Обаянием и заботой ему удалось отогреть Гарри, втереться в доверие, но… Вот она реальность. Настигла их.

— Мистер Стайлс?

Гарри вздрагивает, поворачивает голову в сторону полицейских.

— Простите, задумался, — он натянуто смеётся. — Тревожные вещи говорите. Кажется, придётся уезжать.

— Вы в доме один? — спрашивает Дивиш, и Гарри кивает.

— После случившегося со мной, — молодой коп понимающе качает головой, — хотелось быть дальше от людей.

Стивенс хмурится, он явно не понимает, в отличие от напарника.

— Мне жаль, что такое случилось с Вами. Но не все люди мерзавцы.

Почему-то в голове появляется образ Луи. Слова полицейского, абстрактные, призванные ободрить, находят свою цель, и Гарри вновь задумывается обо всём, что происходит с его жизнью сейчас.

Умело выпроваживая копов, Стайлс даёт им слово уехать немедленно, и отчаянно сопротивляется выказанному желанию остаться, чтобы охранять, пока он собирает вещи.

Когда со служителями правопорядка покончено и шуршащий звук колёс служебной машины затихает вдали, Гарри возвращается в дом.

Грудь наполнена беспокойством. Оно выплёскивается через край, пенится, как кипящее молоко. Каждая ступень лестницы на второй этаж отдаётся грохотом в голове: какая из созданных Луи реальностей настоящая? Та, где его пугающие глаза жестоки, а губы сжаты в тонкую нить? Или та, где всклокоченная чёлка примята подушкой, а черты лица мягкие и весь он словно комок счастья, нежный и светлый?

Сжимая ручку спальни Гарри выдыхает горький кислород из лёгких, понимая что, наконец, настал момент выяснить это.

Пустота в спальне на секунду оглушает.

— Луи? — зовёт Стайлс.

Ответа нет.

Паника попавшей в клетку птицей бьётся в груди, рвёт сухожилия и переплетения вен сильными крыльями.

— Луи! — Гарри срывается на крик, хлопает дверьми комнат, в надежде что за следующей найдёт того, кого так отчаянно ищет. Голос дрожит и ломается, а сознание скручивается в одну простую и в то же время одну из самых сложных мыслей в жизни Стайлса.

Луи ушёл.

Лишь ворвавшись в ванную комнату для гостей Гарри останавливается, как вкопанный, не может отвести глаз. Преступник лежит в пустой ванне, прижимая дуло пистолета к виску, а в пальцах дымится сигарета. Тонкая сизая струйка поднимается вверх в причудливом танце, и Луи не обращает никакого внимания на замершего Гарри, он поглощён зрелищем.

— Я звал тебя, — хрипло говорит Стайлс.

— Я слышал.

— Ты мог бы ответить! — паника сменяется злостью, выжигающей другие мысли.

— Я… — Луи, наконец, обращает на него внимание. Поднимает наэлектризованный взгляд и смотрит пронзительно, пытливо. — Где копы?

— Уехали, — отстранённо произносит Гарри, а потом понимание яркой лампочкой загорается в голове. — Ты думал, я сдам тебя?!

— А ты не сдал? — хотя это очевидно, но Луи всё же переспрашивает. — Ты просто дурак.

Рывком он поднимается на ноги, сигарета выпадает из пальцев на светлый кафельный пол, и Гарри отшатывается назад. Не от резкого движения, а от слов преступника. Грубое “дурак” плотной завесой висит между ними, смешивается с закручивающимся спиралью дымом.

Глядя снизу вверх на стоящего в ванне Луи, Стайлс перебирает в уме оправдания такому поведению. И хоть он не может узнать, что за человек ворвался в его дом, и суждения о нём отрывисты и противоречивы, сердце подсказывает верить. Искренность ночи затмевает любые оскорбления, и Гарри предпочитает оказаться обманутым, чем не довериться.

— Может и дурак, — беспечно пожимает он плечами. — Но у меня не было причин рассказывать им о тебе.

— У тебя долбаная тысяча причин, — шипит Луи. Он перешагивает невысокий мраморный бортик и наступает на сигарету, прекращая танец дыма, пачкая её никотиновыми внутренностями белую плитку. — Ты нихуя не знаешь, что я совершил!

Холодок бежит по спине Гарри не от резких слов или действий. Луи одет, и он не моргая смотрит на массивную обувь, на тёмные штаны из плащёвки — одежда, в которой преступник появился в его доме три дня назад.

Их время закончилось.

— Мне плевать, — задирает подбородок Гарри. — Да хоть взорвал парламент. Ты был хорошим для меня, остальное не важно. Можешь разрушить мир, я лишь пожму плечами, если ты будешь всё так же обожать меня, как сегодня ночью.

Пламенная речь сбивает Луи с настроя. Он внимательно смотрит на Гарри, и тот видит, с каким скрипом механизмы в голове преступника приходят в движение. Стайлс терпеливо ждет, пока Луи перебирает варианты, просчитывает ходы.

— Ты вернул меня назад.

Тихий шёпот оглушающе громко звучит в напряженной тишине, и Гарри поверить не может, что произнёс это. Язык будто живёт отдельно от мозга, и, пока Стайлс сжимает пальцы до побеления, слова без его воли вырываются наружу и тонут в океане удивлённых глаз Луи.

— После предательства Кела я был уверен, что закончил с карьерой, да и с жизнью в целом. Повсюду были фотографии моего обнажённого тела, любой желающий мог посмотреть в интернете провокационное видео. И разговоры вокруг… Тысячи голосов: упрекающих, оскорбляющих, разрывающих на части весь мой образ.

Гарри сжимает виски ладонями и благодарит Луи за то, что он молчит. Не пытается перебить, не выплёвывает грубые слова о том, что ему не интересно. Просто позволяет высказаться.

— В первые секунды этой катастрофы знаешь о чём я думал? Я думал о том, что Кел не мог так поступить, — Гарри смеётся, и звук разбивается о кафельные стены вдребезги. — Я верил, что знаю его: на протяжении года он был ближе всех ко мне, делил со мной постель, знал все, даже самые незначительные мои мысли.

Стук положенного на край раковины пистолета на мгновение отвлекает Гарри. Он непонимающе смотрит, моргает пару раз и переводит замутнённый эмоциями взгляд Луи в лицо.

— Когда шок схлынул, и стадия отрицания прошла, я принял ситуацию такой, какой она является на самом деле: моя жизнь к чертям разрушена. Но это даже не главное, — преступник вскидывает голову, делает неуверенный шаг вперёд. — Правда в том, что я никогда не знал его, Луи.

Расстояние между ними не больше ладони, и Гарри может чувствовать запах преступника: смесь никотина, земли и совершенной нежности. Озоном тот больше не пахнет.

— У нас с тобой нет всех этих поездок на выходные во Францию, дорогих подарков, нет тысячи фотографий. Но есть что-то гораздо более важное, — голос дрожит, и Гарри срывается на хрип, тянет руки вперёд. К его удивлению Луи не отстраняется, позволяет требовательным пальцам вцепиться в ткань на груди. — Я не знаю тебя. Но я доверяю тебе.

Слова отнимают последние силы, и Гарри прижимается лбом к плечу преступника, чувствует горячие губы на своём виске.

— За три дня ты перевернул во мне всё, — шёпотом продолжает Гарри. — Встряхнул, заставил бороться за свою жизнь.

— Гарри, я не думаю…

— Заткнись! — шипит Стайлс, сжимая одежду до треска. — Мне плевать, что ты думаешь. Этой ночью я не думал о Келе, не думал о ненависти, которую испытывает ко мне половина мира. Я думал лишь о том, что ты чертовски хорош, и… Ты мой.

По его просьбе Луи затыкается, впивается прохладными пальцами в обнажённые плечи, чуть толкает назад. Спиной Гарри ударяется о стену, но хриплый выдох не слетает с губ — преступник ловит его своим ртом и проглатывает одним жадным глотком.

Поцелуй хаотичный и торопливый, затуманивает и без того сконфуженный разум. Гарри подаётся вперёд, открывает рот, позволяя Луи делать всё, что тот захочет. Секунды складываются в минуты, и кислорода отчаянно не хватает: лёгкие горят, но это жжение не сравнится с тем, как полыхает кожа под прикосновениями преступника.

Отдаваясь целиком, Гарри перестаёт сомневаться. Луи забирает тревогу через поцелуй, высасывает её из обмякшего в его руках тела, и кажется, что волноваться больше не о чем: поцелуй говорит без слов о силе его обожания.

— Если бы у меня было чуть больше времени, — преступник отрывается от его губ, слизывает блестящие капли слюны языком. Глаза полны сожаления, а голос надрывный, раскаивающийся.