— Хорошо, — Пэт, кажется, выдыхает с облегчением.
— Честно говоря, нам до последнего момента казалось, что вы скрываете важную информацию, Гарри, — Энди подаёт знак прикрыть тело, и Зейн оказывается под простынёй сухими руками старика-патологоанатома.
— Зачем мне это? — растерянно хлопает ресницами Гарри. Он не чувствует облегчения, не гадает, где же тело принца. В голове только гулкая пустота, в которой слышно шелест листвы и шёпот полиэтилена.
— Абсолютно незачем. Давайте спишем на профессиональное недоверие.
— Профдеформация, — поддерживает партнёра Пэт.
Они покидают морг, попрощавшись с доктором. Гарри слышит, как скрипят задвигаемые обратно в холодильные камеры полки, как скрежещет замок, запирая хладные трупы внутри. Пока их не сожгут через несколько дней. Опознание произведено, больше ждать нечего. И тогда последняя память об ужасной маме рассыпется прахом, жуткие истории больше не повторятся.
— А как вы узнали, что я говорю правду? Я о Зейне, последнем парне, — всё-таки спрашивает Гарри уже наверху. Девушка за стойкой, которой он отдавал бланк со своими данными, подкрашивает губы яркой помадой. Должно быть, смена заканчивается, и она собирается домой.
— На самом деле, ещё один заложник выжил. Мистер Пейн дал показания, полностью подтверждающие все ваши слова, а также свидетельствовал, что последний из членов группировки погиб во взрыве, разрушившем особняк, — Энди даже не смотрит на Гарри, сообщая эту информацию. Его рука, с зажатой в пальцах шариковой ручкой, скребёт роспись в журнале посещений.
Брови Стайсла ползут вверх, он сам это чувствует, но остановить их не в силах.
— Лиам выжил?!
— Да, — улыбается Пэт. — Простите, что не сказали сразу. Мы должны были увериться в вашей правдивости, — она делает движение рукой, как бы объясняя.
Агент Фармер хмыкает неразборчиво:
— Такие люди обычно не умирают, — и больше ничего не добавляет.
А Гарри и не нужно: он сам знает, кем является Лиам Пейн и на кого он работает. Агенты по очереди пожимают Стайлсу руки на прощание, на этом их знакомство заканчивается.
За стеклянными дверями больницы властвует майский вечер. Он пахнет первыми цветами и автомобильными выхлопами. Город шумит вокруг, такой не похожий на лес, в котором Гарри встретил семью мамы. Запястье зудит и ноет под бинтами, боль неожиданно нарастает.
Не тратя времени на ностальгию и пропитанный ароматом воспоминаний воздух, Гарри спешит убраться с людного пятачка асфальта перед больницей. Горящие жёлтым электрическим светом фонари остаются за спиной, а темень городского переулка за каким-то дешёвым баром раскрывает объятия. Гарри останавливается, приваливается, обессиленный, спиной к грязной каменной стене.
Пальцы дрожат, когда он распутывает белый больничный бинт, вовсе не боясь сделать ране хуже. Ему нужно знать, необходимо увидеть.
Когда тонкая полоска ткани, в темноте похожая на молочную змею, вьётся вниз и падает на асфальт, Гарри, нахмурившись, склоняется ниже. Его рука в ужасном состоянии, словно изорванное полотно картины, скроенное по кусочкам. Множество швов, соединяющих кожу, всё равно не в силах скрыть масштабы полученных повреждений. Первое, что понимает Гарри — его рука не будет прежней никогда. Отметины и бугры останутся на запястье навсегда, и о коротких рукавах он может забыть. Вид раны действительно шокирует.
Второе, что он понимает — это не следы ожога от потери таймера. И вот тут гравитация даёт сбой, внутренний мир сходит с орбиты, набирая обороты в полёте в бесконечность. Гарри сползает по стене вниз, прикрыв лицо руками.
Из-за ладоней слышится тихий, но полный безумия смех.
Шок медленно оседает в лёгких нехваткой дыхания. Прохладный вечерний асфальт холодит ноги, уговаривая подняться. Совсем рядом звучат рассерженные сигналы автомобилей. Гарри задирает голову вверх и пытается увидеть звёзды, но городское небо затянуто тучами смога.
Он так и сидит, представляя себе, как девушка-администратор стучит каблуками по улице, направляясь домой, а старик-патологоанатом ждёт рейсовый автобус; как агенты тихо переговариваются в автомобиле по пути в участок. Гарри думает о чём угодно, но не о том, что Луи, возможно, жив.
И это помогает успокоить нервную дрожь, охватившую пальцы. Когда дыхание возвращается, когда от холода немеет клокочущее беспокойство в груди, он поднимается на ноги и отправляется искать Луи.
Но тот находит Гарри первым.
Тёмный автомобиль тормозит у тротуара, по которому спешит Гарри. Тормозит резко, с лёгким скрипом шин по асфальту, привлекая внимание пешеходов. Гарри вздрагивает от неожиданности произошедшего, но не отпрыгивает, а просто останавливается.
Откинувшись на спинку водительского сиденья, Луи с улыбкой смотрит на него. Живой и здоровый. Глядя на улыбающиеся клюквенные губы, Гарри не знает, чего ему хочется больше: благодарить за то, что он вновь видит их, или разбить кулаком за все те переживания, что пришлось терпеть.
Луи легко покидает салон, с непринуждённой грацией, а Гарри так и стоит молча посреди тротуара в ожидании объяснений. Но принц не делает попыток заговорить и не пытается подойти. Он только смотрит поверх металлической крыши автомобиля и продолжает улыбаться.
— Ты жив, — наконец бросает Гарри, и слова эти тяжело падают между ними.
Луи пожимает плечами в ответ, словно это само собой разумеется. Как будто это не он там у колодца велел не ждать обещаний, сказал, что не выполнит. Не выживет. И тогда на смену тревожной радости в груди приходит злость. Гарри сжимает упрямо губы и вздёргивает подбородок.
В ответ доносится глубокий вдох.
— Послушай…
Заветного “Гарри” не звучит, и Луи не делает ни шагу к нему. Их всё также разделяет автомобиль, но губы уже не растянуты в улыбке. Напротив, вокруг глаз преступника тонкие морщинки, которых Гарри не привык видеть, а в самих глазах — отражение городских фонарей и дрожащая тревога. Но бронзовый цвет его кожи и язвительный изгиб клюквенного рта остаются такими же, какими их запомнил Гарри.
— Как ты выбрался? — перебивает он.
— Ну, — Луи в растерянности чешет затылок, отводя взгляд куда-то в сторону. — Понимаешь, Лиам помог мне справиться с Зейном, а потом я вытащил его из огня, когда особняк взлетел на воздух, — на мгновение он задерживается с продолжением, но всё же произносит вслух: — Я сам не предполагал, что есть шанс выбраться оттуда.
Гарри требуется время, чтобы восстановить дыхание и равновесие. Тело ломит от усталости и застарелой боли, потревоженное снятием бинтов запястье сгорает в агонии. Когда он оборачивается, Луи уже идёт к нему, приближается с каждым шагом. Но холодные ладони не касаются щёк. Он замирает в шаге, сохраняет дистанцию.
На приподнятую в удивлении бровь отвечает просто:
— Не уверен, что вправе коснуться тебя. Но я бы хотел.
Со смертью мамы с него будто слетела шелуха безумия и вседозволенности. Гарри смотрит во все глаза, но не узнаёт в незнакомце пленившего его преступника. Тот же пряный аромат кожи, те же полные волшебства пальцы, но Луи совсем другой.
— Коснись.
Первое, что чувствует Гарри после данного разрешения — горячее дыхание, потом язык. Граница между невозможным и возможным стирается, когда его неслушающиеся пальцы обхватывают плечи Луи; Гарри тянет к себе ближе, хочет почувствовать твёрдость бёдер, властность прикосновения, жар поцелуя. И Луи даёт ему всё, словно слышит желания. Целует горячо, до нехватки воздуха, до опухших губ, прислонив к машине.
Металл на пояснице остужает ледяным прикосновением, приводя в чувство. Гарри почти теряет голову от возвращения в эти объятия, но останавливается, ощутив холод автомобиля на оголившейся спине.
— Стоп, — рука упирается в чужую грудь, и громкие, словно пушечные выстрелы — каждый удар сердца под ладонью.
— Пойдём со мной, — просит Луи, преодолевая слабое сопротивление. Его губы у уха, и Гарри чувствует, как краснеет кожа, как она покрывается мурашками, но не от холода.
