— Уступить вам у окна?
— Это было бы просто потрясающе!
Папка с шелестом захлопнулась, когда он засуетился, поднимаясь. Гарри тронул девушку за плечо, прощаясь:
— Кажется, я оставляю вас во вполне надёжной компании. Пожалуй, я пойду.
— Конечно, конечно, — замахала она изящными руками. — Спасибо вам за всё!
Стеклянные двери вагонов открывались автоматически, стоило приблизиться к ним на фут. Сумка за плечами была невесомой: в конце концов, чтобы провести выходные с Найлом, ему вовсе не требовалось брать с собой весь гардероб. Хватит и пары футболок.
Телефон во внутреннем кармане лёгкой куртки завибрировал. Гарри достал его, вовсе не удивляясь: на входящем звонке красовалась картинка Найла в старых, видавших виды очках.
— Всё в порядке, — заявил Гарри в трубку вместо приветствия.
— Как всё может быть в порядке, когда поезд тронулся, а тебя тут нет?!
И снова столкновение. Увлёкшись истеричными нотками в голосе друга, Гарри выпал из реальности и врезался плечом в проходящего мимо бортпроводника.
— Я прошу прощения, — тут же произнёс он.
Голубой форменный платок на не по-британски смуглой шее лежал идеальными складками. Угольно-чёрные волосы блестели в свете мягких ламп. Гарри глянул в лицо мужчины — должно быть, у него уже устали лицевые мускулы, но улыбка оставалась по-прежнему профессиональной. Гарри никогда не мог понять, как работникам обслуживающего персонала удавалось оставаться с этой, будто приклеенной к лицу улыбкой много часов подряд. Сам он так никогда не умел. Эмоции всегда брали над ним верх, делая любое внутреннее состояние очевидным.
— Моя ошибка.
Работник состава сделал шаг назад, уступая дорогу в узком проходе. Гарри мазнул взглядом по его фигуре, отмечая для себя, как ладно на крепком, хорошо натренированном теле сидела белая рубашка, и прошёл дальше. Ничто более не привлекло его внимание, а лёгкое ощущение паники, едва заметную волну мурашек по спине он списал на холодок из приоткрытого окна.
— Гарри. Гарри! — доносилось из трубки, но Гарри не собирался отвечать. На стекле очередной двери красовалась изогнутая цифра два, а у самого прохода из-за тёмно-синей спинки сиденья торчала светлая макушка друга.
Ладонь тяжело легла на плечо ругающегося Найла. Телефон мигнул экраном и погас, когда Гарри сбросил вызов.
— Придурок, — вздрогнул Найл.
Он поднял голову на улыбающегося приятеля, моргнул, словно не мог вспомнить, как его зовут. На приподнятые в изумлении брови ответил:
— Я не был уверен, что отец тебя отпустит.
— Я ему не сказал, — помрачнев, тихо сознался Гарри. Он скользнул между коленями Найла и спинкой другого сиденья, чтобы опуститься у окна. Ноги слегка ныли от усталости. — Честно, я до последнего думал, что ты возьмёшь кого-то другого. Всё-таки директор Кирнан предельно ясно выразился на этот счёт.
— Чувак! — всплеснул руками Найл. — Ты так облажался. Зачем ты показал свой таймер ученикам? Кирнан в бешенстве. Я думал, тебя уволят к чертям!
— Я объяснял урок.
Естественно, столь лаконичного ответа Найлу не хватило. Он скорчил лицо, означающее “ты идиот”, которое корчил с самого детства, когда ему не нравились поступки Гарри.
— Ты всего лишь учитель истории. Это не твоя гражданская обязанность — рассказывать им о таймерах.
Запястье заныло в ответ на этот упрёк. Пальцами привычно Гарри надавил на предплечье, туда, где под его кожей замерли тёмные нули. Очень немного осталось таких, как он — людей с цифрами. С ожиданиями. С обнулёнными до поры до времени счётчиками.
— Я не стесняюсь его, — грубовато бросил Гарри. — Мы проходили появление времени и устройства, обозначающие его. Я не мог обойти этот момент стороной.
— Брось, конечно, ты не должен стесняться, — Найл неловко замялся, стрельнув взглядом на ладонь, прикрывающую роковые цифры поверх куртки. — То, что тебя дразнили в старшей школе, вовсе не значит, будто иметь таймер — что-то постыдное.
Гарри не нужно было закрывать глаза, чтобы вспомнить все те разы, когда он оказывался в школьном туалете: просто избитым на полу или хуже — мокрым, с отвратительным привкусом хлорки и грязи после окунания головой в толчок. Другие парни считали его слабаком, видели это в его нулях. И они не ошибались.
После смерти мамы, когда чернила внезапно просочились откуда-то изнутри, между венами, и выстроились в ровные ряды нулей, когда отец вдруг потерял остатки контроля и начал бить его, шестилетнего мальчишку, Гарри и сам понял, что слабак.
Потому что появление таймера могло означать одно из двух: ты или спаситель и кто-то на свете ждёт твоего появления, или та самая мятущаяся душа, которой необходимо спасение.
Каждый удар отца вколачивал в него мысль о том, что Гарри слабак, что его нужно спасать, всё глубже. К старшей школе он был уверен в этом так же хорошо, как в собственном имени, и, может, поэтому никогда не пытался противостоять побоям. В конце концов, когда кожа покрылась шрамами и рубцами, он уже не так остро воспринимал боль. Она стала вечной спутницей и больше не мешала.
Плечи вновь свело напоминанием о событиях вчерашнего вечера, о тяжёлой отцовской длани, и он чуть было не пропустил следующую реплику Найла.
— Просто ситуация в стране. Знаешь, этот запрет афишировать таймеры после того, что случилось с принцем.
Не сговариваясь, оба бросили взгляд на чёрно-белый плакат у стеклянной двери. В каждом вагоне, в каждом магазине, на каждом фонарном столбе — королевская семья позаботилась о том, чтобы даже спустя шестнадцать лет Англия не забыла о трагедии, постигшей их.
Юный принц Уильям, рыжеватый пухлощёкий мальчишка, который должен был стать следующим Британским Королём, получил свой таймер в возрасте восьми лет. Так горделиво показывал его в камеру на церемонии, предшествующей празднованию Сочельника. Англия была уверена, что в этом поколении в царской семье родился настоящий правитель, человек, которому самой судьбой предстояло спасти.
Всё рухнуло спустя месяц, когда наследник исчез. Был похищен неизвестными, даже не потребовавшими выкуп. И тем больнее было осознавать, что именно юному принцу требовалось спасение. А рядом никого не оказалось.
Шестнадцать лет спустя напоминанием об этом служили развешанные повсюду чёрно-белые картинки — положенная на бок восьмёрка. Знак бесконечности, как определял её для себя Гарри. В какой-то мере он чувствовал родство с этим королевским ребёнком, что находился сейчас вдали от жизни, которая ему предназначалась. Вероятно, даже и не был жив. Его таймер, как и таймер Гарри, был зовом о помощи, и так же, как у Гарри, зов этот остался без ответа.
— Глупо делать вид, что людей с таймерами не существует, только потому, что одному из них не помогли. Каждый десятый получает таймер в определённый момент своей жизни, и только пять из них срабатывают, как нужно. Только половина находят друг друга и предотвращают трагедию.
Гарри вновь потёр руку над запястьем. В жесте сквозило беспокойство, выдавало нервозность с головой, но стесняться Найла не было смысла. Гарри никогда не играл перед ним, пытаясь спрятать собственные чувства.
— Я часто представляю себе, как чернила однажды придут в движение: нули превратятся в цифры, и начнётся обратный отсчёт до поворотного момента. И когда человек, которому предназначено изменить мою судьбу, сделает это, то они просто исчезнут. Понимаешь? Никаких пятен, никаких ожогов, никаких чёртовых нулей.
— Ожоги остаются, когда владельца таймера постигает неудача? — осторожно переспросил друг. Гарри не удивился: откуда ему знать? У Найла никогда не было действительно серьёзных проблем. Единственным наглядным доказательством тому, что люди в мире страдали, был его лучший друг.
Самый непутёвый из всех возможных.
— Да. Выжигает кожу напрочь отсюда и досюда, — Гарри показал пальцами весь участок от локтя до запястья. Найл передёрнул плечами от ужаса, но не прокомментировал. — Я думаю, что игнорировать это явление всей страной, не лучшее решение. Замалчивание не помогает решать проблемы.
