Кто бы здесь не прятался, Молли решила его дождаться. Устроилась в затемнённом углу, откуда можно было наблюдать за люком, и где она сама не бросалась в глаза. Минуты текли, веки то и дело норовили слипнуться, голова падала на грудь. И сновидения тут же набрасывались на Молли, словно убийцы из-за угла. Хупер вскидывалась каждый раз, встряхивалась, но её вело вновь и вновь. Сколько она уже не спала? Сутки? Или больше? Раньше это не было для Молли большой проблемой, особенно в годы учёбы и практики. Но сейчас избыток впечатлений окончательно её вымотал, и организм, уютно пригревшись в уголке, упорно пытался взять своё.
– Нужно непременно упаковать все эти шоколадки, – укоризненно зашевелились в темноте седые усы.
Молли смущённо улыбнулась старцу с тележкой мороженого, потому что у неё всё валится из рук, и… вскинула голову. Какие к чёрту шоколадки?! Какой старец?! Хватит спать!
Продрав глаза, Хупер попыталась отогнать назойливые видения. Какое-то время прислушивалась к тому, как мышь скребётся в углу, чтобы зацепиться за реальность. Но вскоре стала изумляться, откуда в морге Бартса мыши? Дьявол. Реальность теперь опасно путалась с грёзами. Молли ловила себя на том, что шевелит пальцами, будто Альберт учит её играть на пианино; на том, что хочет объясниться с внезапно вернувшимся Шерлоком; на том, что покойная журналистка трясёт её за плечо и зовёт, да так настойчиво, будто наяву. Хупер сердито отмахнулась от видений. Довольно! Сейчас она встанет, пройдётся, и сонливость как рукой снимет. Сейчас, сейчас, только на миг прислонит голову к стеклянной перегородке и даст, наконец, глазам секундный отдых…
…Молли снилась глубокая чёрная мгла, в которую она, как в колодец, с облегчением летела. Но потом сквозь блаженную тьму проступило иное сновидение – зелёное стекло, которое слегка мерцало и дребезжало, словно кто-то смеялся с другой стороны. Расплывчатый силуэт постепенно проявлялся за стеклом. Окровавленные губы касались прозрачной поверхности, на шее вспухала вторая багровая улыбка. Голова была заломлена набок, рыжие волосы напоминали конскую гриву, спутавшуюся от ветра. Тонкая рука была опущена вдоль белого рваного платья.
– Скучала по мне? – с жутким горловым присвистом произнесла журналистка. Смерть оказалась Николь к лицу. Чахоточный росчерк губ и бескровная кожа выгодно оттеняли её волосы.
– Николь… Элен… Ты.
Молли поднялась с пола, зелёные осколки похрустывали под ногами. Патологоанатом положила ладонь на стекло, журналистка ответила зеркальным жестом. Странно, но как остро Молли кожей ощутила холод стекла!
Обнажённая рука Элен казалась покрытой тиной из-за цвета стекла, а глаза горели невозможной зеленью. Лохмотья только подчёркивали её хрупкую фигуру. Фарфоровая незнакомка, при первой же встрече показавшаяся Молли призраком.
Журналистка прислонилась головой к стеклу, бросив исподлобья долгий призывный взгляд, сопровождаемый лёгким оскалом. Молли рефлекторно царапнула пальцами по стеклу, будто тщетно хотела переплести с ней пальцы. Вторая бледная рука скользнула по прозрачной перегородке, палец очертил плечо Молли, грудь, талию, бедро. Хупер вздрогнула, но не отстранилась, напротив, легла щекой на стекло, то ли желая рассмотреть видение получше, то ли просто от внезапной слабости. Мягкие губы журналистки прикоснулись к перегородке напротив её щеки, оставляя бледно-красный развод на стекле. Молли бросило в жар. Хупер спешно повернула голову, и ненароком её губы оказались совсем рядом с губами журналистки. Элен повозила приоткрытым ртом по стеклу, и Молли поймала себя на том, что потянулась за движением журналистки.
- Бедняжка, – раздался надрывный стеклянный дребезг – это смеялась Элен. – У тебя в жизни так мало ласки. Как просто тебя согреть и завести! Признайся, ты ведь хотела тогда после ужина пойти ко мне в комнату, и жалеешь до сих пор, что струсила.
Молли вспыхнула. Таинственный сон понемногу превращался изъедающий стыдом кошмар.
Журналистка отстранилась, оставив, наконец, запотевшее стекло в покое.
- Как думаешь, чьей прекрасной идеей было подарить мне это украшение? – Николь коснулась багрового шрама на шее. – Скажи честно, мне не идёт?
– Что тебе нужно? – хрипло отозвалась Молли. После всего случившегося она разуверилась даже в бескорыстии призраков.
– Я просто хочу выбраться отсюда. Но кто же мне позволит? Стены здесь невероятно любопытные и чуткие.
Журналистка зашептала что-то ещё, и Хупер пришлось вновь прильнуть к стеклу, чтобы следить за движениями окровавленных губ. Женские лица скользили вдоль стекла, шёпот двух голосов был почти неуловим. А потом Элен поплыла вглубь помещения, в сторону люка, и постепенно скрылась в белых туманных клубах, улыбнувшись на прощание. Дверца люка при этом хлопнула так, что Хупер вздрогнула.
Вздрогнула, провалиться ей, как наяву? Или не как?… Хупер огляделась вокруг. Всё то же чердачное помещение, пыльная барная стойка, опрокинутый табурет и виднеющиеся сквозь стекло раковина, столик и диван. Спит она или бодрствует? А если бодрствует, то когда успела проснуться? Хлопок люка всё ещё звенел в ушах, и Молли заподозрила, что проснулась уже давно, когда перестала падать в чёрный колодец.
На миг Молли ощутила, что волосы шевелятся у корней и холодок потёк вдоль позвоночника – верные друзья приближающегося безумия. Любой трезвомыслящий человек, не признающий существование мистического, вполне мог бы умереть на месте или сойти с ума. К счастью, лазейка в запутанном мировоззрении Хупер твердила, что если она не верит в призраков, это вовсе не означает, что их не существует.
Молли прошла к разлому в перегородке, перебралась на светлую половину и прошла к тому месту, где находилась Элен. Провела пальцем по стеклу – оно было слегка влажным и запотелым, остались мутно-красные разводы. А на полу в пыли остались явственные следы ног.
Горько ухмыльнувшись, Молли вытерла палец о халат и твёрдым шагом направилась к люку.
Истборн, Англия, 19**-й год.
Голова раскалывалась страшно, словно тонкая скорлупа, беспощадно придавленная сапогом. Шерли разлепил один глаз, подавил желание взвыть и увидел перед собой два перепуганных лица Мо. Усилием воли он превратил их в одно. Керосиновая лампа на полу едва коптила, но её света оказалось достаточно, чтобы убедиться, что Мо цела и даже натужно улыбается. Лицо её раскрасили полосы света и тени, и выглядела улыбка жутковато.
Шерли не стал спрашивать, где они – мальчишка и так знал. Запах моря и бряцание ржавого металла ещё раньше подсказали ему, что они с Мо сейчас в ангаре на Остром Обрыве. Мальчишка лежал на импровизированном матрасе из холщового мешка, набитого соломой и тряпками. Зрение больше не подводило, но в голове по-прежнему шумел прибой. Затылок нещадно ныл. Немного облегчила боль прохладная девичья ладонь на лбу – Мо стояла на коленях у матраса, промокшая, встрёпанная, напуганная, но всё же пыталась подбодрить друга. Шерли осознал, что и сам он весь мокрый до нитки. Выходит, шумит не у него в голове – это разгулялось небо и море снаружи. Снова проклятая гроза. «Блестящая логика, да я сегодня в ударе» – не без яда подумал Шерли.
– А, очнулся. Вот и прекрасно, – раздался высокий мужской голос из глубины ангара.
Шерли резко приподнялся на локте и впился взглядом в Монтгомери. Мужчина суетился около металлической печки, что служила ему столом, расставляя чашки вокруг пакета с какими-то пирожными.
– Я убью тебя, – хрипло выпалил Шерли.
Монти отвлёкся от своего занятия и посмотрел на мальчишку с усталой нежностью, будто отец на шаловливого сына:
- Вы оба глупые и буйные, как все подростки, и в голове у вас каша. Я в некотором роде за вас ответственен. Да отпущу я вас, не дёргайтесь так. Но прежде вы должны понять, от чего отказываетесь. Я уже сказал Мо, что собираюсь убраться отсюда подальше. И я хочу, чтобы вы отправились со мной. В Хэвишем-холл.
– Но там же пепелище!
– Каким, интересно, местом ты читал материалы по моему делу? Где, по-твоему, моя мать жила перед смертью? Особняк сгорел не дотла, и у неё хватило сил и денег частично восстановить его. Деньги – единственная помощь, на которую у Эрвина хватило совести. Больше о нём ничего не слышно – этот гад даже имя сменил, чтобы, не дай бог, его не роднили с чумными обитателями Хэвишем-холла, – Монтгомери перевёл дух и продолжил. – Садовника я, конечно, выдумал, но всё, что я рассказывал о племянниках – правда. Уверен, даже родители, пока были живы, так с ними не возились, как я.
