По вечерам, к примеру, когда Монтгомери бывал слаб и ленив, и пол отчего-то пошатывался у него под ногами, простое созерцание потолка в бликах от люстры невероятно веселило и увлекало его. Рядом, словно часть сладкого марева, порхала Вайолет со своими неведомыми смесями и просила у него новый ингредиент. Питер деловито разбирал сундук со своими поделками или мастерил новую рогатку. Чувствовался лёгкий запах дыма, и Монтгомери не знал, кого бранить – Вайолет, Питера, камин за неисправность или самого себя за то, что не затушил сигарету.

Как-то Аделаида гостила у старинной подруги в Шотландии, и компания в Хэвишем-холле могла засиживаться до утра, благо, ничьё ворчание не могло погнать их в постель. В один из вечеров Монтгомери вышел проветриться под звёзды, что задорно кружились перед глазами. Негу его нарушало только стойкое желание сходить по нужде. Флигель оказался ближе, чем особняк, да и не нужно было подниматься по лестницам. Уже выходя из туалетной комнаты, Монти споткнулся о диван и рухнул на мягкие подушки. Немного передохнуть показалось ему хорошей идеей, и через полминуты мужчина уже храпел на весь флигель…

… Огненные блики плясали на потных щеках Монтгомери, лихорадочно мечущегося перед горящим особняком. КАК?! КОГДА?! ИЗ-ЗА ЧЕГО!? ГДЕ ВАЙОЛЕТ И ПИТЕР!? Пожарные, врачи, патологоанатом, полиция, суд, первые дни заключения – всё это прошло как в горячечном тумане. Когда примерно через год заключения Монтгомери узнал о смерти матери, на смену апатии пришла ярость. Монти дал такой отпор обычным домогательствам в тюрьме, что вместе с ним в тюремный госпиталь загремели её пятеро. В ту же ночь в госпитале случился пожар, и только ярость Монти помогла ему каким-то чудом спастись. Всё это время в его озлобленной душе метались подозрения, что всё-таки истинный виновник. Эрвин? Да нет, у него кишка тонка. Несчастный случай? Не похоже. Местные? Вполне могли. Маленькая дикарка со склонностью устраивать бури и мальчишка, называющий вещи своими именами, были им поперёк горла. Но временами сердце противно ныло, а память наотрез отказывалась убедить Монти, что он не курил в тот вечер, и что дети тогда находились в полном сознании. Разум боялся прикоснуться к этим мыслям и отдёргивался всякий раз, словно от открытого огня.

– Не все способны на убийство, мальчик, – промолвил Ник, или, вернее, Монтгомери, прикрыв на секунду глаза, и сквозь ресницы трепетали ночь и то далёкое время. – Для этого требуется определённое мужество. А из тех, кто способен стать палачом, не все получают от этого удовольствие. Посмотрим, на что тебя хватит.

– Тебе-то откуда знать? – выпалил Шерли. – Сам же хвалился, что не убийца детей.

Старый лес вокруг кладбища выл и трещал, небо готовилось вот-вот обрушить поток слёз на троих запоздалых путников – девочке, пришедшей на свидание к могильной плите; мальчишке, назначившему встречу, и беглому преступнику, выследившему обоих.

– Детей – никогда. По крайней мере, до сего дня, – нехорошо ухмыльнулся мужчина. – Но чтобы зажарить крысу на ланч, надо вначале её убить. После меню Клинктона всё, что угодно покажется лакомством.

Шерли фыркнул, продолжая кружить вокруг Монтгомери. Мужчина забавлялся, глядя на его попытки. Однако в глазах мальчишки мелькнула заинтересованность, и это вдохновило Монти продолжить светскую беседу.

- Удовольствие от убийства заключается не в той заумной чуши, которую несут со страниц и телеэкранов злобные маньяки-недоростки. Всё просто и очевидно.

– А в чем же? – внезапно подала голос Мо. Девочка слушала его совсем не так, как Вайолет – восторженно и бестолково распахнув перемазанный мороженым рот, а насупившись, но с озлобленным пониманием в глазах. Так гораздо интереснее.

Первая молния расцвела на небе, на мгновение упёрлась в тёмные кроны, словно рука, сжатая в кулак, с вздутыми искрящимися венами.

Краем глаза Монти заметил, как в голову ему стремительно несётся булыжник. Беглец всё гадал – швырнёт мальчишка камень или бросится с ним наперевес? Как выяснилось, всё-таки второе. Шерли кинулся на Монти, улучив момент, когда тот отвлёкся. Однако мужчина одним движением выбил у мальчишки из рук камень, ударом под дых заставил сложиться пополам и рукояткой ножа треснул по затылку. Шерли рухнул на мокрую траву без чувств.

Мо закричала, но её заглушила громовая волна. Девчонка хотела было броситься к товарищу, но Монтгомери предусмотрительно выставил вперёд блеснувшее лезвие. Не хотелось бы и её выводить из строя, всё-таки девичий организм более хрупок.

– В Кликтоне пришлось научиться драться, – объяснил зачем-то Монти. – В тюрьме, знаешь ли, не слишком тепло встречают предполагаемых убийц детей.

Мужчина присел на корточки, перевернул Шерли и положил ладонь ему на шею. Пульс есть. Дышит. Отлично.

– Ты хотела знать, деточка, какое наслаждение можно найти в убийстве? Власть над чужой жизнью. Чувствовать, как она трепещет в твоих руках, горячая, пульсирующая, полностью зависимая от тебя – настоящее удовольствие. Для избранных извергов. Сам я этого не испытываю, но отлично могу понять.

Монтгомери взвалил на плечо бесчувственного мальчишку и, охнув, поднялся на ноги.

– Тяжёлый, сволочь. Не щенок – олень.

Мо преградила ему путь. Ей и камень не нужен был – на лице написано, что готова зубами и ногтями вцепиться:

– Пусти его!

– Хах, деточка, неужто ты пьяна успехом в оранжерее? Имей в виду – это я тебе помог. Те три молодчика, конечно, не бог весть какие противники, но одна бы ты не управилась.

Мо залилась краской гнева, досады и стыда:

– Я… я сбегу и приведу подмогу!

– Давай, а я пока прирежу мальчишку.

Не дожидаясь ответа, Монтгомери обошёл девчонку и двинулся к калитке.

– Если не хочешь бросать своего хахаля, придётся тебе пойти со мной, – бросил через плечо мужчина.

Мо ничего не оставалось, как уныло поплестись следом. Некоторое время оба молчали. Кроны над головами редели, а затем и вовсе пропали, и вокруг раскинулась бескрайняя шелестящая ночь. Изжелта-рыжая луна сидела низко на горизонте в решётке облаков. Совсем рядом с ней сверкали молнии, вспыхивали, словно огни маяка. Монти и Мо, оба против воли засмотрелись на луну, притягательную и зловещую одновременно – как одинокий фонарь над постоялым двором в глуши, где старушка-ведьма обогреет и накормит, а потом с таким же радушием зажарит и съест.

– Я собираюсь уехать отсюда ко всем чертям, – поделился Монтгомери, остановившись на минуту передохнуть. – Неспокойно здесь стало. Но вот так просто бросить вас я не могу. Дойдём до ангара, и я всё вам обоим изложу.

Мо промолчала.

– Обиделась, что ли? – устало ухмыльнулся мужчина. – Представляю, какие жуткие мысли мечутся у тебя в голове, после моих-то рассказов и ваших открытий. Ну да, я соврал вам. Правдой-то особо не будешь гордиться. Я бы никогда не навредил Вайолет и Питеру. Напротив, потакал им во всём – племянники всё-таки. Это их, возможно, и сгубило. Чёрт его знает, что стало причиной пожара на самом деле, – Монти осёкся и подозрительно сглотнул.

Мо изумлённо покосилась на мужчину – уж не всхлипывает ли?! Но Монтгомери уже взял себя в руки и вновь криво улыбался:

– До Обрыва путь неблизкий, так что послушать мой рассказ ты успеешь, деточка…

Альпы, Австрия, 20**-й год.

«По окраине вдоль трасс

В поздний чёрный час

Прогуляйся, друг.

Где раскинул крылья мост,

Словно мёртвый альбатрос

Заскрипит он вдруг.

Там, где тайны спят, где огни горят, провода трещат,

Не уйдёшь оттуда никогда.

Вдоль дорог, вдоль церквей, вдоль огней, вдоль моста,

Он придёт сквозь мрак,

Незнакомец лихой

В длинном чёрном плаще

С окровавленной рукой»*.

Строки этой странной песни въелись в память, как пятна крови в ткань белого халата. Молли Хупер повторяла их про себя, как заведённая, пока брела по одинокому коридору «Алого Эдельвейса» в тщетной попытке догнать Шерлока. Воспоминания не оставляли женщину в покое, обостряясь после каждого перенесённого потрясения. Молли усомнилась, не являются ли эти строчки плодом её воображения, слишком уж знакомые образы фигурировали в них. Или, наоборот, воспоминания нереальны и всего лишь навеяны песней.