В повседневной жизни Хупер привыкла довольствоваться своим внутренним миром, чтобы скрасить будни, и иногда компанией пары-тройки приятелей. Она не чуралась коллег и знакомых, как детектив, и не была безумной затворницей, но, по сути, являлась таким же социопатом. Оставаясь в уединении, Молли чувствовала себя счастливее, и дышалось ей свободнее, чем в обществе людей. Но только не Шерлока. С ним было одинаково хорошо – что решать загадки, что пить кофе в столовой Бартса. Разговоры с Шерлоком не сводились к простому пересказу событий в роде «а вот вчера со мной случилось», а всегда плавали на грани рассуждений. Истинную же глубину её чувства обрели, когда обнажилось их общее детство. Объясняя эти чувства, Молли ответила бы, что Холмс смотрел на мир, в сущности, так же, как и она, а его редкая улыбка расцветала, как радуга после унылого дождя.
Шерлок и Молли не были искушены в любовных делах и потому, словно слепцы, в качестве ориентира использовали звуки – вздохи и вскрики друг друга. Такие субстанции, как время и воздух, перестали иметь значение и вообще существовать. Подлинным миром стали лишь отрывистые встречные движения мыслей и бёдер, поднимающийся внутри вал и брызги от него, обжигающие живот изнутри. Шерлок пытался как можно дольше держаться на этой волне, и Мо, как настоящая сообщница, поддержала его. Прижималась сердцем к сердцу; или подставляла свой затылок и поясницу под горячие губы; или же прижималась к его спине своей грудью, потакая самым тёмным фантазиям, скользя пальцами в его сокровенной глубине.
Молодые люди действовали заодно, и наградой для них стало восходящее солнце, вначале разгорающееся, затем ослепительное, и до боли распахнутые веки. Пережив два восхода, оба угасли без сил, наступили тихие серые сумерки, приятное послевкусие и бесконечная, но не навязчивая тоска об уже ушедшем блаженстве…
Истборн, Англия, 19**-й год.
Свет.
Потолок.
Белый уютный мирок.
Щеку Мо щекотал шаловливый солнечный зайчик. Девочка рассеянно моргала, приноравливаясь к окружающему миру, умытому утренним светом. Мо показалось, что сегодня она сильно заспалась, но сновидений почему-то не помнила. Это немного расстроило девочку – она привыкла каждое утро в первые мгновения с удовольствием перебирать, словно фотографии с курорта, фрагменты снов, своих фантастических приключений и просто приятных образов, как повезёт.
Несмотря на улыбающееся в окно солнце, под тонким одеялом всё равно было прохладно. Мо завозилась на жесткой кровати. Тело её отозвалось приглушённой болью в нескольких местах, левая лодыжка ныла и, казалось, была во что-то замотана. Девочка в сонном недоумении перевернулась на бок и вдруг подскочила, как ужаленная. Матрас под ней был чужой. Слишком твёрдый и без той уютной ямки, в которой девочка любила сворачиваться клубком посреди ночи.
Мо, уже окончательно проснувшаяся, стала суматошно озираться по сторонам. Где это она?! Уж точно не в своей комнате. Белые стены и потолок поначалу её ослепили, но вскоре Мо разглядела несколько скучных безликих картин в рамках и незнакомый цветок в горшке на подоконнике. Обшарпанная оконная рама была слегка приоткрыта. Прозрачный тюль колыхался на солнечном ветру. Мамочки, как она сюда попала?!
Не успела Мо как следует удивиться, как почувствовала, что её сгребают в охапку, и к лицу прижимается что-то мягкое, мокрое и горячее.
– Девочка моя… душенька…
Мо утонула в горячем шёпоте матери, слова на детских щеках смешивались с поцелуями и солёными слезами.
– Мам, ты чего?
Лилиан Хупер ничего стала объяснять, только, как безумная, обнимала дочь. Мо совершенно растерялась и тут ощутила, как ей на голову мягко опустилась ладонь отца.
– Всё хорошо, Мо, ты не волнуйся, – странным хриплым голосом произнёс мистер Хупер, поглаживая дочку по волосам.
Мужчина присел на корточки по другую сторону кровати, глаза его смотрели с добротой и лаской и подозрительно блестели.
Мо изумлённо уставилась на родителей, всегда опрятных, чинных и благонравных. Костюм матери был измят, русые волосы торчали во все стороны, в огромных голубых глазах был испуг. Лицо посерело, и даже робкая улыбка сквозь слёзы не освещала его. Отец старался сохранять спокойствие, но лицо его подёргивалось, любимая рубашка его порвалась, рукава забрызганы грязью, а жилетки на нём не было вовсе.
Мо почувствовала слабость в коленках и странную дрожь в животе, словно от холода – так бывало всегда, если вдруг их доме случался разлад.
– Пап, а где я? Почему мы не дома?
Девочка хотела добавить «Зачем вы принесли меня в незнакомое место?», но не посмела. Вместо этого она громко чихнула, да так, что забрызгала пододеяльник.
– Ты в больнице, – объяснил мистер Хупер и помедлил, подбирая слова. – Ты ударилась и потеряла сознание, когда играла на природе в грозу со своим приятелем. Ты не бойся, мы не сердимся, что ты убежала.
Мо, окончательно сбитая с толку, замотала головой. Почему отец говорит с ней будто с больным малышом?
– Лилли, дай ей немного подышать воздухом.
– Ох, конечно, – вымолвила миссис Хупер, отодвинулась от дочери и, утирая глаза и нос, бросилась шире открыть окно. Свежий, влажный, слегка терпкий на вкус воздух хлынул в палату. Лёгкий порыв ветра лизнул Мо солёным языком в щеку. У девочки пошла кругом голова:
– Так я в больнице?!
Мо ещё никогда не приходилось лежать в палате больницы. Девочке стало страшно и неприятно. Она попыталась подвигать левой лодыжкой, но ничего не вышло – та была туго забинтована и отозвалась болью. Мо стала ощупывать ушибы на боках через одежду и вдруг с испугом осознала, что одета не в свою любимую сорочку, а в свободную пижаму. Вдобавок у неё сильно разболелось горло, и было трудно дышать через нос.
Кошмар! Когда она успела так разбиться? Вчера она вернулась из школы, пообедала, а потом не могла решить, что ей больше хочется – взяться за свой альбом или тормошить отца, чтобы погулял с ней под вечерними фонарями… А дальше… что было дальше? От напряжения у Мо заломило виски. Ох, не дай бог, родители из-за этого не разрешат ей ехать в Истборн. Ещё на Рождество тётя Вирджиния предложила взять её с собой на море, раз чете Хупер вечно некогда. Лилиан и Кристоферу не хотелось расставаться с дочкой, но и лишать её такой возможности было жаль. В конце концов, они согласились, и Мо ждала этого путешествия с нетерпением голодного воробья, выпрашивающего зимой крошки.
– Я быстро поправлюсь, – заверила родителей Мо. – Только не отменяйте поездку. Пожалуйста!
Родители переглянулись, а потом уставились на Мо с такими сочувственными улыбками, что она сразу почувствовала себя безнадёжно больной.
– Не бойся, зайка, скоро мы вместе уедем, – пообещал мистер Хупер. – Я рад, что ты захотела домой.
– Здорово!
У Мо немного отлегло от сердца. Раз её скоро заберут домой из больницы, значит, ничего ещё не потеряно. Однако она так толком и не поняла, почему оказалась здесь. Объяснения отца только запутали девочку. Какой обрыв, какой приятель? Она сроду не дружила с мальчишками, этими грубыми грязными чурбанами, которые только и умеют толкать девчонок да гоготать во дворе. Лишь несколько знакомых одноклассниц иногда заходили в гости к Мо, да и то это случалось обычно по праздникам.
– Значит, я всё-таки поеду с тётей? – с надеждой спросила Мо.
Губы Лилиан Хупер внезапно сжались, её мокрые глаза потемнели. Мо с удивлением смотрела на мать.
– Лилли, – позвал мистер Хупер отстранённо, обошёл больничную койку и присел напротив жены, так что Лилиан пришлось повернуться спиной к дочке.
Родители спорили жарким шепотом. До девочки долетали обрывки фраз вроде «это всё её вина», «твоя сестра много о себе возомнила», «заявила, что я не умею воспитывать», «угомонись, не пугай ребёнка». Губы Мо дрогнули. Редкие ссоры родителей или близких родственников заставляли всё внутри сжаться в тугой дрожащий комок. Но сейчас мистер Хупер быстро взял ладони жены в свои, прошептал ей что-то на ухо и поцеловал в висок. Настроение переменилось. Увидев, как мать мотнула головой, пряча улыбку, Мо довольно откинулась на подушку.
