— Оближи.

Тот неуверенно высовывает язык и оставляет влажно поблёскивающую полосу на ладони Томлинсона. И в этот момент гремит гром, оглушая. Гарри вздрагивает, дёргает руками, но добивается лишь того, что Луи сжимает его запястья сильнее.

— Ещё, — требовательно произносит он.

Гарри подчиняется, вылизывая его слегка солёную тёплую ладонь. Луи пристально следит за каждым движением розового влажного языка, почти не моргая.

— Довольно! — громко произносит он. — Я сегодня очень добрый, Стайлс. Второй раз это не повторится.

Луи берёт его возбуждённый пульсирующий член в руку, грубо сжимая, и Гарри выгибается, сдирая лопатки о жёсткую кору. Он стонет и извивается, пока Томлинсон медленно водит по стволу, размазывая его собственную слюну и смазку, доставляя удовольствие.

— Тебе приятно, Стайлс? — шепчет Луи, касаясь носом виска Гарри, по которому стекает капля пота.

— Да, Луи, — полустон-полувсхлип вырывается из горла. Имя снова обжигает горло, и Гарри вдыхает ртом холодный воздух, стараясь унять это жжение. Ничего не выходит.

— В следующий раз так не будет, Стайлс. В следующий раз я выпотрошу тебя за такое поведение, — Луи всё быстрее двигает ладонью на члене, прижимаясь лбом ко лбу подростка. — И упирающийся мне в бедро стояк тебя не спасёт.

Гарри слышит бормотание Луи будто через толщу воды. Молния сверкает всё чаще, гром гремит всё ближе. Гроза настигает маленький городок, зависая над испуганными стихией людьми, но всё, о чём думает Гарри — это приближение удовольствия. Пальцы на ногах поджимаются от того, как Луи сжимает, как гладит.

— Посмотри на меня, — произносит тот своим невероятным голосом, Гарри подчиняется. Потому что подчиняться Луи — это правильно. Ему кажется, он рождён для этого.

Он толкается навстречу горячим пальцам, приоткрывая рот, словно для поцелуя. Лицо Томлинсона так близко, и Гарри хочет этой ласки. Как бы сильно его ни возбуждал угрожающе натянутый платок, он хочет коснуться губами влажных губ Луи, позволить чужому языку проникнуть в свой рот.

Оргазм застаёт Гарри за этими мыслями: он впивается ногтями в руку, удерживающую его запястья, прижимается ртом к пахнущей сигаретами ткани платка, пока тонет в удовольствии. Всё его тело сотрясается от наслаждения. Он пачкает Луи спермой, прижимаясь всё теснее, скуля тому в рот, закрытый повязкой.

Это слишком много для Гарри. И это точно не то, чего хочет Луи. Тот отпускает обессилевшего подростка и делает несколько шагов назад.

— Блять, — неверяще произносит он, а потом до Гарри доносится нервный смешок.

Подросток натягивает джинсы, расфокусировано глядя на то, как Луи вытирает руку носовым платком, вытащенным из кармана узких джинсов. А потом медленно сползает вниз по стволу дерева, пряча горящее от стыда лицо в ладонях, когда Луи уходит, оставляя его, разбитого и униженного, под деревом в заброшенном парке.

В этом положении Гарри и застаёт хлёсткий ливень.

Действительно блять.

========== Правдивее ==========

Жёсткая кора впивалась в спину, капли крови стекали по бледной коже, а царапины становились глубже с каждой секундой, потому что тело Гарри прижимали к дереву слишком сильно.

Дышать удавалось с трудом — кислород перекрывала рука, сжимала горло, наслаждаясь полной властью над ним. Тело дрожало, но не от холода, а от жара, в котором мучительно сгорал Гарри. И снова ни капли страха. Желание. Безумное, разрывающее в клочья желание.

Голубые глаза приближались болезненно медленно, а хватка на горле ослабевала. Но дышать легче не становилось. Потому что губы Луи были в миллиметрах от его губ, уже жгли своим лёгким прикосновением, потому что руки Луи ласкали его тело, властно, грубо.

Гарри закрыл глаза, полностью растворяясь в ощущениях, в удовольствии, которое топило его, лишая воздуха. С губ срывались тихие стоны, а тело покрывалось яркими метками.

Но всё прекратилось внезапно. Луи отстранялся, бесшумно отступал всё дальше и дальше от Гарри. В его глазах больше не было огня — только удивление. А губы скривились в уродливую гримасу боли. Гарри почувствовал горячую влагу у себя на щеках и опустил взгляд ниже, на то самое место на теле Луи, из которого торчала рукоять ножа.

Луи открыл рот, но вопрос беззвучно застыл на губах, а по подбородку потекла кровь.

~~~

Гарри открывает глаза, оглядывая свою замершую в темноте комнату.

— Это сон. Это сон. Это сон, — повторяет он, успокаивая лёгкую дрожь во всём теле.

Он садится на кровати, разминая холодными пальцами затёкшую шею. Его плечи болят, будто он — Атлант, поддерживающий небосвод. Он усмехается сравнению, поскольку снова видит яркую параллель: Атлант является символом выносливости и терпения, олицетворяет дух непосильной ноши.

Гарри раздражает сам себя вечными драматическими сопоставлениями и постоянными выпаданиями из реальности. Он морщит нос, трёт щёки и переводит взгляд на часы: половина десятого вечера. За окном шумят дети, ещё не разошедшиеся по домам, с полными мешками сладостей и яркими счастливыми улыбками. Хэллоуин заставляет улыбаться всех, кроме Гарри Стайлса. Люди смеются над смертью и ужасом, пока измученный подросток пытается забыться, отринув лишние мысли, и отдохнуть хоть немного. Но сон давно не приносит покоя или спокойствия.

Ничего не получается.

Два его главных кошмара — это воспоминания об убийствах и глаза из электричества. Они сменяют друг друга хаотично, всё время держа в напряжении, высасывая силы, лишая остатков воли к жизни, забирая последние крохи выдержки. И если с первым Гарри более или менее научился жить и справляться, то мысли о Луи выбивают шаткую почву из-под его ослабевших ног. Он чувствует, что падает, тонет, сгорает. Теряет себя.

После происшествия в парке щёки Гарри вспыхивают каждый раз, когда образ Томлинсона всплывает в голове. Он ненавидит предательскую дрожь в пальцах, когда мысли возвращаются к тёмному платку, оттеняющему взбешённые глаза. Он кусает губы и стонет от стыда, когда вспоминает, как ластился и выгибался, как умолял Луи о близости каждым своим движением. И он понятия не имеет, как сможет посмотреть Томлинсону в глаза ещё хоть раз. Гарри представляет, как Луи смеётся, рассказывая друзьям о том, что случилось перед грозой. О том, каким жалким и глупым оказался Стайлс. О том, как Луи унизил его.

Гарри рвёт на себе волосы и рычит! Он сам виноват. Сам позволил! Стайлс вскакивает на ноги и принимается мерить комнату шагами. От мыслей не избавиться. Они внутри. Кусают его, жалят. Завладевают его снами, превращаясь в ещё одну изощрённую пытку сознания. Гарри готов признать, что Луи стал для него чем-то действительно важным, и теперь, как никогда, нужно держаться от него подальше.

Но как, если он занимает все мысли?

На глаза попадается листовка, что Найл сунул ему позавчера в классе, и Гарри принимает решение: на вечеринке наверняка удастся отвлечься и отдохнуть от постоянных раздумий. Хоть немного. Ведь ничего же не случится, если не привлекать к себе внимания? Он просто пообщается с Хораном и вернётся домой ещё до полуночи.

И Гарри снова ошибается.

***

Луи уже прилично пьян. Он хохочет над Маликом, что пытается привести свою причёску в надлежащий вид, но нетрезвые пальцы делают только хуже, взлохмачивая покрытую лаком чёлку.

— Ты идиот, — смеётся Томлинсон.

Они зависают на Хэллоуинской вечеринке в чьём-то доме, Луи даже не помнит чьём, но его это не волнует, его не прогонят. Стэн пытается подцепить девушек, но они лишь морщат носы, стремясь вежливо отделаться от надоедливого парня. Майкл сидит на кухонном столе, кидаясь чипсами другу в спину, подрывая ещё больше практически несуществующие шансы Стэна.

Малик выругивается, оставляя волосы в покое. Он достаёт из внутреннего кармана куртки пакет и с озорной улыбкой трясёт им перед друзьями.

Майкл отставляет тарелку и спрыгивает на пол, проходя к окну. Он открывает его нараспашку, впуская в кухню осенний воздух, и Луи передёргивает плечами, потому что наполненные водой тучи возвращают его в парк. К Стайлсу. Он трясёт головой и с удовольствием берёт из пальцев Зейна косяк, любовно сжимая его губами. Ему необходимы наркотики, как лекарство от лишних мыслей.