— Я сказал, что хочу поговорить!

И когда его ладонь сжимает тонкое запястье, а под подушечками пальцев едва заметно чувствуется пульс, Луи понимает, что не может выкинуть Гарри из головы, и теперь остаётся только барахтаться в этом океане новых и бесконтрольных эмоций в надежде на избавление. Но яркие глаза и сладкий запах гиацинтов, что исходит от Гарри, обещают, что спасения не будет.

***

Гарри больше всего раздражает хватка на руке. Луи тащит его вперёд по тёмной улице, совершенно не обращая внимания на косые взгляды подвыпивших и разодетых подростков вокруг. И лишь у школьной ограды он останавливается, резко оборачиваясь. Гарри налетает на него, но тут же отскакивает, потому что любая близость с Томлинсоном, малейшее прикосновение сводят его с ума, заставляя терять голову. И это опасно: Гарри должен всегда оставаться начеку, иначе пострадают люди.

— Итак, — произносит он дрожащим голосом, пытаясь выглядеть уверенно. Но ничего не получается, и только то, что Луи, наконец, убирает руку с его запястья, хоть немного успокаивает. — Луи, мы можем забыть о том, что произошло в парке?

Гарри надеется, что они могут. Ведь Томлинсону плевать, и Гарри всего лишь очередной лузер в его списке жалких ничтожеств.

— Я хочу знать, что это было. Ты с таким желанием подставлялся под меня, Стайлс, — Луи говорит твёрдо, уверенно, а каждое слово пощёчиной бьёт Гарри по лицу. Тот рад лишь одному — Томлинсон прячет взгляд, не желая смотреть ему в лицо, произнося все эти мерзкие вещи. И остаётся небольшая вероятность, что это всего лишь образ и Луи продолжает отыгрывать свою роль.

— Правду?

— Правду, — кивает Томлинсон.

Он опирается плечом о каменную башенку школьных ворот и скрещивает руки на груди. Но Гарри видит напряжение, что скользит по его коже, вместе с дрожащим дыханием. И только поэтому решает сказать правду.

— Ты нравишься мне. Очень.

Его голос хрипит и срывается, когда он выпускает из себя эту откровенность едва слышными звуками. Луи не шевелится, не смотрит на него, кажется, даже не дышит. Но Гарри видит, как сильно его зубы закусывают нижнюю губу.

— Это не взаимно, ты же понимаешь? — наконец произносит он, и Гарри лишь потерянно кивает. Он и не надеялся на другое. Ему не нужно другое. Он заслужил своё одиночество. — Мне не нужны отношения.

— Тогда просто забудь о том, что случилось в парке. Я больше никогда не подойду к тебе и не спровоцирую. Обещаю, — спокойствие предаёт Гарри, и он закусывает костяшку указательного пальца, с силой впиваясь в кожу. — Держись от меня подальше, Луи!

Томлинсон не обращает внимания на подступающую к Гарри истерику. Он неторопливо отходит от ограды, глядя своими выворачивающими душу глазами, и, улыбаясь, произносит, прежде чем уйти:

— Замётано.

========== Первая татуировка ==========

Комментарий к Первая татуировка

MilkyWay222

С Днём Рождения, самая сладкая шоколадка))

В комнате совершенно темно. Это темнота поздней ночи, когда уже закончилось третьесортное ток-шоу, а по телевизору крутят бесконечные рекламные ролики. Гарри ёжится под тонким одеялом, глядя в окно. У него нет телевизора, и он совершенно не жалеет об этом. Сейчас вряд ли показывают что-то кроме повторов дневных новостей, которые не хочется смотреть даже в первый раз.

Гарри слушает завывания ветра, скептически разглядывая починенное им окно. Оно не выглядит прочно и тепло, и Стайлс уверен, он всё-таки погибнет этой зимой от холода. Просто не проснётся в один из своих холодных серых дней.

Кошмар, разбудивший его в середине ночи, постепенно угасает, растворяясь в пространстве, забываясь. Гарри отвлекается, разглядывая шумящие деревья за окном, и гипертрофированные воспоминания, которые мозг превратил в жуткие образы и пугающие видения, отпускают его; спокойствие тёмной осенней ночи возвращается, усыпляет.

Мальчик прикрывает покрасневшие от слёз и недостатка сна глаза и проваливается в сон. В сон, который не длится дольше нескольких секунд: громкий стук в дверь разбивает тишину, вырывая Гарри из зыбких рук безмятежности, бросая обратно в холодную пугающую реальность.

Сердце заходится сокрушающим стуком, когда Гарри откидывает одеяло и растерянно моргает. Его пальцы дрожат от напряжения, когда он смотрит на часы. Половина пятого утра, и за его дверью кто-то нетерпеливый. Это слишком сильно похоже на один из его страшных снов.

Но стук становится всё громче, а потом высокий, немного сиплый голос Луи произносит:

— Давай, Стайлс! Сколько можно спать?

Гарри зажмуривается, с разрушенным видом потирая место на коже прямо над испуганно трепещущим сердцем. Он нехотя поднимается, чтобы открыть дверь. Мягко щёлкает замок, и Гарри опускает взгляд на красные вансы Луи, лишь бы не видеть его пропитанные электричеством глаза. Глаза, которых он поклялся избегать.

— Я не спал.

Это звучит глупо, произнесённое хриплым дрожащим голосом, но Гарри плевать. Он не знает, что сказать Луи, не знает, как посмотреть на него, не потерявшись в смущении и стыде за собственное признание, так бестолково озвученное. Стайлс ненавидит момент, в который из его рта вырвались эти унизительные слова. Он буквально развернул свою душу и положил Томлинсону под ноги.

— Собирайся, — говорит Луи, и его голос звучит приглушённо и спокойно.

Гарри поднимает голову, бросая взгляд украдкой: парень осматривает его квартиру в открытую дверь, удивлённо приподняв бровь. И Гарри не спрашивает, почему Томлинсон на его пороге и куда хочет его отвести, потому что сердце ещё не вошло в свой нормальный ритм, а дурацкие слова о симпатии к Луи и его насмешливый отказ повисли между ними, стягивая пространство в тугую сжатую пружину, готовую раскрутиться в любую секунду.

Джинсы, тёмный свитер крупной вязки и ветровка, которую Луи снял с крючка у входной двери самостоятельно. Гарри прочёсывает спутавшиеся пряди, убирая их набок, и выходит следом за ним, закрывая дверь.

В машине Луи тепло, и его куртка лежит на заднем сиденье. Вокруг пахнет яблоками и разбросаны мягкие игрушки. Гарри не задаёт вопросов, а Луи не пытается прервать затянувшееся молчание. Раннее утро давит на виски густым сумраком, бросая редкие дождевые капли в лобовое стекло, и Гарри съезжает по сиденью, поворачивается на бок, чтобы разглядеть сосредоточенное лицо водителя.

Луи прикуривает. Его тонкие пальцы без напряжения сжимают руль, а глаза не отрываются от мокрого асфальта, выхватываемого светом фар из окружающей тьмы. И Гарри, пустой и уставший, впитывает в себя образ Томлинсона. Он бежал от тьмы, надеясь, что осколки его жизни ещё можно собрать, склеить. Но на его пути появился Луи, со своим кисло-сладким вкусом и электрическими разрядами в глазах. И Гарри знает, что у него не получилось спрятать себя. Луи проник под кожу, разъедая крохи спокойствия, остатки желания жить, превращая Гарри в безвольную куклу.

Он прикрывает глаза лишь на секунду, вслушиваясь в дыхание рядом, а открывает их, когда Луи касается его плеча, бормоча:

— Приехали, Гарри. Давай, поднимайся.

Яркие неоновые буквы со стены здания, перед которым они остановились, освещают салон машины, Гарри нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он заспанно моргает, потирает затёкшее плечо и только потом спрашивает:

— Где мы?

Кривится от звука собственного голоса. Слишком хриплый, он неприятно разбивает уют, резко контрастируя с мягким видом Томлинсона. И Гарри смущается, отворачиваясь на сиденье, поправляя помятую одежду. «Мы» звучит обнадёживающе, и это не то, что может позволить себе Стайлс. Он не знает причин, по которым Луи вломился к нему в квартиру в середине субботней ночи и привёз сюда, но это точно не альтруизм или желание провести вместе время. Не после его категоричного отказа.

— Лондон, — отвечает Томлинсон. Он открывает дверь, покидая автомобиль, а Гарри растерянно моргает. Они проехали 170 миль, а это значит, что он проспал больше трёх часов. Но как возможно, что он ни разу не проснулся, мучимый кошмаром? Гарри уже давно не спал так спокойно и легко, как сейчас. Он переводит задумчивый взгляд на Луи и грустно улыбается: вот кому он обязан несколькими часами крепкого сна. И Гарри чувствует, как хорошо ему было бы рядом с Томлинсоном. Но…