О душевных качествах замечательного ученого позволим себе рассказать словами профессора Е. М. Маргорина:
«Он принадлежал к исследователям, отдающим себя науке целиком. Мысли [Преследовали его повсюду. Записи на обрывке газеты, на клочке подвернувшейся бумаги свидетельствовали, что мысль застала его на совещании, на улице, в поезде... Идея настолько поглощала его, что он временами как бы замыкался в себе... Желание побыть наедине с собой было естественным стремлением его ищущей натуры, склонной к философским обобщениям. С годами это проявлялось все более. Он стал сторониться шумного общества, почти не ходил в театр, избегал совещаний... Пожилой профессор оставил обжитую городскую квартиру и в 1926 г. переехал в поселок Лахта под Ленинградом, где снял две небольшие комнаты. Вблизи спокойных просторов Финского залива (а море он любил с детства) ничто не рассеивало, не отвлекало внимания.
...Враг всяких излишеств, он ограничил себя более чем скромным, почти спартанским образом жизни. Простая кровать, стол, стулья да полка с книгами — вот все убранство его комнаты.
Жил он полузатворнически, из года в года совершая один и тот же маршрут: Лахта — кафедра, кафедра — Лахта... От привычного порядка отступал лишь в дни своих докладов и совершенно обязательных совещаний.
Думаешь о Викторе Николаевиче и задаешься вопросом: почему удалось ему создать такую плодотворную школу, что притягивало к нему молодые умы? Ответ прост: оригинальность научной мысли и доброе отношение к людям... За внешней сдержанностью, бесстрастием скрывалась отзывчивая душа. «Мы живем не столько для себя, сколько для других»,— говорил он.
Особенно отзывчив был к людям в беде. Но чуткость его не походила на жалость. Он не успокаивал, а укреплял силу человеческого духа, не утешал, а убеждал, что горе надо перебороть...
Не многим известно, что Виктор Николаевич до конца своих дней не оставлял врачебной практики и лично вел прием больных. После него остались тетради с десятками тысяч фамилий пациентов, последнего из которых он принял 17 мая 1952 года... Каждому он стремился помочь, хлопотал об устройстве в клинику, доставал редкие лекарству. Жители поселка Лахта хорошо знали дом старого врача и не раз видели его идущего ночью к тяжелобольному; знали они также, что профессор делал это всегда безвозмездно...
...Виктор Николаевич отличался завидным здоровьем, выглядел намного моложе своих лет, почти не болел. Тем неожиданнее и тяжелее был для него удар — заболевание глаукомой. В один из дней сентября 1940 года у него внезапно развился приступ болезни, и с тех пор год за годом он стал терять зрение.
В конце 1949 г. наступила полная слепота. Она явилась тяжким испытанием для Виктора Николаевича, но и тогда он не сетовал на судьбу и несчастье переносил с поразительной выдержкой. Чем труднее ему становилось, тем сильнее сопротивлялась его воля. Когда он не смог самостоятельно ориентироваться на кафедре, то попросил протянуть шнуры на лестнице и в своем кабинете, чтобы ходить без посторонней помощи. Тихой печалью веяло от его согбенной фигуры, невыразимо тяжело было смотреть на его невидящие глаза...
Виктор Николаевич боролся за жизнь и всячески стремился поддерживать свой уклад рабочего дня. Он по-прежнему продолжал ежедневно приезжать на кафедру, интересовался научными исследованиями, диктовал ответы на письма, вел прием больных... Но как ни сопротивлялась могучая воля Виктора Николаевича, годы и болезнь брали свое...».*
*(Е. А. Маргорин. Указ. соч., с. 87—94.)
В. Н. Шевкуненко скончался 3 июля 1952 года.
* * *
Мы привели здесь только некоторые данные о жизни и научной деятельности отдельных выдающихся ученых-медиков. Чем объясняется успех их научных поисков? Чему может научить их нередко с величайшим трудом накопленный опыт?
Ответы на эти вопросы, конечно,могут быть разные — в зависимости от возраста, духовного склада, широты кругозора, особенностей воспитания опрашивающих. Но одному учит пример такого рода людей молодых медиков, желающих целиком посвятить свою жизнь научной деятельности: как бы Вы хорошо ни учились в мединституте, как бы усердию ни работали в лабораториях и клиниках, какими бы удачными ни были первые научные доклады или статьи—будьте скромны, расценивайте эти успехи правильно, как первый научный опыт. Не мните себя учеными преждевременно: это может сбить с правильного пути. Не воображайте себя ими и позже, когда вам посчастливится выйти на более широкую научную дорогу. Не забывайте, что, даже имея научную степень, можно оказаться пустоцветом и, даже нося высокое научное звание, не быть настоящим ученым.
Большая наука— это настойчивый труд, бескорыстные поиски истины, неустанное горение. И, как говорил Маркс, «только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Слабым духом, карьеристам, лентяям лучше по этим тропам не пускаться!
IX. Уроки жизни
(Из воспоминаний одного из авторов этой книги д-ра А. А. Росновского.)
Тот, кто избрал профессию,
которую он высоко ценит,
содрогнется при мысли, что
может стать недостойным ее.
Карл Маркс
Н. Тоидзе. «БОРЬБА ТАРИЭЛЯ С ТИГРОМ»
«Быстры, как волны, все дни нашей жизни, что час, то короче к могиле наш путь»,— вещала когда-то старая студенческая песня. Быстро проходят годы и в жизни врача. Не успеешь оглянуться, как будущее становится настоящим, а настоящее — прошедшим и... давно прошедшим. И с неумолимым течением времени все чаще возникают в памяти образы любимых учителей, первые сомнения, ошибки, первые скупые радости нашей сложной профессии. Но особенно ярко вспоминается все то, что пробудило горячую любовь к врачебной работе, что помогло стать врачом по призванию.
Шестьдесят шесть лет тому назад я поступил на медицинский факультет Киевского университета и таким образом навсегда определил свой трудовой путь — путь врача-хирурга. Как много было испытано за эти долгие годы! Каких только жизненных драм и высоких проявлений благородства не довелось быть свидетелем и даже судьей. И каким только людским мукам, душевным страданиям и тревогам я не был сопричастен в роли спасителя или хотя бы утешителя. Всего не запомнить, не рассказать.
1. Памятная лекция
Курс факультетской терапии нам выпало счастье пройти ,в клинике одного из лучших отечественных терапевтов своего времени — профессора Василия Парменовича Образцова. Это был клиницист высочайшего ранга. На всех его лекциях мы, студенты, сидели буквально затаив дыхание: такой глубиной, ясностью, логической красотой отличались его клинические разборы больных. Вспоминая своих старых учителей, с чувством глубокой благодарности признаешь, что основами подлинного клинического мышления мы овладели в первую очередь в факультетских клиниках наших дорогих наставников профессоров Василия Парменовича Образцова и мудрого хирурга Николая Маркиановича Волковича.
Как-то профессор Образцов две или три лекции полностью посвятил разбору одного очень тяжелого заболевания. Подробнейшим образом обследовав больного и подвергнув глубокому анализу всю картину и течение болезни, профессор закончил эти лекции обычными для него словами: «Итак, на основании всех полученных нами данных мы имеем право заключить, что в этом случае с наибольшей долей вероятности можно предположить...» Далее следовал диагноз.
Больной через некоторое время умер. В тот момент, когда в клинику сообщили о том, что на кафедре патологической анатомии началось вскрытие его трупа, я вместе с некоторыми товарищами работал в лаборатории. Конечно, вместе с врачами клиники мы поспешили в морг. Вскоре явился и В. П. Образцов. Мне пришлось стоять за его широкой спиной и из-за нее следить за всем происходящим.
Вскрытие производил очень строгий преподаватель профессор В. Н. Константинович, ученик выдающегося ученого профессора Владимира Константиновича Высоковича. По ходу вскрытия определилось довольно значительное расхождение между клиническим и патологоанатомическими диагнозами, о чем профессор Константинович с известной долей злорадства не преминул громогласно заявить. Подняв глаза на стоящего впереди меня профессора Образцова, я с удивлением заметил, что его шея, затылок, а затем и вся голова начинают густо краснеть. А когда он повернулся к выходу, мы все были буквально напуганы: лицо его стало темно-багровым.
