– Почему тогда соврал нам?

– Расскажи я реальную историю, и ты бы, чего доброго, сразу меня разоблачил, умник.

Шерли не стал разубеждать Монти, тем более что в глубине души опасения мужчины ему польстили.

– В общем, – продолжил Монтгомери, – меня всё-таки бросили в застенок, но через год я оттуда выбрался. По иронии судьбы огонь сначала отнял у меня всё, а потом подарил мне свободу. Иногда мне кажется, что моя судьба похожа на подвыпившую парижскую куртизанку. Она меняет решение так же феерично, как мужчин и модные шляпки, надаёт пощёчин, а потом внезапно осчастливит, приподняв кружевные юбки.

Шерли против воли ухмыльнулся.

– Вот что, ребята – миролюбиво подытожил Монти. – Съездите со мной в Хэвишем-холл, подумаете, глядишь, поумнеете. А нет – скатертью дорога. Больно мне надо с дураками возиться. Катитесь, куда хотите. Но я всё же питаю скромную надежду, что вы не такие уж идиоты, и останетесь со мной.

– Поверили тебе, как же, – нахмурилась Мо. – Вот сейчас побежим.

– Побежите, – кивнул Монтгомери, улыбнувшись. – Не из страха. Из любопытства. Разве ты, – мужчина воззрился на Шерли, – не спешил познать запретный вкус табака и запах девичьих волос, а? Беда в том, вы оба зациклились в своём мирке, который занимателен, не спорю, но крайне ограничен. Вот этими вот тёмными стенами, на которых гремят ржавые кандалы, – Монти развёл руки в стороны. – Не ангаром, конечно, и не Обрывом. А вашей собственной черепной коробкой. Ваши смышлёные головы помешаны на смерти, её загадках и сомнительной красоте. Вы сидите, запершись в своих мирках, лишь иногда высовывая нос, чтобы заглянуть друг к другу. А между тем есть ещё миллион занимательных вещей в мире людей.

Шерли поморщился, словно глотнул уксуса, вспоминая тот мир людей вне лесных кладбищ, газетных заметок о преступлениях, лупы и скрипки. Мир, где принуждают учить географию, есть овсянку и молиться, где перебирают старое бельё и обожают макнуть твои идеи в унитаз – это, конечно, очень увлекательное место, ничего не скажешь!

– Мир глупый, грубый и скучный, – фыркнул Шерли, и лицо его тогда было ничуть не менее надменно, чем у старшего брата. – Что я там забыл?

– Мальчишка, – снисходительно рассмеялся Монти. – Прежде чем так уверенно утверждать, что всё вокруг суета сует и томление духа, тебе стоит раскрыть все современные и архивные преступления на свете, на основе чужого опыта совершить головокружительную кражу картины из Лувра и бежать с ней, наняться к сомалийским пиратам, пересечь все материки, перепробовать все соблазны и зависимости, побывать в Букингемском дворце на приёме у королевы, совершить прорыв в химии и криминалистике, написать собственную симфонию для скрипки, влюбиться и оказаться в итоге с разбитым сердцем, умереть и воскреснуть, одолеть непобедимого врага, сойти с ума, излечиться и подчинить себе собственный дух. Если после всего этого тебе станет скучно, я с лёгким сердцем соглашусь с тобой, но не раньше.

Шерли примолк, сверля глазами Монтгомери. Мужчина рассуждал сейчас об очень интересных вещах. Хотя, конечно, говорил с ним насмешливо и одобрительно одновременно, что изрядно бесило Шерли. Мальчик привык быть сторонним наблюдателем чужих приключений, анализировать их, знать их подноготную и самые потаённые аспекты, и наивно полагал это самым увлекательным занятием на свете. Но ему и в голову не приходило, что можно самому стать участником этих самых приключений. Хотя однажды он затесался среди артистов бродячего цирка, правда, чтобы просто выяснить, кто отравил акробата, а мать потом удивила Шерли, сказав, что его не было три дня, и обнаружили его уже в соседнем городе. Так что не считается. И когда Шерли решил стать пиратом, из Темзы его довольно быстро выловили. В общем, в голову мальчишке закралось сомнение – а вдруг не все чужие взрослые – скучные болваны? До знакомства с Монтгомери, все меркли на фоне матери Шерли, написавшей «Теорию горения», старшего брата, имеющего наглость знать о людях больше него самого, и отца, не блещущего аналитическими способностями, зато самого адекватного и сердечного человека в семье.

Монти же времени не терял, уже принявшись улащивать Мо:

– Девочка, ты ведь не хочешь уезжать отсюда, верно? Небось, даже скандал домашним закатила, когда они приехали тебя забрать.

Мо потупилась, прикусив губу. Ну да, точно устроила, решил Шерли, и от новости, что девчонка отчаянно не желала уезжать, ему стало чуть теплее, несмотря на мокрую одежду.

– Только представь себе, – продолжал увещевать Монтгомери, – Хэвишем-холл – заброшенный особняк, загнивающая красота. Как раз то, что тебе нравится. Рассадник идей, которые копошатся и только и ждут, чтобы запечатлеться в мазках краски или стихотворных строчках. Вообрази: старый рояль – сгусток черноты в гостиной, балдахин в кружеве паутины, запущенный сад с множеством летающих насекомых и фамильное кладбище, где ты сможешь удовлетворять своё любопытство, сколько влезет. Сможешь стать тем, кем захочешь. Быть, кем хочешь. Быть сама себе хозяйкой. Хозяйкой Хэвишем-холла. Взвоешь, конечно, когда на твои плечики ляжет ответственность за содержание всего особняка, но потом втянешься. Когда пробуешь свободу, быстро хмелеешь – а ты её не просто пригубишь, как сейчас, а будешь хлестать из горла. Запретных тем для знаний и для действий не будет.

– Нно, – запнулась Мо. Глаза её блестели, а рука, лежавшая на матрасе рядом с Шерли, подрагивала. – Как же наши родители?

– Неужто боишься пропасть без них, деточка?

Мо сердито помотала головой:

– Ничего я не боюсь. Но им будет плохо без нас.

– А вам сейчас хорошо? – неожиданно резко спросил Монти. – Вам сейчас не о них, а о себе думать надо. Они-то свою жизнь прожили.

Мужчина стукнут кулаком по печке – чайные ложки, зажатые в руке, скрежетнули о ржавый металл. Отбросив их на импровизированный стол, мужчина подошёл к окну, отодвинул кусок выцветшей ткани, служившей занавеской, и поманил к себе Мо:

– Глянь-ка туда, девочка.

Мо поднялась с колен и неохотно приблизилась к окну с видом на виселицы и край обрыва. Что же можно рассмотреть в такой мгле, да ещё когда дождь хлещет в окна? Однако Монтгомери терпеливо ждал, не отпуская от себя Мо. Наконец, неестественно яркая вспышка озарила пустырь снаружи. Девочка, ахнув, рванулась было прочь, но Монти схватил её за руку.

– Ну уж нет. Смотри на своих призраков. Вайолет верила, что вот это убережёт её и сделает счастливой.

– Пусти…

Миг, и на руке Монти повис Шерли, разве что зубами не вцепился.

– А ну отпусти её! А не то…

Мальчишка осёкся, едва бросил взгляд в окно. Силуэты, похожие на чучела, высились на пустоши, отдельные пятна дрожали, темнели или белели в неверном полумраке. Очередная молния на миг превратила ночь в день, и в расширившихся зрачках Шерли отразились огромные стервятники, больше человеческого роста, которые окружили ангар и пялились на него чёрными дырами глазниц.

– Что это за пакость?!

– Твои излюбленные птицы смерти, девочка.

С этими словами Монтгомери внезапно резко ударил ногой по дощатой стене около окна, и та, к изумлению подростков, проломилась, образовав щербатую щель, через которую вполне мог протиснуться человек. Мужчина толкнул вперёд Мо, а затем и сам сунулся за ней, утягивая за собой и Шерли.

Ледяная, воющая, промокшая насквозь ночь набросилась на троих человек, оказавшихся на краю Обрыва.

– Ты врёшь, деточка, – перекрикивая бурю, обратился Монти к Хупер. – Ты не за родителей боишься, а за себя. Под крылышком у матери или тётки спокойнее и сытнее, верно? Не верь мнимой безопасности, Вайолет, – она хуже могилы. Живи своим умом.

– Я не Вайолет! – отозвалась Мо, вырвавшись под оглушительный треск грома. – Ты заговариваешься.

Шерли бросился на её голос и едва не рухнул, когда девчонка налетела на него с разбегу. Зачем-то наощупь нашёл её ладонь, стиснул и приготовился было бежать. Но новый невыносимый грохот заставил его резко пригнуть голову, болезненно отдался в ушах. В руках у Монти вспыхнул кровавый клуб дыма и тут же погас.