— Здесь не Индия.

— Однако серебро уже подействовало. По крайней мере, у вас прорезался голос, — улыбнулся Штерн. — Если не ошибаюсь, вас зовут Стивен Питерс. Мне рассказал про вас один ваш приятель, капитан Мортимер. Рекомендовал вас как лучшего знатока шайенов в этой местности.

Гончар пожал плечами:

— Я знаю о шайенах не больше, чем любой сидящий в этом салуне. Мортимер что-то напутал, если сказал вам такое. Заберите ваши деньги. Я пришел сюда послушать музыку, а не для того, чтобы заработать доллар.

— Вы можете заработать больше, чем доллар.

Степан не успел ответить, потому что снова загремела музыка. На сцену выскочили три девицы в черных чулках и красных кружевах. Под бравурные пассажи Мартина Китса они принялись исполнять куплеты о незадачливом охотнике. Фредерик Штерн наклонился над столом, чтобы приблизиться к Гончару, и сказал, прикрыв рот ладонью:

— Пять долларов в день.

— Нет.

— Вы даже не спрашиваете, что надо делать? Пять долларов — это очень высокая плата.

— Может быть.

Степан понимал, что этот Штерн успел оценить его выгоревшую рубашку. Если бы навязчивый сосед заглянул под стол и увидел его сапоги, возможно, стартовая цена была бы иной.

— Хорошо. Ваши условия? — Штерн уже стоял над столом, опираясь руками, лицо его покраснело от напряжения.

— Мои условия? — Степан подумал. — Десять долларов.

— Что?

— Я плачу вам десять долларов, и вы оставляете меня в покое.

Фредерик Штерн медленно опустился на стул. Девицы взвизгнули и закружились на сцене, встряхивая юбками. Это зрелище отвлекло Штерна, но не надолго.

— Хорошо, Питерс. Меня предупреждали, что вы довольно несговорчивы. А что если вы просто заглянете к нам в лагерь? Мы стоим тут недалеко. Посмотрите наших людей, посидим вместе над картой. Просто поговорим, но это все будет оплачено.

— Нет.

В салуне снова появился Харви. Он лавировал между столиками, держа перед собой табурет. Подсев к Гончару, он тихо спросил с надеждой в голосе:

— Я не опоздал? Она еще не пела Джильду?

— О, старый знакомый, — протянул Штерн. — Вы тоже поклонник оперы? Как быстро развивается культурная жизнь Запада.

— Да, мы здесь умеем ценить настоящее искусство. Или вы считаете, что таким простым парням вполне достаточно бурлеска с полуголыми красотками?

— Я так не считаю. Мадам Нимур — выдающаяся певица.

— Выпьем за ее талант! — предложил Харви и поманил официанта: — Бенни, принеси-ка нам еще три джиггера!

Брови Штерна удивленно приподнялись, и он живо извлек из кармана кожаный блокнот с карандашом.

— Как вы сказали? Три джиггера? Это сорт местного виски?

Харви удивленно посмотрел на него.

— Откуда вы, мистер Штерн?

— Мэриленд.

— Неужели у вас в Мэриленде не знают, что значит «джиггер»?

— У нас это слово означает того, кто танцует джигу.

— А мы так называем мерный стаканчик.

— Прекрасно!

Штерн записал что-то в свой блокнот и спросил:

— А какие еще местные слова у вас применяются для обозначения выпивки?

— Дайте подумать... — Харви глубокомысленно поднял глаза к потолку, но тут же опустил их, повернулся к стойке бара, и взгляд прояснился. — Например, «пони» — это стопка, а «бронко» [16] — уже стакан. Когда местный житель просит плеснуть ему совсем немного, он заказывает «пять капель», но обычно у нас наливают больше, и это называется «палец».

— "Палец" говорят и у нас, и на юге, — удовлетворенно кивнул Штерн. — А как вы называете напитки?

— Здесь не так много напитков, чтобы их еще как-то называть, — рассмеялся Харви. — Виски да пиво. Но одно новое словечко я вам подскажу. У Джексона смешивают джин со сладкой водой, это называется «коктейль», запишите.

— Коктейль? — Штерн захлопнул свой блокнот. — Это слово мне незачем записывать, оно далеко не такое новое, как вам представляется. Во всяком случае, оно есть в словаре шестидесятого года. А в обыденной речи встречалось еще раньше. В Нью-Йорке одна газета разъясняла значение этого термина еще в тысяча восемьсот шестом году" «Коктейль — это бодрящая смесь из алкоголя, воды, сахара и горечи». А в двадцатые годы говорили, что обычный завтрак в Кентукки состоит из трех коктейлей с тремя прицепами.

— Вы не больно-то похожи на пьяницу, — уважительно заметил Харви. — А разбираетесь в этом деле не хуже последнего пропойцы.

— Я разбираюсь в языке. Язык — мой бизнес, — сказал Штерн. — Я собираю слова, как геологи собирают камни. В основном меня интересуют языки индейцев. Но и белые американцы иногда пополняют мою коллекцию.

— Неужели такое занятие приносит доход? — недоверчиво спросил Дрейк. — Может быть, купите у меня пару индейских словечек? Я могу даже спеть вам на языке шайенов.

— Вот этого не надо, — вмешался Гончар.

— Откуда вы знаете язык шайенов?

— Я свой человек в их компании, — заявил Харви. — Милейшие люди эти шайены, открытые, простодушные. Мы со Стивом каждое воскресенье проводим с ними. Так что я могу не только спеть для вас, но и сплясать или показать их детские игры. Хотите?

— Мне нужен человек, который проведет караван через земли шайенов, — сказал Штерн. — Пять долларов в день. Вас это устроит?

Харви засопел от возбуждения, переводя взгляд со Штерна на Гончара.

— Мне надо посоветоваться... Стиви, что скажешь?

— Решай сам.

— А что за караван? Вы, случайно, не динамит везете? А еще я что-то слышал о тайных поставках оружия мормонам...

— Научный караван. Экспедиция Смитсоновского института.

— Наука бывает разная... — Харви сбил шляпу на переносицу и поскреб свою курчавую макушку. — Пять долларов не такие большие деньги, чтобы рисковать своей шкурой. Шайены коварны и кровожадны. В горах каждый день лавины. Надо подумать...

Штерн пожал плечами и повернулся к Гончару, но тот поднял ладонь и предупредил:

— Вам лучше помолчать сейчас, джентльмены.

Он прервал их, потому что девицы уже убежали со сцены и у пианино снова появилась Жюли Нимур. Бесхитростный рассказ Джильды о встрече с Герцогом был прослушан Гончаром десятки раз, но он был готов внимать ангельскому голосу снова и снова. Его губы беззвучно шевелились, повторяя вслед за певицей: "В храм я вошла смиренно... Богу принесть моленье... И вдруг предстал мне юноша... Как чудное виденье... "

Краем глаза он все же следил за своими соседями. Но волшебная сила искусства подействовала и на зануду Штерна. Он застыл, прикрыв глаза и слегка кивая головой в такт мелодии.

Арией Джильды заканчивалась музыкальная программа вечера, и Степан встал из-за стола, не дожидаясь, когда утихнут аплодисменты и восторженный свист.

— Значит, вы ученый? Это меняет дело. Если вам нужен хороший проводник по Черным холмам, я могу познакомить вас с Уоллесом, — сказал он.

— Билл Уоллес? Слышал о нем. Так он жив?

— Считается, что да. Но обычно он мертвецки пьян.

Билл Уоллес считался самым старым и самым везучим из проводников. Он появился в горах сразу после окончания войны и упорно отказывался срезать сержантские шевроны конфедерата со своего бурого сюртука. Но никто не задирал его из-за этого, хотя он, возможно, и хотел подраться, чтобы лишний раз пролить кровь за идеалы разгромленного Юга. Его дважды накрывала лавина, и оба раза он отделывался синяками. Однажды молния убила под ним лошадь. А из последнего похода он вернулся с тремя индейскими стрелами — они пробили его ветхий плащ с трех разных сторон, но даже не поцарапали кожу. Наверно, его спасло то, что он был тощий, как сгоревшая спичка.

Жил Уоллес в собственном доме, который кочевал за ним по всему Западу. Когда-то, еще до войны, он сколотил дом в Канзасе. Потом разобрал и перевез в Небраску. Дом перенес еще несколько операций по сборке и разборке, неизбежно теряя «лишние» детали. Сейчас, когда Уоллес снова собрал его в Эшфорде, не хватало наличников на окнах, и входная дверь упорно отказывалась закрываться. Впрочем, из дома все равно нечего было красть. Все более-менее ценное старик всегда носил при себе, и ему незачем было запирать дом, отправляясь в очередной поход.