Никто из уволенных вчера не вышел на работу. Никто из тех, кто каждое утро повышал производительность труда эспрессо и энергетическими коктейлями. На этаже необычайно тихо. Я наедине с кофейником, полным коричневой жижи, рисую в тетрадке бордюр из черепов, крестиков и роз. В школе дочь учили подобным бордюром, только не из черепов, а из цветочков, отделять домашнее задание от упражнений, выполненных в классе. С тех пор бордюры улучшают нам настроение.

Я не сказала Машке, что уволена. Чашка постукивает о зубы, словно начинается землетрясение. Может, не надо было приходить? Я совершенно не уверена, что правильно поступаю. Принять все «как есть»? Плыть по течению?

Хватит! Пришла, так работай. Я решительно встала и направилась к своему, повернутому к стене, столу.

Алекс улыбалась как ни в чем не бывало. Может быть, она и не знала, что меня уволили. Но другим пришлось сказать, что я доделываю анонсы и ухожу. Чтобы уйти от лишних расспросов, я вышла в коридор. Коридор был длинный. Цели у меня не было, захотелось подпрыгнуть. Появилась шальная идея, что я смогу зависнуть в воздухе. Желание так распирало, что я подпрыгнула, прокрутив ногами в воздухе невидимые педали, и даже показалось, я действительно левитировала какие-то доли секунды.

Я оглянулась и увидела Алекс. Она шла в курилку.

– Как по-русски aborigines?

– Так и будет: аборигены.

– Аборигены по-своему ощущают жизнь.

Я пожала плечами.

Не люблю пустые разговоры. Когда мне скучно, я складываю в уме числа. В неделю в эфир выходит пять минутных анонсов сериалов. В месяц двадцать, значит, в год двести сорок. За время моей работы, зрители посмотрели пятьсот сорок роликов. Не считая повторов и специальных показов – это девять часов рекламного продукта. Что, если так рекламировать, например, видео-арт? Заинтересуют ли зрителей Джун Пайк или Марина Черникова?

– Французы обедают ровно с четырех до шести. В ресторанах в это время очереди. А если прийти на полчаса раньше или позже, не застанешь там ни обеда, ни повара. И знаешь почему?

Теперь мне было не до размышлений, крутящееся кресло Алекс было постоянно развернуто ко мне, и у меня поубавилось времени на вычисления. Невежливо сидеть спиной, когда с тобой разговаривают.

– О, сори, сори, что опять отвлекаю! Я совсем ничего здесь не знаю. – Она сделала жалобные глаза. – Я буду обо всем тебя спрашивать вопросы. Если ты не против?

– Велком. Только… можно совет? Ты вообще отлично говоришь по-русски, но есть одна ошибка: нельзя сказать «спросить вопрос».

Она помрачнела и задумалась.

– Можно сказать «задать вопрос», – сказала я как можно приветливее, уже жалея, что взялась поправлять ее.

– А можно «я имею вопрос»?

– Конечно! Но лучше «у меня есть вопрос».

– Отлично! Потому что у меня есть много-много вопросов! Так можно говорить?

– Да, идеально!

– Здорово! Я буду спрашивать их! А ты знаешь, что аборигены обедают и спят, когда этого требует их астральное тело?!

– Нет.

– Ты идешь фор ланч?

– Мое астральное тело хочет еще поработать.

– Жалко! Вот когда абориген идет на работу, белые думают: «Ну, наконец-то за ум взялся, решил семью кормить. Скоро дом в кредит купит, даст детям образование». Fuck off! Наступает момент, когда душа аборигена требует отдыха, и он уходит.

– А как семья аборигена относится?

Я заметила, что вхожу в редкую для себя общительную фазу. Ладно, пусть меня запомнят такой.

– Семья рада! Если ушел, значит, он на верном пути.

– Ладно, пойдем обедать!

Алекс высоко, как танцовщица, задрала ногу, натягивая сапог, чиркнула молнией. Потом она, будто проветривая внутреннюю часть бедер, натянула второй сапог.

– А что здесь носят, когда выпадает снег?!

– Шубы.

– Из живого меха? Б-р!

Я подсказала ей, где купить экологически верный пуховик.

За соседним столиком женщины эмоционально обсуждали, как некая девица ублажила начальника и получила работу. Эта история даже Алекс заставила замолчать. Она сделала жест, который можно было бы перевести как «какого черта?».

А мне пришла в голову одна идея.

На следующий день я пришла в мини и пару раз прошла вдоль прозрачной перегородки кабинета продюсера. Плакаты его сериалов и шоу, прикрепленные к стеклу, закрывали мою верхнюю часть, видны были только ноги. Когда я прошла мимо в третий раз, он выглянул, увидел, что это я, и на его лице отразилась секундная борьба. Он понимал – мне что-то от него надо, но пересилить себя уже не мог и предложил обсудить анонсы в конце рабочего дня.

Ровно в семь вечера продюсер сообщил, что будет ждать меня в машине.

Оглянувшись по сторонам, нет ли вокруг знакомых, и убедившись, что они есть, я села в машину.

Об анонсах мы почти не говорили, продюсер рассказывал о готовящемся ребрендинге, о новом ситкоме, таком смешном, что мы должны обязательно поехать к нему и посмотреть. Часто выходил покурить. Я тянула время, заказала второй салат.

– Ты сумасшедшая, ты будешь снова есть эти листья?! – воскликнул продюсер.

Надо было брать поросенка, тогда сидели бы часа два.

– Возьми рыбу.

– Спасибо. Но…

– Возьми грибы.

Рассказал, что у него есть сумасшедший дядя, который так вот разговаривает. Изобразил, как разговаривает дядя. Сказал, что он сам боится сойти с ума. Попросили счет.

Я привыкла сама платить за себя.

Он хмыкнул. Но спорить не стал.

Поехали в его квартиру в новом жилом фонде. Он с гордостью включил проекцию на своем домашнем кинотеатре. Предложил коньяка. Я никогда не пила коньяк и в этот вечер не собиралась начинать. Он налил себе. Ситком показался несмешным, но продюсер хохотал так, что я поверила – он действительно может сойти с ума. Он прикончил бутылку и поцеловал меня. Его усы царапали мои губы. Я похолодела, даже обледенела, не в силах пошевелиться. Поцелуй длился долго, и чем дольше он тянулся, тем глупее я себя чувствовала. Неужели это точка невозврата? Я бросила Машкиного отца. Разрушила семью. Непоправимо. Сейчас не надо об этом думать. Это твой шанс. Вот он мужчина, которого все хотят. Заставь себя!

Он задел ногой бутылку, она покатилась по мрамору.

Остановиться еще не поздно! А почему это ему должно так легко достаться?! Нет! Надо выбираться из этого. Я не хочу! Я отлепила от себя его губы.

– У тебя нет девушки? – Я сама смутилась от своего вопроса.

– У меня три девушки более-менее постоянные, ну и так…

– О! И где же твой гарем?

– Одна родила недавно, я снял ей дом в Греции. Секретарша уехала к маме в Ижевск, а Катя, актриса, не живет здесь, заходит в гости, она ветреная.

– А ты ей предлагал жить постоянно?

– Ключи дал.

– То есть она может вот сейчас отпереть дверь и войти?

– В принципе, может. А что, это проблема?

И он снова придвинулся.

Я отстранила его руку. Впутываться в борьбу с секретаршей за продюсера, который меня даже не возбуждал, было опасно.

– Я не готова тратить время на соперничество с актрисами и секретаршами из Ижевска, родины автомата Калашникова. Закажу такси, напомни адрес. – Я постаралась, чтобы слова звучали как можно вежливее.

– Через час, – беззаботно ответил он и уронил меня на диван. Потасовка развеселила обоих.

И тут в двери повернулся ключ и в квартиру ввалились две силиконовые горы. Это была Катя. Ее лицо задвигалось энергично и неподражаемо, как это бывает у актрис, из глаз брызнули слезы. Она сорвала с вешалки пальто продюсера и швырнула в него, вслед за пальто полетела его куртка, шапка, ложечка для обуви, затем Катя начала судорожно рыться в сумочке. Продюсер шатаясь подошел к ней, но она отпихнула его и ушла в ванную.

Пока она размазывала по лицу тушь, я быстренько напялила свои оксфорды. В одном из них меня что-то больно укололо. Я сняла туфель и вытряхнула на пол шуруп. По колготкам расползлась стрелка. Как это принято в артистическом мире, Катя была всегда готова к войне и, видимо, таскала в своей сумочке шурупы. В ванной она разразилась бурной матерной истерикой. Продюсер сидел с брезгливым выражением лица, закрыв рукой глаза. Решив не дожидаться, когда Катя обратится ко мне, я выбежала из квартиры. Не задерживаясь у лифта, спустилась вниз по черной лестнице и, разыскав выход с охраняемой территории, обрадовалась ночной прохладе и тому, что легко отделалась.