Шерли, дурак дураком, так и застыл, в одной майке с полуспущенными подштанниками. Вскинул на Мо затравленный и одновременно злой взгляд.

– Опомнилась, – буркнул он.

Мо закусила губу.

– Уж прости, но ко мне не каждую грозу лазают в окно мальчишки. Чего ты вообще именно ко мне пришёл?

– Ты, что, с ума сошла? – искренне удивился Холмс. – Конечно, к тебе, а к кому же ещё?

Если у Мо и была охота устроить мальчишке взбучку, то теперь любое желание мигом отпало.

Шерли тем временем с тоской посмотрел в холодный пустой камин, вычищенный от золы и давно не топленный. На дне поленницы лежало одно полусгнившее бревно, и Холмс попинал носком груду мокрого тряпья, всерьёз обдумывая, не пустить ли его на растопку. Однако мысль о материнском ремне подхлестнула его память, и Шерли быстро вспомнил, что спичек у него с собой всё равно нет.

Мальчишка обречённо засопел. В горле было кисло, носовые пазухи горели – он здорово навдыхался воды, пока полз по стене. Дождь тогда заливал буквально всё – больно стучал по лбу и макушке, струился по загривку за воротник, затекал в глаза и уши. Вначале Шерли щурил один глаз, потом оба, а под конец карабкался почти вслепую, глотая сопли и дождевую влагу. В какой-то момент окостеневшие от холода пальцы уже не хотелось разжимать, чтобы снова цепляться на треклятый плющ. Хотелось просто обнять стену, позволить векам слипнуться и отдаться забытью. Представить, что и не было ничего в саду гнилой старухи Мэйбл, и не в его трясущиеся липкие руки Ник потом сунул сигарету. Но слова этой девчонки Мо подействовали как ушат кипятка, ожгли остатки самолюбия, и, смутно помня как, Шерли-таки ступил на дощатый пол мансарды.

Слезящимися красными глазами Шерли вгляделся вглубь комнаты.

– В умывальнике вода хоть тёплая?

– С утра была.

Это, похоже, окончательно его доконало.

Мо шагнула вперёд, ухватила пальцами бледное запястье и твёрдой рукой потянула мальчишку к умывальнику. Большой пузатый бак и овальная раковина тускло поблескивали медью из глубины мансарды. Пол под ними был облицован потёртым зелёным камнем, а внизу, загораживая слив, трепетала на полукруглой раме изумрудная занавесочка. Мо подтолкнула Шерли к раковине, намочила хрустящее полотенце и потянулась с ним к лицу грязнули. Шерли уворачивался, и пришлось поймать его за подбородок, на котором уже пробивалось несколько жёстких волосков. А Шерли-то старше, чем выглядит, подумалось вдруг Мо.

Девочка пыхтела и румянилась, стоя на носочках, чтобы вытащить стебли и сухие листья из спутанных кудрей. Её собственные волосы, уложенные в пучок на ночь, давно растрепались, и на глаза спадала кремовая прядка. Мало того, что лицо обгорело, когда она каталась на лодке, так ещё и кончики волос высветлило майское солнце. В конце концов, Мо сунула Шерли сухую салфетку в руки, а сама пошла к куче мокрой одежды на полу.

«Как бы всё это пристроить, чтоб тётя не заметила» – гадала девочка, вытягивая за воротник скомканный свитер. По мансарде поплыл запах мокрой шерсти, и Мо невольно вспомнился её сон за мгновения до пробуждения. Нехотя запустив руки в груду, девочка попыталась сгрести и оттащить куда-нибудь барахло Шерли.

Одежда резко шлёпнулась на пол. Мо не то что попятилась – отшатнулась, едва не споткнувшись о доски. Тупо уставилась на липкие тёмные ладони. Гром донёсся глухо, издалека, будто где-то ссыпали камни из кузова грузовика.

– Шерли, у тебя, что… кровь идёт? – сипло произнесла она то ли с ужасом, то ли с животным любопытством.

Холмс моментально напрягся:

– Ч-чего?

– Я только что вмазалась в… пятна на твоих вещах. Шерли, скажи, Шерли! Мэйбл оказалась дома, да? Ты ранен?

– Сказал же – нет! – мальчишка перешёл на крик. – Цел я, дурёха, это не м… – Шерли захлопнул рот на полуслове так, что зубы лязгнули.

– Не – что? Не твоя?

Рука девочки снова потянулась к тёмной куче, но неожиданно её грубо оттолкнули. Мо вздрогнула, когда Шерли неожиданно вырос рядом, всклоченный, с красными пятнами на скулах.

– Это просто джем, ясно! – рыкнул он, сам роясь по карманам волглых брюк. – Только чёртов джем!

Пальцы сгребли содержимое кармана и швырнули девчонке в лицо. Склизкие ягоды шлёпнулись о щёки, сползли к подбородку и на сорочку, как непрошеные слёзы. Со следующим ударом сердца Мо замахнулась и влепила Холмсу пощёчину.

В мансарде повисла такая тишина – хоть ломай с хрустом. Даже гроза на миг притихла, боязливо скребясь о крышу.

Шерли тяжело повернул кудлатую голову к Мо. Молния выхватила рваную картину – долговязую фигуру в белом белье, руку, взметнувшуюся вверх. На мгновение Мо уверилась, что друг ударит в ответ.

– Спасибо, – хрипло и как-то по особенному низко произнёс Шерли, держась за левую половину лица.

Громовой раскат расплылся по комнате, когда его уже перестали ждать, робко и вяло. Куртка, свитер и штаны к тому моменту были забыты. Позже Шерли сам уберёт их в угол, заодно подсохшими местами вытерев лужу под окном. Сейчас же мальчишка молча подался вслед за Мо, которая также молча поманила его к кровати. Толстый, простёганный ромбами матрас не прикрывало ничего, кроме сиротливо прислонённой к изголовью подушки в кружевной наволочке. Рядом, еле умещаясь на стуле, громоздилось снежное одеяло.

– Можешь закутаться в одеяло, если тебе холодно, – предложила девочка (сама она наскоро закуталась в вязаную паутинкой шаль тётки). – Только бельё тоже сними, а то весь пододеяльник вымокнет. И так уже простыни испорчены, – Мо тоскливо проследила, как качнулся в темноте самодельный канат.

Шерли выдал кривую усмешку:

– А ты застели их обратно на кровать, а горничной назавтра скажешь, что у тебя ночные проблемы.

– Дурак.

Мо зло сдула с глаз золочёный завиток, поджала губы. Но обида в этот раз вышла лёгкая, смешная, отпустило почти сразу и даже потянуло улыбнуться. Ухмылка Шерли также быстро превратилась в настоящую улыбку. У Мо щёки, что две розовые кляксы, подумалось мальчишке, а губы будто перепачканы вареньем. Собственно, он сам её только что и перепачкал. Шерли захотелось протянуть руку и убедиться в своих догадках, коснуться девичьего лица и золочёной прядки.

– Ладно, договорились. Давай своё одеяло. Но тогда и ты тоже разденься.

Услыхав угрожающее дыхание, Шерли добавил торопливо:

– На всякий случай, не то ещё простуду подхватишь. Всё равно тут ни зги не видно.

Мо слишком вымоталась, чтобы вновь спорить. Отяжелевшая ткань и вправду противно липла к телу, путалась у щиколоток, мешая ходить. Подсохшие катышки уличной грязи на груди неприятно пахли, а тётина паутиновая шаль не слишком спасала от холода. Мо только сейчас поняла, что босые ступни её заледенели, и саму её била дрожь не хуже Шерлоковой.

– Идёт.

Шаль соскользнула с рук и аккуратным треугольником легла на край матраса. Мо, в одной сорочке, выжидательно глянула на мальчишку. Пожав плечами, Шерли подтянул к себе ногу и, прыгая то на левой, то на правой, стащил с себя носки и отбросил их за спину. Запустив пальцы в растрёпанный пучок, Мо достала из волос обшитую жатым атласом резинку и положила поверх шали.

– Не считается! – возмутился Шерли.

– Ещё как считается. Ты в моей мансарде.

Шерли фыркнул, но возмущаться дальше не решился – свежа была память об оплеухе. Вместо этого он взялся пальцами за край майки и стянул через голову. Майка отправилась к носкам – Шерли хоть и бросал не глядя, промахнулся всего на пару дюймов. Взгляд Мо прикипел к этому белому пятну, никак не желая сдвигаться в сторону Холмса. Глупость какая – он-то разглядывает её, не стесняясь. Вспомнилось вдруг, как она тёрла Шерли над раковиной, и раскисшая стружка плыла в овальной мыльнице. Ну, подумаешь, мальчишечий торс, ничего особенного – бледный, нескладный, только кости торчат. Да и ночью всё равно почти ничего толком не углядеть. Резкие синие тени обрисовали талию, выступы рёбер и плоский живот и одновременно смягчили юношескую угловатость. Припомнилась вдруг колкая шерсть свитера и жёсткий подбородок; пара волосков над верхней губой, изломанной сердцем. Художнице стало любопытно, мягкая ли она на ощупь, если помять её большим пальцем. А что если скользнуть подушечкой в ямку между по-птичьи изломанных ключиц?