Волчица хмурится, прожигая грубияна красноречивым взглядом и, достав нож из себя, возвращается на место. Хотя бы позавтракает.

— Вкусно, — уплетая шоколадные шарики, бормочет девушка и продолжает: — Айзен знал, что ты так скажешь, и просил передать: «Не будь она очаровательной девочкой, ты бы к ней не привязался».

Ичиго рассматривает её с головы до ног, и ей некомфортно от его взгляда, он… какой-то жалостливый.

— Пойдем, — устало выдыхает он, поднимаясь с места.

Орихиме испугано смотрит на его фигуру, куда более мощную, чем её, и уверенную, внушающую трепет.

— Я никуда не пойду без сердца, — говорит Орихиме словами Айзена.

Оборотень что-то шипит сквозь зубы и закатывает глаза.

— Здесь оно, здесь, — рычит он, тыкая себя в грудь.

Иноуэ не очень понимает, о чем твердит собеседник, но когда он оттягивает рубашку, демонстрируя шрам, ей только остаётся удивлённо раскрыть рот.

— Ты поместил в себя сердце вампира?

— Да.

— Ты меня пугаешь. Опять. Ты вообще жуткий… но забавный. Ты мне нравишься, — и тут Иноуэ резко замолкает. Что это она говорит?

А Ичиго усмехается, берет её за руку и несильно тянет за собой.

— Идём.

Белые стены и мебель, Орихиме морщится — этому месту определённо не хватает красок.

— Посещать вампира днём — дурной тон, — протягивает Айзен, расслабленно восседая на диване.

Такой белый диван должен быть неудобным, когда любишь кровь. Орихиме, правда, не замечает ни одного красного пятнышка своим острым зрением.

— Ты знаешь, почему я здесь. Сними с неё свой чёртов гипноз.

Ичиго буквально рычит и скалится, и Иноуэ это почему-то беспокоит, она даже тянется к его руке, но потом одёргивает себя.

— Ох, Орихиме, я же заказывал тебе сердце, а не Ичиго.

Иноуэ дёргается — нет, нет, она всё выполнила в точности — и указывает на Ичиго, произнося:

— Я всё сделала правильно, оно в нём.

Брови вампира приподнимаются.

— Весьма неожиданно.

Иноуэ замечает, как кривится Куросаки, но длится это меньше секунды, а потом его лицо вновь становится непроницаемым.

— Или ты снимаешь гипноз, или в твоём сердце оказывается кол.

— Ты готов рискнуть своей стаей и близкими?

— Ты нарушил уговор. Она — часть моей стаи.

— Я так не думаю. На тот момент она ещё была человеком. Ичиго, не будь дурачком, все знают, что оборотни гипнозу не поддаются. К тому же, ты можешь помочь милой Орихиме сам. Правда, есть риск, что она сойдет с ума. Но это мелочи, ты же любишь рисковать.

— Не больше, чем ты.

Желваки вздуваются на загорелом лице волка, и он, поднявшись, подходит к стулу, переворачивает его и отламывает ножку. Соуске приподнимает бровь, чуть улыбаясь, но Иноуэ замечает, как его пальцы постукивают по обшивки дивана.

— Приступим? — скалится Куросаки, уперев более тонкую сторону деревяшки в грудь.

Волчица думает, что ей показалась, когда Айзен чуть дёрнулся.

— Разумеется. Орихиме, — его голос певуче тянет слоги и не выражающий эмоций взгляд обращён на неё.

— Хорошо.

Она поднимается и, взяв из рук вампира клинок, приставляет его к своей шее. Правда, рука подрагивает, всё же серебро — это адски больно.

— Ну как? Моё сердце стоит принцессы? — губы Айзена растянуты в хитрой улыбке, но всё же он, должно быть, напряжён.

Девушка кидает взгляд на волка и натыкается на его глаза, такие… такие, что в груди начинает жечь сильнее, чем серебро в руке, и она отворачивается, испугавшись.

Они стоят в тишине и бездействии так долго, что, похоже, ладонь уже прожгло до кости: мышцы почти не слушаются.

— Орихиме, ему нужен стимул, — бросает наконец Айзен.

Иноуэ кивает и нажимает на горло. По коже стекает горячий поток, а тело пронизывает болезненная дрожь.

— Половина.

— Я уверен, что могу получить больше, — протягивает Соуске и кивает Орихиме. Рука против воли режет глубже.

— Или половина, или кол в твоём сердце!

Но вампир не реагирует и кивает опять — липкий поток усиливается и уже трудно дышать — и выглядит удовлетворённым.

Но после его кожа начинает сереть, и Соуске дёргается.

— Половина, так половина.

Он делает небрежный жест рукой, и сведенные пальцы раскрываются, роняя на пол металл, а Иноуэ падает на колени, прижимая руки к кровоточащей шеи и задыхаясь.

Рядом оказывается Куросаки, и его взгляд задевает Орихиме, у неё такой был после похорон брата, но ей самой сейчас почему-то совсем неважно, что она могла умереть. Она смотрит на него и совсем не понимает того, что чувствует, просто не может отвести взгляд от его лица, когда он сам мягко отводит её пальцы в сторону и приподнимает голову.

— Всё будет в порядке, — шепчет он.

До слуха доносится треск разрываемой ткани, и к шее что-то осторожно прижимают.

— Держи так.

Иноуэ слушается, зажимая кусок рубашки, быстро насыщаемой её кровью, такой горячей-прегорячей. Потом смотрит на белый ковёр и думает, что он безнадежно испорчен. Алое пятно ширится и темнеет, становясь чёрным.

========== Фаза 5. Эпилог ==========

В любимом кафе играет тихая музыка, нежно ласкающая слух, а стеклянные столики начищены до блеска.

Орихиме три месяца назад сидела там на мягком диванчике. Тогда в воздухе ещё были освежающие следы мороза, остатки холодной зимы, а в кружке горячий-прегорячий капучино со сладкими пухлыми зефирками.

— Вы не против, если я присяду?

Иноуэ поднимает взгляд, столкнувшись с глазами цвета горького шоколада, и качает головой. Мужчина улыбается очаровательно, но как-то приторно, от его улыбки идут мурашки по коже, и Иноуэ опускает взгляд в чашку.

— Чудный день, правда?

Совсем не хочется говорить с этим человеком, и Орихиме неопределённо качает головой.

— Сегодня я наконец-то встретил идеальную девушку. Ты действительно похожа на неё. Его это обязательно привлечёт.

Орихиме слышит, как из её рта вылетает удивленное: «А?», когда она подымает взгляд на невольного соседа. И встречает его глаза. Теперь они полупрозрачные, в них словно бежит река, затягивающая и завораживающая, задавливающая своим потоком.

Губы незнакомца размыкаются, и он говорит, но Иноуэ слышит только шум воды, а рот наполняет склизкий вкус, невольно вспоминается слизь на водорослях в грязных реках.

Он всё говорит, а в ушах шум беспокойного водоёма и холодный мерзкий вкус тины на языке.

Айзен Соуске всё говорит, а во рту насыщенный металл и плеск выпрыгивающих рыбёшек в ушах.

Тонкие губы всё изгибаются, выплескивая поток слов, а холодная слизь оседает в горле, и Орихиме заходится кашлем. Таким сильным, что из глаз брызгают слезы, а собеседник тает в густом тумане, какой бывает утром над реками. Орихиме задыхается.

Она жадно ловит воздух и вскакивает, схватившись за голову. В глазах мгновенно темнеет.

— У тебя хороший удар.

Иноуэ раскрывает глаза и видит Ичиго, потирающего лоб.

— Ичиго?

Она словно впервые смотрит на него. Впервые в спальне с золотистым потолком, мягкими белоснежными простынями и тисненными обоями цвета хаки он так близко, а она смотрит на него так откровенно и молчит. Она всё ещё отброшена на месяцы назад.

— Всё в порядке.

Хриплый голос звучит успокаивающе, и мозолистые пальцы касаются щеки, в этот миг в груди зажигается старое-новое чувство. И Орихиме ударяет наотмашь так, что диафрагма сжимается судорогой и легкие замирают, так что тело вздрагивает, а по щекам бегут слёзы.

— Боже… Прости меня.

Она совсем не чувствует солёной влаги, только смотрит на мужчину перед собой и ощущает жжение серебряного ножа и сопротивление его плоти заостренному лезвию.

— Ты ни в чём не виновата, — хрипло шепчет он, — это, скорее, моя вина. Если бы не я, то ты бы осталась человеком, — его голос низкий и бархатный. — Айзен не может убить меня, вот и изощряется.

Ичиго Куросаки стирает её слезы, а Орихиме Иноуэ думает, что приблизилась к своему пределу: тело и разум уже не выдержат этого кипящего безумного чувства, и ей становится страшно, что она не сможет удержать его в себе – и оно взорвётся внутри.