– Ни за что! И ничего мне без вас не плохо!
Миссис Хупер отстранилась от дочки, взгляд больших голубых глаз стал влажный и грустный. Мо тут же стало стыдно за свою вспышку, девочка вновь потянулась к матери – ведь она тоже соскучилась, и сама не понимала, как сильно.
– Мам, я…
– Ничего, душенька.
– Ступай за вещами, – оборвала их Вирджиния. – А мне нужно поговорить с твоими родителями.
Мо неохотно последовала приказу и стала медленно подниматься по лестнице, скользя пальцами по обоям и прислушиваясь.
– Почему ты сразу нам не позвонила? – кудахтала Лилиан Хупер. – Когда с Мо неладно, нужно немедленно…
– Она простудилась, гуляя по пляжу, – услыхала девочка резкий голос тётки, осадившей невестку. – Теперь она в порядке. Вы оставляли племянницу на моё попечение – я не могла после этого передать вам больного ребёнка, не выходив его. Тема закрыта. Однако вам обоим стоит присматривать за ней.
– Уж надеюсь, – миссис Хупер стыдливо понизила голос, и Мо пришлось прижаться к перилам, чтобы расслышать, – что ты не потакала её неподобающим увлечениям?
Чету Хупер тревожило и огорчало, что их дочка зарисовывала трупы животных; помимо женских романов с живейшим интересом читала Томаса Харриса* и почти не общалась со сверстниками.
Вирджиния фыркнула:
– Я не считаю её увлечения неподобающими, за исключением некоторых. Следовало бы не сдувать с Молли пылинки, а всерьёз ею заняться. Ваша дочь – превосходный материал, но вы упускаете все мыслимые возможности слепить из него личность.
– Мо тебе не материал, Джинни – вспылил теперь уже мистер Хупер. – Я… Мо, ступай к себе, быстро!
Юной художнице пришлось оторваться от перил и поспешить наверх. Сердце Мо металось между желанием, нет, даже долгом задержаться в Истборне и необходимостью уехать в Лондон.
Мо плюхнулась на широкую кровать в своей мансарде, даже не потрудившись зажечь верхний свет, только включила настольную лампу. Что делать?! Паковать сумку или разгадывать шифр Шерли? Да что толку разгадывать, ведь всё равно её сейчас увезут. Отбросить все свои тревоги насчёт Ника, сдаться и уехать казалось легким и сладким решением. Лежа навзничь на кровати, Мо вытянула из кармана свернутый ошейник и принялась рассматривать Шерлоковы каракули. Без особой надежды, что даже если ей удастся понять, где назначена встреча, она сможет явиться.
Итак, в импровизированной записке значилось:
1…9… 2… 1… 4… 9… 8… 1
либо
1…9… 2… 1… Р … 9… 8… 1.
Насчёт символа в середине Мо всё ещё сомневалась. Может быть, цифры обозначают буквы алфавита? Перевернувшись на живот, Мо дотянулась до ящика тумбочки и вытащила оттуда обрывок альбомного листа, старого черновика, и карандаш. Написала в столбик буквы алфавита и пронумеровала их по порядку. Потом попробовала подставить вместо каждой цифры соответствую букву. Получилось:
Аibadiha
вместо
1…9… 2… 1… 4… 9… 8… 1
Выходила какая-то несуразица. Не существует в английском такого слова. С буквой Р тоже не вышло ничего путного. А может, надо брать не отдельные цифры, а их сочетания? 19, 21, 49 и 81. Вот только ни в одном алфавите нет 49-й или 81-й буквы. Ладно, будем считать, что это 4, 9, 8 и 1. Мо промучилась несколько минут, тщетно перебирая все возможные комбинации цифр, которые могли бы обозначать буквы, даже переставляла буквы местами, как в анаграмме.
Отбросив, наконец, клочок бумаги, Мо со вздохом откинулась на спину и уставилась в темноту потолка. Заветные цифры мерцали перед глазами, словно искры бенгальского огня. Так, если это не слово, то, возможно какой-нибудь адрес? Мо не слишком хорошо помнила адреса домов в Истборне, а Шерли, оставляя знак, должен был написать что-то очевидное. Хотя с него станется… Одно из двух – либо она дурёха, либо Шерли – законченный павлин.
Шифр, адрес, анаграмма… Мо отмахнулась от этих догадок, словно от назойливых мошек, стирая ладонью последнюю бесполезную идею, сияющую перед её мысленным взором. Так, подумаем ещё. Цифра 1 идет вначале, в конце и в середине, отчего строчка выглядит почти зеркально. Быть может, ключ кроется в этом? Если бы вместо дурацкой закорючки в центре была бы единица, то строка стала бы идеально симметричной. Девочка протянула руку вперёд, тыкая пальцем в непонятный центральный символ – то ли 4, то ли Р.
– Ты, – сурово обратилась она в темноту. – Ты не даёшь мне покоя.
В этот миг Мо представила себе, как, наверное, глупо она выглядит со стороны – уставившаяся в полутьму потолка, протягивающая руки к невидимым предметам и говорящая сама с собой. Должно быть, совсем как Шерли в минуты умственного возбуждения.
Улыбнувшись этой мысли, юная художница обхватила невидимый символ и, вдохновлённая неожиданной идеей, попыталась разделить его на части. Для симметрии не хватает единицы, так? Может, это вовсе не один символ, а два, слившиеся из-за корявого мальчишеского почерка? Возможно, вертикальная черта вместе с верхним хвостиком и есть единица? Но тогда… тогда оставшаяся закорючка напоминает тире.
Внезапно цифры вспыхнули ярким пламенем в глазах юной художницы:
1…9… 2… 1… – … 1… 9…8…1
1921-1981
Даты жизни!
Боже, это же всего лишь обыкновенные даты жизни, никакой не код и не анаграмма!
Довести отгадку до конца уже не составило для Мо труда. Много часов они с Шерли провели на лесном кладбище, ради забавы изучая старые могильные плиты. В особенности им полюбилось одно необычное надгробие из белого мрамора с двумя ангелами, около которого ребята часто устраивали пикник. На этом самом надгробии, похожем на плитку белого шоколада, и значились те даты жизни одной дамы, почившей ровно на своё шестидесятилетие. Значит, Шерли ждёт её там!
Мо вспорхнула с постели, окрылённая своей маленькой победой. Но плечи её тут же опустились, стоило вспомнить, что внизу её ждут родители и поезд до Лондона, а вовсе не вечерняя прогулка до кладбища. На миг Мо возненавидела тётку Вирджинию за то, что та устроила всё, чтобы помешать племяннице видеться с Шерли и вдобавок за то, что тётка недавно говорила о ней, словно о неодушевлённом предмете. Так же, как и в оранжерее, злоба придала юной художнице решимости.
Ещё во время болезни, когда Мо мечтала покинуть опостылевшую мансарду, в горячечную голову пришла простая истина – если не станет самой тюрьмы, то и держать её под домашним арестом станет негде. Проще говоря, если разрушить пансионат, то никто уже не сможет удерживать девочку среди кирпичей. Сейчас Мо, конечно же, и не думала о том, чтобы развалить пансионат, нет – лишь только мансарду. Мо представила себе большой коробок с надписью «для газовой печи» и ярко вспыхнувшую спичечную головку. Простой, соблазнительный и совершенно безумный способ. Однако девочка сразу отказалась от подобной идеи – шутки шутками, но вдруг её и вправду после такого упекут в сумасшедший дом. Мо перевела взгляд на большой умывальник с медной раковиной и зелёной занавеской внизу, прикрывающей трубы. С минуту она прикидывала что-то в уме, а потом улыбнулась умывальнику, как старому другу.
– Кристофер, ты не забыл положить платок Мо? А шарф? Надо непременно замотать ей горло, в этих поездах так сильно дует, – суетилась Лилиан Хупер, дёргая флегматичного мужа по поводу и без. В чайной, помимо портфеля мистера Хупера и объёмистого саквояжа Лилиан, стояла ещё одна сумка, которую мать Мо в спешке собирала для любимой дочери, и вот теперь женщине понадобилось проверить её содержимое.
– А как же свитер? – воскликнула Лилиан. – Где свитер? Господи, мы забыли её свитер. Кристофер! Кристофер!?
– Он у тебя в руках, дорогая, – отозвался отец Мо из-за разворота вечерней газеты. Его перепалка с сестрой закончилась быстро, после чего Кристофер миролюбиво попросил у Вирджинии чашку чая, и все трое угомонились. Впрочем, кажется, не все.
– Ах да, вот же он, – Лилиан, наконец, заметила, что держит злосчастный свитер в руках, но тут же нашла новый повод переполошиться. – А как же её микстура от кашля? А её шерстяные носки? А её… О, Боже, Кристофер, потолок!
