Первый раз за два тяжёлых тёмных года Гарри хочет позволить себе обидеться на другого человека. На друга. Эмоции вязкой густой кислотой текут по венам, и Гарри сжимает в пальцах ручку, уверяя себя, что Найл ему ничего не должен.

Но чёрта с два это работает! Обида гнилью засела внутри, мешая дышать. Почему же он ничего не сказал Зейну на вечеринке? Хотел вместе со всеми насладиться шоу?

Не дожидаясь приветствия, не собираясь выяснять отношения или хоть как-то намекать на свою обиду, Гарри поднимается. Стул скребёт ножками по протёртому покрытию пола, и проницательный цепкий взгляд Луи скользит по лицу. Каменная маска трескается под напором понимания, и Гарри спешит отвернуться, на ходу бросая «мне пора». Словно раскрытую книгу, Луи читает его, проникая в самую глубину души вместе со штормом, бушующим между ними. И, наверное, Гарри должен быть благодарен, что Томлинсон не заинтересован в нём, потому что там, в глубине замёрзшего сердца, спрятан секрет, который будет стоить им всем жизни.

Никто из ребят не спешит его догнать, узнать причину поспешного бегства. Никому не интересны заскорузлые чувства Гарри. Поэтому ледяной ветер, бьющий в лицо, практически не чувствуется на щеках. Они горят румянцем от ярости. Жажда справедливости, похороненная под тленом, в который превратились чужие жизни из-за Гарри, восстаёт, разбуженная грозой Томлинсона и этим разочарованием в Найле.

Но не мести желает сердце, спрятанное под слоем тьмы и пустоты.

Гарри устал сражаться. С Луи. С собой. Со смертью. Всё, о чём он мечтает — немного тепла и ласковый взгляд.

Но снег под подошвой скрипит, школьные лампы разливают вокруг мерцающий волшебством свет, а холод пробирается в кости, лишая воли. Слёз нет, есть только горькое горячее разочарование, но к нему Гарри привык. И сумасшедшее желание вскрыть, вывернуть наизнанку собственные вены, лишь бы избавиться от бессилия, поселившегося в крови.

— Хей, что за фигня? — произносит Луи позади и властным рывком поворачивает к себе.

Мгновение требуется сердцу, чтобы взорваться, разогнаться, кажется, до скорости света. Гарри сглатывает, надеясь, что в тихом вечернем дворе школы Луи не слышит этот громкий отчаянный стук.

— В смысле? — глупо выдаёт он.

— Ты сбежал от Найла. Почему?

Незастёгнутая куртка хлопает по бёдрам, и ветер треплет чёлку, но Луи лишь сжимает лямку на плече и смотрит. Внимательно разглядывает лицо, стараясь понять причину.

Гарри не желает открываться ему вновь.

— Вовсе не сбежал. Время позднее, — как можно безразличнее говорит он и пожимает плечами. Но Томлинсон каким-то неведомым чутьём знает, когда и что Гарри чувствует.

— Да брось, я знаю тебя, — брошенная на зимний ветер фраза хлещет сердце, подобно кнуту. Гарри чувствует толстый рубец, наливающийся кровью. — Это из-за того, что случилось на вечеринке?

Внезапно запах сигарет и яблок захлёстывает со всех сторон, Гарри делает вдох, и его лёгкие оказываются наполнены этим сладко-убивающим ядом. Утыкаясь кончиком холодного носа в горячую шею Луи, он больше не чувствует пронизывающего ледяного ветра и медленно, с ужасом понимает, что Томлинсон обнимает его.

Но несмотря на то, как сильно Гарри тянет к Луи, он слишком взвинчен, чтобы откликнуться. Поэтому, упираясь ладонями в тёплую грудь, отталкивает единственное, что даёт силу, прочь.

— Мне не нужна ваша жалость! — повышает голос он, но Луи растерянно хлопает длинными ресницами, и короткий укол совести заставляет Гарри притихнуть. — Ни твоя, ни его.

Гарри отворачивается, делает несколько шагов по направлению к воротам, но, будто вспомнив что-то, замирает посреди продуваемого двора, чтобы сказать в пустоту зимней ночи:

— Мне плевать на то, что было на вечеринке.

***

Возвращаясь к ожидающему в библиотеке Найлу, Луи всё прокручивает последнюю фразу Стайлса в голове и никак не может отделаться от рези между рёбер, вызванной ею. Ещё утром он надеялся, что всё будет просто, и Гарри не станет навязывать свои чувства, несмотря на секс, спонтанный и яростный, что случился между ними на вечеринке. Луи очень рассчитывал на понимание, которое раз за разом проявлял Гарри.

И тот проявил его, мазнул по татуировке рукой и позволил забыть о случившемся, не предъявляя обид. Так почему же грудь сдавливает тисками, пока в голове звучит хриплое «всё равно»?

— Он обиделся, да?

Задавая вопрос, Найл не поднимает голову, пролистывая тетрадку Луи, забытую на столе. Весь его вид излучает безразличие и спокойствие, но чуть поджатые губы выдают волнение. Томлинсон опускается на стул напротив, на стул Стайлса, всё ещё хранящий след хрупкого холодного тела, и откидывает голову на спинку.

— Говорит, что нет, но, я думаю, его задело твоё бездействие на вечеринке.

Тишина, в которую они погружаются после этих откровенных слов, густая и плотная. Луи закрывает глаза, надеясь впитать её полностью. Каждой клеточкой тела он чувствует родство Гарри с этой тишиной. Она скрывает свои секреты во тьме, но сама уютная и спокойная.

— Ты же понимаешь, почему я поступил так, как поступил? — Найл возвращает тетрадь, растерянно треплет собственные волосы и, не дожидаясь ответа Луи, продолжает. — Я знал, что ты не оставишь его на растерзание Малику.

— Найл, — раздражённо тянет Луи, но тот лишь отмахивается, как от упрямого ребёнка.

— Признавайся, что произошло между вами на вечеринке. Я видел, как он уходил, и, знаешь, сделал выводы.

— Ты идиот, Хоран, — голова бессильно падает на скрещенные на столе руки, и пальцы зарываются в волосы. Платок на шее сминается и прижимается к губам, напоминая ощущениями холодную кожу пальцев Гарри. — Я мог бы обойтись с ним гораздо хуже, чем Зейн.

— Но ты не обошёлся, — задумчиво произносит Найл. Тусклый свет в его глазах преображается, будто проходит сквозь голубой кристалл, отчего взгляд кажется открытым, горящим изнутри.

Утверждение, не требующее ответа. Пока Луи пытается распутать этот клубок собственных чувств и эмоций, Найл уже знает ответ. Чужая уверенность бьёт под дых, лишая остатков сопротивления. Луи стонет, впиваясь пальцами в корни волос.

— Слишком запутанно. Слишком сложно.

— Просто скажи «да» собственным желаниям, друг, — рука сжимает предплечье, и Луи поднимает голову, внимательно смотрит в спокойное лицо.

— Ты видел его? Он же потерянный…

— Так помоги ему найтись, — не отстаёт Найл.

— Я разрушу его сильнее, — всё ещё сопротивляется Луи, но исход спора предрешён. Даже если ему удастся убедить Хорана в своём безразличии, собственное сердце знает правду.

Гарри глубоко в его венах. Будто паук, вцепившийся в трепещущую нить паутины, удерживающийся изо всех сил.

И Луи почти готов подчиниться его желанию, его чувствам. Почти готов сказать «да» собственной гибели.

========== Первый свет ==========

В безостановочном течении зимних дней Луи теряет приобретённую жестокость, меняя её на усердие. Постоянные тренировки на поле вентилируют застоявшийся в лёгких кислород, и он уменьшает количество выкуренных в день сигарет ровно на половину. Капитанская повязка греет правое плечо, а улыбка Найла, полная гордости и восторга, толкает дальше, позволяет мечтать о спортивной студенческой стипендии.

Платок с шеи Луи не снимает, будто боится, что, если чёрная змеящаяся ткань покинет своё законное место, он станет уязвим, потеряет силу окончательно. Количество улыбок вокруг говорит о том, что жестокость больше не нужна, но Луи слишком хорошо помнит, как больно одноклассники могут сделать, всадив нож издевательств в спину. Слова Малика о том, что Луи возвращается туда, где его предали, эхом отдаются в голове.

— Эй, — Майкл наклоняется вперёд и шепчет Луи в спину. — Зейна нет слишком давно, ты не волнуешься?

— А что о нём волноваться? Он взрослый мальчик, — Луи зевает, откидывается на стуле, глядя на увлечённую собственным уроком Шерил. Её улыбка освещает класс, пока она жестикулирует левой рукой, сжав в правой книгу в потёртой обложке.