Лютой плоти взор напротив: страсть, затиснутая в жест — в беспокойном повороте головы — вдогонку чресл. В час беспечности далекой возле у какие сны мы с тобою, друг широкий, в беспокойствии луны мы с тобою, друг просторный, перед – что там впереди? — говорим: рукав узорный отмахал давно в груди мы с тобою, друг склерозный, после, за, давно назад слышим весело и звездно колокольчики звенят декадентские напевы бормотанье старой девы. За – не знаю зачем и сколько — за эпитет, за просто – ой! улыбнулся герой – и всё тут! полетел, исчез за горой. На границе меня и мира есть дела, семья и квартира, и привычный полет в метро, и словечко-намек: зеро. Солнечный лед реки разбега Детская радость первого снега И лесопилки пронзительный гул Я убегаю, и утонул Лес вековой за краешком света И костерок моего сюжета Касание к последним вещам Нервы едва щекочут паркета не сквозняка мягкая линия онкоцентра рассвета можно на краешке глаза подвигать предметы и не заметить шагов упрямой бессонницы явного продолженья вчерашнего. Из нечувствия ибо окаменело сердце моё и не радеет о спасении душа: сохрани в ограде Церкви Твоей от помышлений суетных отврати и — долгое бабушек пенье записочки поминальные за десять и за пятьдесят со-средо точива медо молитва душу питает. Сегодня во мне совершалось движенье похожее на вдевание нитки в иголку с непременным промахиванием: не туда и опять возвращенье пока не прошел в игольное ушко и поспешил к вечерне. НАЧАЛО МЫТАРСТВ Русский север олень охоты Разбивает прозрачный лед Я оставил свои заботы И скрылся за поворот Уплывают белые горы, Слева, справа барашки волн Я оставил земли проговоры И направил в струю челн Конь и пешка, и мат в два хода Варианты игры земной Я оставил безумье рода И нырнул за синевой Но за краешком неба, в сказке Меня встретили неба маски. И люди словно деревья на остановке без всякого бого- подобья паденья парус и тот вдали — веселый такой отшельник Охотники на машине поколесили пык-мык – обгоняют ребята с корзинками или облака – не спеша – в свой черед. Хорошо здесь, в ельнике, прогуливаться взад – вперед по мхам глубоким: пОхрусты и постУки, «с легкой печалью», заламывая руки. Но за этим пейзажем не возникает души пространство: ни трудов новых, ни преодолений, ни любви даже, а так – постоянство усилий на выживание: посадил, уехал, легкое недомогание, слег – пепел. Затухает традиция, определилась жизнь и заключилась в рамки: и не понесутся под горку санки. «Пройтить – пойдем», — повстречался, наверно, леший с ружьем и растворился в отчетливом, фотореальном пейзаже, и даже… чего, собственно, даже? Чистый Понедельник ты меня прости — возьму веник подмести На кухне вымыта посуда, и, подметая пол покуда, я слышал как внесли сосуд: благоухающее миро. А небо было сиро-сиро. Мария – слышалось – зовут. Она у ног Его сидела, ловила слово и глядела, и миро в волосах ее. Провалы быта. Бытие. Душа готова, как Мария. Ах, эти помыслы благие. Но я, как Марфа. Боже мой! Не завлеки меня гордыня. Не упрекну. И сам отныне не в суете, но с суетой. |
