если тема работы не навязана автору, а живо его интересует, соответствует его внутренним интересам, которые должны быть чисты и бескорыстны, т. е. связаны исключительно с желанием что-то изучить, выяснить, объяснить: «Радость работы в самой работе!»;
когда разработка темы основана на собственных, пусть немногочисленных, но хорошо документированных наблюдениях, опытах, исследованиях. Об этом убедительно писал Рене Лериш: «Работа на чужом материале ничего не стоит. Она позволяет приводить статистику, и то еще ценность ее относительная. Такая работа мало вдохновляет»;
когда все это изложено четко, ясно, вразумительно, так, «чтобы словам было тесно, а мыслям — просторно» (Некрасов).
Такого рода научная работа полезна и необходима каждому медику. Она способствует повышению его квалификации, самоутверждению как специалиста.
Гораздо более жесткие требования предъявляет жизнь к тем из нас, кто решается посвятить свою жизнь серьезной научно-исследовательской (а также преподавательской) работе. Здесь прежде всего требуется призвание, непреодолимое влечение и любовь к науке, к своей специальности. Затем искреннее желание и умение самоотверженно, напряженно трудиться, не пренебрегая самой трудной, «черной» работой. «Преуспевает в науке тот, кто трудится ежедневно и в одном направлении» (В. Н. Шевкуненко); и, наконец, внутренняя собранность, организованность, умение с максимальной пользой использовать свое время и возможности. «...Научный работник должен обдумывать свою работу, читать, учиться и отдыхать» (из афоризмов академика П. Л. Капицы).
Знаменитый английский писатель Чарльз Диккенс в одном из своих частных писем указывал: «...Я сохраняю способность к творчеству лишь при строжайшем соблюдении главного условия: подчинять этому творчеству всю свою жизнь, отдаваться ему всецело, выполнять малейшие его требования ко мне, отметая в течение целых месяцев все, что мешает работе»*. И нужно с огромным удовлетворением отметить, что история медицины хранит очень много имен выдающихся врачей-ученых, вся жизнь которых была полностью отдана науке, самозабвенному, нередко буквально подвижническому труду на благо страждущим людям. Многие из числа таких ученых даже не представляли себе, как можно жить вне мира науки, лишиться возможности что-то творить, выяснять, утверждать. Ведь именно по этой причине трагически прервалась жизнь прославленного немецкого гигиениста Макса Петтенкофера (1818—1901). Он покончил с собой в возрасте 83 лет, потеряв в старости возможность продолжать свои многолетние научные исследования. Примечательно, что даже такой жизнелюб, как А. М. Горький, нашел оправдание этому поступку: «...человек имеет право уйти из жизни ранее положенного природой срока ... если он утратил работоспособность, а в работе для него заключен весь смысл жизни и все наслаждение ее».**
*(Из письма Ч. Диккенса М. Винтер 3/IV 1855 т. Собр. соч.. т. 30, М., «Художественная литература», 1963, с. 28.)
**(М. Горький. Публицистические статьи. Л., Огиз, 1933, с. 113.)
Чудесные примеры такого самозабвенного «горения в науке» являют многие и многие представители мировой и нашей отечественной медицины. Ранее мы уже упоминали о профессоре В. А. Оппеле, который в ожидании тяжелой операции — резекции верхней челюсти с энуклеацией глаза приучал себя оперировать и вести научную и лечебную работу при наличии только одного глаза. Точно так же известный своими трудами по восстановительной хирургии профессор Н. А. Богораз (1874—1952), лишившись в 1920 году в результате уличной травмы обеих нижних конечностей, на протезах продолжал много лет вести активнейшую научную и педагогическую работу.
Неутомимый труженик профессор Н. М. Волкович (1858—1928), преодолевая жестокие боли (метастаз в позвоночник рака простаты), буквально накануне смерти принимал участие в выработке повестки дня очередного заседания хирургического общества.
Весьма поучительна в этой связи жизнь известного швейцарского хирурга Т. Кохера. Как писал о нем его ученик профессор Гарре, «в своей жизни Кохер не хотел знать ничего, кроме медицины и своей хирургии. Никакие посторонние интересы, спорт, развлечения не интересовали его. Его жизнь была непрерывным трудом. Всякая оперативная или теоретическая проблема должна была им основательно, логически, практически, экспериментально проработана и поставлена на твердую основу, связана с новейшими достижениями естествознания, а также внутренней медицины, патологической анатомии, бактериологии и другими смежными ответвлениями нашей специальности».* Кохер беззаветно трудился до конца жизни: за три дня до смерти он сделал свою последнюю операцию — трудную лапаротомию.
*(Garrе. Deutsche Medizinische Wochenschrift, 1917, N 35, с. 1111—1112.)
Известно, с каким ужасом относился наш прославленный терапевт Сергей Петрович Боткин к самой мысли о возможности прекращения научно-преподаватель-ской работы. Он упорно отвергал советы врачей обратить внимание на состояние своего сердца; при появлении приступов грудной жабы доказывал, что это очередной припадок печеночной колики. Когда, за два года до смерти, его друг доктор Белоголовый посоветовал ему прекратить на год занятия, Боткин «...даже побледнел, замахал решительно руками и, задыхаясь от волнения, вскрикнул: «Ну как ты можешь подать мне такой совет? Да разве ты не понимаешь, что клиника —все для меня и без нее я жить не могу? Я тогда совсем пропащий человек!».*
*(Н. Нилов, Е. Белов. Боткин, М., «Молодая гвардия», 1966.)
Те же самые тревоги переживал и замечательный уральский ученый, руководитель клиники глазных болезней Пермского мединститута профессор Павел Иванович Чистяков (1867—1959). Как пишут его биографы, заметив первые признаки ослабления рабочего тонуса, «...он не боялся выйти на пенсию. Боялся замкнуться в узком кругу интересов собственной личности, без родного дела, которому отдана вся жизнь. Если и уйти на пенсию, дать дорогу молодым, то обязательно остаться консультантом, пусть внештатным, бесплатным». Желание его исполнилось: до конца своих дней он жил интересами любимой науки, читал лекции, оперировал. И уже в предсмертном бреду губы его невнятно шептали: «Испробуйте все — фотоэлементы, радио, электротехнику. Мы в большом долгу перед слепыми... Человек должен видеть. В наше время не должно быть слепых...».*
*(В. С. Бабушкин. Профессор П. И. Чистяков (Серия «Замечательные люди Прикамья»). Пермь, Кн. изд-во, 1967.)
Заканчивая этот краткий перечень отдельных деятелей медицины, отдавших все свои силы служению науке, считаем необходимым остановиться более подробно еще на жизненном, поистине подвижническом пути замечательного советского ученого, профессора Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова Виктора Николаевича Шевкуненко (1872—1952). Жизнь и деятельность его ярко освещена в очень интересной и поучительной книге профессора Е. М. Маргарина (к сожалению, изданной непозволительно малым тиражом—1300 экземпляров). Книгу эту прямо обязан прочесть и глубоко осмыслить не только всякий врач, чувствующий влечение к научной работе, но и преподаватель, воспитывающий нашу врачебную смену.*
*(Ом.: Е. А. Маргорин, В. Н. Шевкуненко. Л., «Медицина», 1963.)
В. Н. Шевкуненко занимает почетное место в истории советской медицины в первую очередь как создатель оригинального материалистического учения об индивидуальной и возрастной изменчивости органов и систем человека. На углубленную разработку этой проблемы в продолжение почти 40 лет были направлены усилия коллектива кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии ВМА.*
*(С 1929 года В. Н. Шевкуненко более десяти лет руководил подобной кафедрой и в Центральном институте усовершенствования врачей им. В. И. Ленина, где также проводились исследования по этой тематике.)
Новизна и актуальность тематики, высокий авторитет руководителя, целеустремленная, активная атмосфера, царившая на кафедре, привлекали к работе на ней не только штатных работников, но и многочисленных «добровольцев». Число штатных и внештатных сотрудников, работавших под руководством В. Н. Шевкуненко, значительно превысило 250. И результаты их самоотверженного труда поистине блестящи: свыше 400 научных работ, более 70 защищенных диссертаций, в том числе 30 с лишним докторских, многочисленные, привлекающие общее внимание доклады на съездах хирургов и анатомов, а также заседаниях научных обществ, целый ряд прекрасных руководств по оперативной хирургии и прикладной анатомии, в том числе классический трехтомный «Курс оперативной хирургии с анатомо-топографическими данными». Целая плеяда выдающихся хирургов-ученых, воспитанных в школе В. Н. Шевкуненко,— вот поистине нерукотворный памятник руководителю этой школы.
