– Солнышко, у нас интересная работа, о такой многие мечтают.

– Никто не знает, как это тяжело! Знаешь, мне это напоминает время, когда отец сбежал с моей учительницей музыки, мама сшила нам с братом красные пояса и заставила выступать на улице. Я пела, а брат играл на скрипке. Мне было стыдно стоять с пустым футляром и ждать, когда бросят мелочь, поэтому мы сами клали в футляр доллар, пока у нас его не украли дети, которые выступали на соседней улице. Мама проклинала отца каждый вечер, швыряла в нас его вещи.

Алекс снималась в массовке, продавала таймшер[4] по телефону, работала в социальной службе. Ее первый парень избил ее и вышвырнул ночью на улицу. А когда она в ту ночь ехала домой на велосипеде, ее сбила машина…

От продуктов, которые мы покупали в ночном магазине, у нее начиналась сыпь и боли в желудке. Когда мы, шатаясь от усталости, заходили в два ночи за кефиром, продавщицы просили у нее автограф и спрашивали, как попасть на ее шоу.

Алекс не оставляли без внимания даже в примерочной магазина, где мы покупали белье. Мы уже привыкли, что у нее везде просят автографы. Ее не грели эти незатейливые знаки внимания, она не была тщеславна. Моей подруге хотелось от жизни гораздо большего.

– Когда я встретила Сесила, я думала, начнется другая жизнь… Мы поженились, и я, Сесил и его сестра Иветт поехали в свадебное путешествие во Францию. Мы ели в мишленовских ресторанах, жили в пятизвездочных отелях. Я надеялась, что со мной больше никогда не случится ничего плохого. Мечтала, как мы будем счастливы.

По выходным мы отправлялись на рынок за свежими продуктами. Торговцы воодушевленно звали: «Пасматры, нэдорога!» Но было недешево. Изо рта шел пар. Пахло шаурмой, соленьями и специями. Мы кружили в пританцовывающем потоке.

Юноша с огромными губами схватил Алекс за руку и принялся раскладывать перед ней ковры, бормоча, как заклинание:

– Пасматры… Ручная работа, натуральная шерсть, лучшее качество…

Он метал к ее ногам ковры, точно крупье в казино карты. У него из ладоней как в калейдоскопе вырастали все новые и новые узоры, бездонная прорва ковров. От разнообразия расцветок кружилась голова.

– Стоп! – кричали мы. – Ничего не хотим покупать!

– Харашо, назови мне тваю цену?

Здесь, на рынке, она становилась веселой и свойской. С аппетитом ела хаш и самсу.

В блаженном оцепенении мы таращились по сторонам, наслаждаясь эстрадными хитами из ларьков, броуновским движением людей на площади. Из палок и цветного полиэтилена там были сооружены закутки с кроссовками, кожаными сумками, яркими куртками, светильниками, бижутерией. Все подсвечивалось лампочками или свечами в стеклянных емкостях. И отовсюду, из каждого закутка, была видна возвышающаяся над торговой суетой величественная статуя Ленина. Вот смуглый мальчик раздает рекламные листовки солярия. Вот узбек торгует семечками. Вокруг витрины с колготками вьется стайка монголоидных лолит. Прошли в куртках нараспашку, демонстрируя торсы под обтягивающими футболками, два кавказца. Им состроила глазки женщина, торгующая сладостями. На ее лице вытатуированы брови и губы. Старик, волосы до плеч, на ногах валенки, играет на аккордеоне. Бабка в кожаных штанах, с косичками а-ля Пеппи Длинныйчулок, продает бутерброды из коробки, висящей на ремне точно шарманка.

Тело приятно ломит от ходьбы. Покупаем курагу к чаю. Из груды коробок и пакетов выскакивает низкорослый продавец, стуча в барабан.

– Вы пачем курагу брали? Он вас обманул, обвесил, я видэл. Вот у нас, если обвешивают, сразу на месте руку отрубают! Никаких судей, люди сами решают! Поэтому у нас все честные…

Мы ускорили шаг.

Торговцы потихоньку сворачивают лавочки, снимают с витрин кроссовки, грузят в тележки. Полупрозрачные узорчатые платки развеваются как нелепые фантазии. Торговцы ловят их.

Карликовый барабанщик продолжает идти за нами.

– Купи барабан! Очэнь дешево!

Мы стремительно убегаем под его барабанное соло.

Алекс самозабвенно погружалась в Машкины домашние задания на английском. С горем пополам разбирала немецкую грамматику. Наблюдая за их занятиями, я видела, что она могла бы быть очень хорошей матерью. Однако, к моей великой растерянности, русский язык у Машки ухудшился. Она совершенно игнорировала таблицу падежных окончаний, которую я примагнитила к холодильнику. И писала на удивление странно: «цастье», «чиримония», «ендюк», «спинждак», «илюминатрий».

Меня вызвали к директору школы. Алекс, увлеченная педагогикой, заявила, что пойдет со мной. Мои сомнения только усилили ее настойчивость:

– Мы объясним, что девочка недавно переехала, что у нее может быть много новых впечатлений на новом месте, но мы занимаемся, и скоро все войдет в норму.

Вероятно, Алекс представляла себе, что директор школы – благообразный мужчина, как любят показывать в американских фильмах. Я не стала ее разочаровывать, предупредив только, что разговор с директором будет непредсказуемым.

Директором Машиной гимназии работала жена известного переводчика мертвых языков. Она была дамой верующей, с седыми волосами, сцепленными в пучок на затылке. Увидев нас в своем кабинете, эта грузная добропорядочная женщина вскипела:

– В моем кабинете ведущих телешоу быть не должно, если они не являются матерью! Здесь не балаган! И не проходной двор!

Пришлось Алекс подождать за дверью, пока я объясняла, что мы занимаемся и все «скоро войдет в норму».

– Это кто? Почему она живет с вами? Это же ни в какие ворота! У девочки должен быть отец! – внезапно заявила седовласая.

– Да, но отец в нашей жизни последнее время отсутствует…

– Я требую, чтобы пришел отец! С вами нам говорить не о чем.

С этими словами она выпроводила меня из кабинета.

Я вышла в коридор, где меня дожидалась Алекс, которая все слышала. Мы молча переглянулись и пошли домой.

– Нет, ну ты видела! У нее же усы! – повторяла моя подруга.

Педагогическое настроение было испорчено.

– Сесил прилетает на Кристмас, – задумчиво произнесла Алекс.

– Вот как…

– Понимаешь, я бросила его… А он ведь так много для меня сделал…

– Когда ты говоришь о Сесиле, в твоем голосе появляются трагичные нотки. Даже мне передается чувство вины, что Сесил так одинок.

– Даже не знаю, какие бы достопримечательности ему показать.

– Ты серьезно?

– Я просто не могу сказать ему: «Поживи-ка в гостинице». Понимаешь?

– Не можешь?

– Тебе надо на время переехать к родителям. Я оплачу твою половину квартирной платы за эту неделю.

Когда мы вернулись к родителям, обнаружилось, что мама превратила нашу комнату в овощехранилище: в коробках на диване хранилась картошка, на полу на газетах лежала антоновка, на столе рядами были расставлены банки с вареньем и огурцами. На спинках стульев висели постиранные вещи.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.