Многие именно тогда окончательно укрепились в мысли, что она любовница продюсера. Задавали мне аккуратные полувопросы-полунамеки. Я также неопределенно кивала головой и пожимала плечами, что можно было трактовать так, как хочется думать тому, кто спрашивает. Сам продюсер, похоже, что-то подозревал о нас, но не вмешивался. Он был заинтригован.

Моя подруга привязалась к Машке.

У меня не особо развито чувство дома. Мне нравится жить то там, то сям, как в гостинице. Кажется, абсолютно достаточным иметь письменный стол и матрас. Алекс прививала мне мысль о том, как важно быть благополучным человеком. Благополучие в ее понимании выражается в красивых вещах. Я спорила, но она самозабвенно продолжала наполнять наше съемное жилище устойчивой атмосферой благополучия.

Она изобретала новые игры, строила планы, покупала билеты в Планетарий, на шоу и спектакли для детей. А после культурной программы они с Машкой зависали в «Макдоналдсе». Алекс убеждала меня, что нормальные подростки должны посиживать в «Макдаке», но доводы о том, что нельзя приучать девочку оттягиваться в фастфуде, подействовали, и они с Машкой стали кулинарить на дому. Лепили из теста фигурки, пельмени, рисовали съедобными красками смешные рожи, пекли пироги в виде вампирш в гробах. Постепенно мы перевезли к Алекс все наши вещи.

Больше всего Машке нравилась ее комната и балкон, с которого можно пускать мыльные пузыри. Мне нравились солнечные зайчики, бегающие по стенам от проезжающих машин. Линии скрещивались и разбегались, бороздили потолок, преломлялись о стены и не успевали растаять, как появлялись новые, четкие и энергичные. Смотреть на них можно было часами. Алекс рассказала, что сковородки бывают разные, и для приготовления овощей важны глубокие края, а для мяса дно сковороды должно быть ребристым, чтобы стекал жир. Блуждали и обволакивали запахи – дуб паркетных половиц, обивка дивана, освежитель белья, ванная благоухала косметикой, а кухня приправами.

– И существует еще специальный пресс, типа утюжка, которым надо прижать кусок, – продолжала подруга.

Я слушала ее и не слышала, мясо я не ела, для меня это были мертвые знания. И я целовала ее руки, держащие кусок мяса, покрытые мукой, взбивающие белки, извлекающие пинцетом рыбные кости из форели, рвущие салатные листья, смешивающие соусы, чистящие чеснок, крутящие кофемолку. Я обожала непокорные пружинки ее волос.

Старая плита работала не напрягаясь, одной конфоркой, но пекла неплохо, после того как я положила в нее кирпич. Так делала моя бабушка. Кирпич нагревался и равномерно распределял жар.

Впервые в нашей жизни появилась такая просторная кухня со множеством всяких предметов. Я с удовольствием вкладывалась в покупку всего, что выбирала Алекс: салатницы, тостер, миксер, кофемашина и блендер, вафельница, шейкер и тому подобное. Но в глубине души все еще считала вещи врагами, отвлекающими от более интересного, но не такого очевидного нематериального мира. Но подруга уверяла меня, что на кровати должно быть не меньше шести подушек: две из них для сна, остальные для декора. В хозяйстве необходим стеклянный кувшин с широким горлом, чтобы вино дышало, раскрывая вкус и аромат. И бокалы должны быть разные – широкие для красного, узкие для белого, дудочкой для шампанского. Иначе и не стоит приглашать гостей. Она была убеждена, что стулья в гостиной должны быть всегда задвинуты под стол, если на них не сидят, и что под тарелки надо класть льняные салфетки и другие рядом – их во время еды перекладывают на колени.

Пузатый диван, слушая ее, чуть не лопался от важности и раздутого самомнения, шкафы лоснились самодовольством. Мой бюджет скрипел, моя зарплата была в два раза меньше, чем ее.

Алекс копила деньги, откладывая часть зарплаты, чтобы вернуть кредит, взятый пополам с мужем на покупку дома, из которого она уехала в Москву.

– Семья мужа эксцентричная. – Алекс прекращает шинковать овощи и скручивает самокрутку. – Сесил и его сестра родились, когда их матери, Глэдис, было восемнадцать. Она вращалась в upper class. Отец Сесила уехал в Индию. Пока он медитировал в Ашраме, Глэдис растила двоих. Однажды она зашла в бар и увидела пианиста, играющего в темном прокуренном углу. Его никто не слушал. Музыка была гениальная. Но исполнитель явно был не в себе. Оказалось, его отец в детстве бил по рукам, стараясь отучить от игры на фортепиано.

– Зачем?

– В пользу скрипки.

Алекс щелкнула пальцами:

– И Глэдис приняла мгновенное решение, change her life[1]. Стала женой пианиста, который полжизни провел в сумасшедших домах. А когда его выпускали, он импровизировал в барах за еду. Глэдис использовала его инвалидность и устроила концерты за счет благотворительных организаций. На правах опекуна и жены на вырученные деньги она основала фонд помощи одаренным инвалидам, сделав его фронтменом. И устроила ему благотворительные гастроли по всему миру.

– Так у тебя крутая свекровь? – Я приоткрыла окно проветрить.

– Слушай, она, жонглируя то его инвалидностью, то его гениальностью, запустила съемки фильма! И Джеффри Раш, игравший пианиста, получил «Оскара»! Сборы с концертов бешено увеличились. И, конечно, Глэдис решила выпустить книгу о детстве бедного полоумного музыканта. А чтобы не тратиться на профессиональных райтеров, она попросила написать эту книгу меня.

– Это та книга, которую ты показывала нашему продюсеру?

– Да! Я записывала истории Глэдис на диктофон и перепечатывала, придавая им слезливости, а Сесил редактировал. Глэдис дала месяц на все. Книга принесла неплохую прибыль, и мы купили дом.

– Серьезно?!

– My mother-in-law[2] никогда не проматывает деньги. Она вкладывает в property[3]. У нее нюх на то, что будет расти в цене. Ее property разбросана по всему миру.

– Так у твоего мужа бойкая семейка!

– Но наш дом куплен частично в кредит. Если я смогу заработать денег, чтобы выплатить проценты, я уговорю Сесила продать этот дом и куплю отдельное жилье. Просто хочу, чтобы у меня было что-то свое. То, что я заработала.

Алекс выдохнула дым колечками.

В шоу, которое мы делали, одинокие сердца выбирали пару, задавая вопросы через перегородку. Лучшие, по мнению телезрителей, пары получали приз. Желание блеснуть на телевидении привлекало одиноких гораздо больше, чем надежда встретить, как они говорили, «свою половинку». Чтобы это не слишком бросалось в глаза, режиссер изо всех сил старался вызвать в участниках хоть какие-то чувства. Конечно, прагматизма в этих съемках было гораздо больше по обе стороны камеры, чем любви, которая подразумевалась в названии и формате. Программы снимали «пакетно», по три съемочных дня. За один день старались снять пять шоу. Все испытывали маниакальную радость от перегрузок, как при запуске Гагарина в космос.

Стилисты наряжали Алекс то в открытое платье, то в свитер, изображая смену погоды в месяцы предполагаемых эфиров. С утра до ночи она жарилась под софитами в гриме, на высоченных каблуках, ничего не ела, чтобы не выпирал живот. К вечеру у нее болело все тело. Она терпела. Брюки ушивали прямо на ней, она не могла в течение десяти часов сходить в туалет, распарывать швы времени не было.

Алекс путала слова, написанные на гигантских транспарантах-подсказках, произносила их, иногда совершенно не понимая смысла. «Любовь носится в воздухе». Помощник меняет плакат. «Почувствуйте легкий бриз аромата «Фа», который дарит подарки влюбленным!» Каким бы бредом все это ни звучало, наш канал сумел вырваться вперед по рейтингам.

Алекс стойко выдерживала расписание. За месяц она похудела на десять кило. Не могла есть то, чем кормили на съемочной площадке.

– Мы так тяжело работаем… Боже мой, почему мы так тяжело работаем? – плакала она от усталости.