, страх заставил задержать дыхание.

— Все люди умирают, — безразлично ответил Хосок, сильнее прижимая к себе тёплое тельце.

— Ты выколол ему глаза, ты сделал мне больно, — отрешённо прохрипел Юнги, переворачиваясь на живот, утыкаясь носом в шею короля, не сдерживая рыдания. — Ты сделал больно, — он прошептал, громко всхлипывая, а перед глазами маячили лишь пустые глазницы.

— Котёнок, — разбито прошептал Хосок, поглаживая Юнги по плечам. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, я знаю.

— Ненавижу, — завыл Мин, хватаясь пальчиками за лицо Хосока, впиваясь в его сухие губы своими влажными, неосознанно спустился одной рукой ниже сердца, поглаживая метку через слой ткани. Он так хотел забыть, как сильно над ним надругались, что был готов заменить те картинки другими — в которых Хосок бы нежно целовал.

Юнги, превозмогая боль, поднялся, седлая бедра Хосока, не обращая внимание на слабость во всём теле, на режущую боль после изнасилования. Его не волновало ничего, ему казалось, что это единственное, что стоит делать. Целовать своего же мучителя оказалось приятно настолько, что Юнги стал постанывать, проводя коготками по затылку Чона, царапая его шею. Хосок ухватился за талию, вырывая стоны, смешанные из наслаждения и боли. Юнги скользнул юрким языком внутрь, оглаживая чужой язык, играясь с ним и забываясь. Но синяки никуда не ушли, и, сдёрнув с Мина рубашку, король застыл, оглядывая раненое тельце, отрываясь от губ, целуя руки со свежими, вчерашними ранами, оставленными его же мечом.

— Жаль, что ты заколол одного из них кинжалом, с остальными я хорошенько поиздевался, их теперь никто не узнает, — серьёзно сказал король, имея в виду тех троих мужчин, которых Юнги до конца своей жизни не забудет. — Ложись, — он помог спуститься Юнги вниз, уложил его целиком на свое тело, поглаживая спину.

— Я убью тебя, пока ты будешь спать, — прошептал принц, удобней устраиваясь. Сегодня он позволил себе забыться, но завтра он, не колеблясь, воткнёт подобный кинжал прямо в сердце Хосоку.

***

Юнги проснулся от своего же кашля и поднялся с кровати, падая на пол. Он опять плевался кровью. Хосока не было, а за окном вовсю шумели сверчки. Было недалеко до полнолуния, и луна хорошо освещала комнату, поэтому Мин без проблем дотянулся до кружки с водой, вливая в себя прохладную жидкость. Он вспомнил своё позорное поведение и ударил себя по лбу, обещая в голос, что в следующий раз не пойдёт на поводу у Хосока, оттолкнёт его, не позволив унизить себя ещё больше. Юнги вытер рот платком и поднялся с кровати, замечая на комоде небольшой бутон розы. Он схватил цветок, точно помня, что такой же однажды принёс Чону. Вздохнув, он прижал бутон к носу, наслаждаясь изысканным ароматом, и сел на кровать, свешивая ноги. Спать не хотелось, а на ум приходил Чонин, хотелось узнать, как его похоронили. Откопав свою старую одежду, он кое-как натянул на себя сюртук, оставляя простые льняные штаны, обул лёгкие ботиночки.