Стрелок латышской девушке Когда тебе взгрустнется, дружок, не иди, не иди ты на Бастионку, в круглое кафе наверху: в нем сидят нынче дамы, пахнущие дорогущей помадой, восточными эликсирами и сигарами своих мужчин. В нем еврей-скрипач неприлично смазлив, а юноши томны, часами корпя над единственной чашкой кофе, исподтишка наблюдают одиноких красавиц. …Не иди. Когда тебе взгрустнется, дружок, давай ко мне. У меня огрызок свечи воткнут в бутылку из-под бальзама, бурый ломберный столик, купленный мною вчера, и стакан дешевого рома. Давай. На пол для тебя свою постелю шинель, в окне для нас заблестит луна, под соседской стрехой голубки заворкуют, а я спою тебе песни про море и про синицу. Мороженое
Мороженое, мороженое! Как часто в трамвае ехал я без билета, чтобы только купить тебя! Мороженое, твои вафли расцветают на всех углах города за карманную мелочь. Твои вафли, волшебно-желтые, как чайные розы в бульварных витринах, твои вафли, алые, как кровь, пунцовые, как дамские губы и ночные сигналы авто. Мороженое, наилучшие перышки я продал ради тебя, самые редкие марки с тиграми, пестрыми, как афиша, жирафами длинными, тонкими, как радиобашни. Мороженое, твой холод, возбуждающий, как эфир, я чувствовал острее, чем страх или губы девушек. Ты, указатель возраста моей души, вместе с тобой я учился любить всю жизнь и ее тоску. Сегодня вечером Сегодня мне хочется помечтать обо всем, что плывет над башнями. На скамейке в сквере, там, где дребезжит трамвай, разве не чувствуешь ты запахов луга, мягких и обволакивающих, как дождь? Как смело березы улетают там в небо в белых ночных рубашках. В хлевах вздыхают коровы. Пахнет жасмин. В сарайчиках, маленьких, как мой заработок, можно зарыться в сено, осыпающее поцелуями. Сегодня мне хочется лишь мечтать и, мечтая, забыть о том, что опять нужны деньги, что истерты подметки и что завтра я должен найти работу. Современная сказка Сегодня, когда бесплатным остался лишь воздух в общественных туалетах да очереди в городской ломбард и билетные кассы, мы с друзьями забрели в кабачок, изысканный, как паркет, где я пил пиво, горькое, как хинин, и слушал вальс «Дунайские волны». Затем – привстав – я запел. Подскочивший слуга зашептал мне на ухо, что я не петушок, и что лучше мне сесть на место… – Но… ведь я же свободен! – гаркнул я и, свалив его на пол, продолжал петь свою песнь – о любви. И только радио оставалось спокойным, рассказывая в тот миг современную сказку – об одном дураке. В библиотеке Нежная среди нежных, как мне звать Вас – Мадонной нашего века, Сольвейг, что слетела ко мне с трепещущих страниц Ибсена и уселась напротив? Такая здесь тишина, как если бы тени поэтов баюкали в колыбельках боль и умы людей. Придите туда, где в тени бульвара горит ресторан волшебной серьгой. Ночь, музыка и Ваши глаза словно крылья фламинго далеко от этой земли и ее забот о чулках и туфельках новых. Из рюмочек, крохотных, как страсть и девичья добродетель, станем мы пить ликер, сладкий, как всё, чего нет и, увы, не будет. Поболтаем легко, с улыбкой, о вещах, что глубоки и святы. Около двух мило простимся поцелуем, овеянным запахом губной помады, бесхитростно-легким, как концы современных романов. |
