- Для чего ты каждый раз обрезаешь нитку? – не выдержав, нарушил молчание детектив. Нетерпение в его голосе объяснялось скорее не болью, а болезненным любопытством. – Разве нельзя сшить нормально?

– Потому что это тебе не портняжный шов через край, – отозвалась Молли, промокнув ватным диском, смоченном в перекиси водорода, выступившую кровь – та начала пенится при соприкосновении с жидкостью. – Ты ведь не хочешь собрать в узел всю кожу?

– У тебя хотя бы есть опыт? – сыщик скептически скривил бровь.

– Я патологоанатом, Шерлок. Я смогу зашить твою грудину после эксгумации.

Холмс бархатно рассмеялся и тут же стиснул зубы, впиваясь пальцами в подлокотники – всё же не стоит дёргаться, когда находишься на острие иглы.

Холмс ощущал, как женское дыхание щекотало чувствительную кожу. Молли сдувала со вспотевшего лба мешающуюся прядку, шмыгала носом, покашливала, старательно отводя взгляд от боксеров. Детективу не нужно было считать её пульс или пользоваться стетоскопом, чтобы уловить пульсирующие волны жара и волнения, исходящие от женщины. И не сказать, чтобы эти волны были ему неприятны, скорее даже наоборот. Их плавный пурпурный фон мог быть воплощён струнным ансамблем, где есть глубина виолончели и невесомость скрипки. Осторожное белое касание клавиши пианино – звук, с которым опускаются ресницы, с которым сияют обтекаемые капли на пунцовых щеках, тёплых, мягких на ощупь и приятно солоноватых на вкус…

« … призрака?» – произнёс пронзительный взгляд ореховых глаз.

– Что?

– Ты снова витаешь в своём воздушном замке, Шерлок, – вздохнула Хупер, и теперь уже слова доходили до сыщика без помех. – Но сейчас тебе и вправду там лучше, чем здесь.

Шерлок рассеянно улыбнулся своим недавним мыслям, но вернуться в прежнее состояние не пожелал. Не каждый день кому-то удаётся вырвать его из Чертогов одним взглядом.

– Так о чём ты хотела спросить?

– Что бы ты сказал, если бы я утверждала, будто видела призрака?

Холмс не позволил ухмылке проступить на своём лице. Прекрасно зная, о каком призраке шла речь, детектив невинно заметил:

- Кажется, Мойру мы видели оба.

– Я не об этом, Шерлок. Я не считаю, что Мойра и Аристарх мертвы и вернулись в мир живых в виде оживших монстров. Вернее, я точно это знаю.

– Почему?

– А ты что, так не думаешь?

– Мне любопытно, как именно ты пришла к такому выводу, – искренне заинтересовался сыщик. – Всегда полезно лишний раз оценить свою трезвость и скептицизм.

– Не всегда, – покачала головой Молли. – В неординарных ситуациях, когда у человека нет объяснения, скептик может умереть или сойти с ума от потрясения, а лояльный человек примет невероятное на веру и сохранит рассудок.

Холмс фыркнул, отмахиваясь от глупой идеи, словно от мухи. Но затем ему вспомнилось одно дело, глухие болота и фосфоресцирующий монстр в тумане. Вспомнился свой собственный парализующий ужас – не за свою шкуру, конечно, а за собственное мировоззрение, которому грозил кардинальный сдвиг. Но в итоге он отделался лишь слегка пошатнувшимся состоянием ума и души (души, боже упаси, какой души?)

– Да, – медленно произнёс сыщик, чуть поморщившись при очередном стежке – к боли он уже притерпелся, и теперь она лишь невнятно жужжала на периферии ощущений. – В некоторых ситуациях пластичность восприятия действительно бывает резонна.

Молли вскинула голову, метнув в сыщика изумлённый взгляд. И руки её, естественно, дёрнулись.

– Ой, прости, – опомнившись, забормотала женщина. – Просто никогда раньше ты не…

– Не переставал быть упрямым ослом?

– Не менял своего мнения даже при весомых чужих доводах, – мягко поправила Молли. – Да и высказывался всегда довольно резко.

– Слова зачастую по-настоящему важны только для того человека, который их произносит, – холодно заметил Шерлок. – Нечасто попадаются умельцы ими пользоваться. Важны не звуки, которые исторгает человеческий рот, а его поступки.

– Длинный язык может причинить много боли другому, – парировала Молли.

– Хорошо тому, кто не лишён дара красноречия. А как быть остальным?

Холмсу пришло на ум, что в юности обескуражить кого-нибудь, рассказав ему глубоко личные подробности его жизни, доставляло сыщику удовольствие, но со временем превратилось в привычку, неизменно сопровождаемую туманными напутствиями, куда ему следует пойти и зачем.

– Знаешь, я понимаю… – медленно произнесла Хупер, отвлекшись на очередное закрепление нити. – Насчёт поступков… Ты прав. В конечном счете, только поступки и важны.

Молли в очередной раз сдула со лба прядь волос, и детектив, повинуясь внезапному порыву, протянул руку и заправил непослушную прядь женщине за ухо. Хупер одарила его лёгкой удивлённой улыбкой. У Холмса же желание скалиться пропало. Чувствительные пальцы сразу ощутили, что лоб горячее, чем следовало бы.

– У тебя жар, – констатировал Шерлок. – Не хочешь принять что-нибудь из своей аптечки?

Жестокая, в сущности, уловка, но сыщик и бровью не повёл.

Хупер поспешно помотала головой:

– Ничего серьёзного. Я не люблю лишний раз принимать таблетки.

– Почему?

– Потому что они не помогают, а просто заглушают симптомы! – вспылила патологоанатом. – Простуду нужно лечить, а не маскировать. Прости. Так вот, – перевела дыхание женщина, – я завела разговор вовсе не о Мойре. А о Николь Шарп. То есть об Элен Франсуа.

Ага. Вот оно как. Наконец.

– У неё новый псевдоним?

– Так ты её знаешь? – тон Молли был не вопросительным, а обличающим.

- Да, – подтвердил Холмс. – Несколько лет назад она написала статью о моей работе.

Молли выдохнула так, словно тяжёлая лавина сошла с горы.

– И как… она тебе?

– Понятия не имею. Я не читал. Сфера моих интересов тогда ограничивалась кокаином и тёмной стороной Лондона, а это плохо сочеталось с чтением прессы. Но, говорили, общественность статью не оценила. А зря.

– Я не про статью, Шерлок!

– Ах, ты об Элен. У неё были довольно примитивные методы работы, в основном наркотики и секс. Соблазнение одурманенных – грязная, опасная и топорная техника, но, надо признать, временами весьма действенная. Особенно в отношении неизбалованных лаской существ.

Хупер вспыхнула, как факел в ночь Гая Фокса, и отвела глаза. Оу, интересно. Видимо, методы журналистки не претерпели сильных изменений с течением времени. Или это ревность и прочие сантименты?

– Однако при желании Элен может быть весьма полезной, – продолжил сыщик. – В нынешнем деле…

– Не надо, – отчаянно произнесла Молли. – Не говори мне о ней. Не хочу о ней слышать.

Холмс недоуменно нахмурился. Они с Молли обменялись долгим, глубоким взглядом. Нет, решил детектив, это определённо не сантименты, а нечто более весомое. Видимо, он недооценил обеих женщин. Что касается внимательных углов и не менее внимательных стен «Эдельвейса», то детектив и сам догадался. Даже Майкрофт мог бы позавидовать. Не догадливости, конечно.

Шерлок откашлялся:

– Должен тебе признаться, что я вёл расследование за твоей спиной. Я действительно побывал в Восточной башне. Единственное, что я не предусмотрел – вероятность того, что ты примешь меня за врага. Ты вправду испугалась, что я могу навредить тебе?

Горькая улыбка расцвела на губах Молли:

– Ты ошибаешься в диагнозе, Шерлок. Я была не напугана, а раздражена. И не потому, что боялась за себя, а потому, что ты обманывал моё доверие. Откровенность, или, по крайней мере, отсутствие лжи – вот чего мне хотелось. Если я и боялась, то только того, что ты меня используешь, и у меня были основания.

Вот так. Шерлок ощутил секундное лёгкое головокружение – должно быть, сказывалась потеря крови, что же ещё? Со времен Дартмура он не ощущал внутри этот омерзительный скрежет, хладнокровно возвещающий: «Ошибка! Ошибка!»

– Всегда знал, что врач из меня никудышный, – заставил себя улыбнуться Шерлок. – Диагнозы – не моя стезя. Мне больше по вкусу уже умершие пациенты. Желательно, насильственной смертью. Как и тебе, наверное?